Форум » A la guerre comme à la guerre » Военный совет, он же обед. 15 сентября 1627 года, около 2 часов дня » Ответить
Военный совет, он же обед. 15 сентября 1627 года, около 2 часов дня
Бутвиль: Участники: Луи-Франсуа де Бутвиль, Атос, "паж Франсуа", впоследствии - Агнесса.
Ответов - 68, стр:
1 2 3 4 All
Бутвиль: Уже войдя во двор "Герба Аквитании", Бутвиль понял, что идти через сад и лезть в окно не придется: народу здесь было полно. Похоже, что слух о необыкновенном происшествии разошелся далеко, и все, кому нечем было заняться, сошлись "оказать почести" убиенной даме, причем, проходя через толпу, граф успел услышать три-четыре версии события, у которых общего с реальностью был только сам факт убийства. Среди любопытствующих мелькнуло и несколько мушкетерских плащей, так что и появление Атоса здесь никого не должно было удивить. Привычка к лавированию в толпе на парижских улицах пригодилась Бутвилю, и он без труда отыскал обходной путь к боковой двери гостиницы под стенками каретного сарая и конюшни, где было свободнее. В зал они вошли точно в тот момент, когда старичок-кюре в простеньком стихаре, сопровождаемый двумя мальчиками, тоже в белых накидках, с приличествующим случаю выражением печали на лицах, спустился с лестницы и направился к выходу. Следом за ним двое крепких молодцов, в которых граф узнал здешних конюхов, хоть они умылись, приоделись и даже, кажется, причесались ради такого случая, несли накрытые простыней носилки, на которых покоилась предполагаемая госпожа де Кюинь, в нарядном платье, с благочестиво сложенными на груди руками. За нею, за неимением более близких людей, шли мэтр Бовэ и Агнесса. Они были еще на середине лестницы. Чтобы привлечь внимание своей союзницы, Бутвиль нарочито резким движением сдернул с головы шляпу. Подействовало. Агнесса повернулась в сторону мелькнувшего белого пера, встретилась взглядом с Бутвилем, едва заметно кивнула, видимо, намекая, что помнит уговор, но тут же, неизвестно почему, опустила глаза долу и явственно покраснела. "Что это с ней?" - удивился Луи-Франсуа и оглянулся, пытаясь выяснить причину смущения горничной, однако сразу за ним стоял господин Атос, Эмили из-за его спины почти видно не было... Как только лестница освободилась, и собравшиеся в зале потянулись к выходу следом за процессией, граф взбежал на галерею, отпер дверь и взмахом руки пригласил своих спутников присоединиться к нему. - Вот теперь мы точно сможем спокойно поговорить, - сказал он, когда все трое вошли в комнату. - Госпожа де Кюинь оказала нам неоценимую услугу, уведя следом за собой все уши, которым не следовало бы нас слышать. Главное, чтобы люди остались на кухне! Что вы предпочитаете, господин Атос: пулярку или рагу? И какое вино?
Атос: Смерть, Скорбь и Суета, три извечных спутницы человечества, правили бал в "Гербе Аквитании". Не ко времени упокоенная баронесса отправилась в свой последний путь над головами зевак - любопытных, озабоченных, праздных, но был ли кто-то из присутствующих искренне опечален её кончиной?.. Разве что хозяин гостиницы, для которого каждый день, прожитый постоялицей, согласно алхимии всех гостиниц на свете, обращался в звонкую монету. Разве что служанка, что лишилась жалования и места. Разве что иная сентиментальная душа, впечатленная скоростью и внезапностью расправы. Взгляд Атоса на мгновение задержался на смутно знакомом лице в обрамлении рыжих кудрей. Девчонка из лагеря, бедовая служанка... При всей своей флегматичности сейчас, в эту печальную минуту Атос не смог удержаться от невольного сравнения девицы со скорбным ангелом, сопровождающим душу, освобожденную от телесных оков. "Так же смиренна и так же безразлична... - подумал он, глядя на Агнессу, спускающуюся по лестнице вслед за процессией, - Кто заплачет о нас?.. Кто станет скорбеть? Чья боль будет сильнее облегчения, что Господь призвал не его самого? Покойтесь с миром, мадам де Кюинь. Вы так не одиноки в своем одиночестве..." Однако жизнь продолжается, господа. Горький аромат чужой тревоги очень скоро угас под натиском восхитительных запахов кухни, в которых прожаренное мясо спорило с дерзкими пряностями, поверх которых искушенный нос мог уловить тонкие ноты фруктов и вин. Атос расположился за столом, снял шляпу и перчатки, и с наслаждением вдохнул симфонию кухонных ароматов. - Пусть это будет пулярка, сударь (хотя, кажется, сейчас я мог бы прикончить и небольших размеров кабана). Что же до вина... - Атос на мгновение задумался, - Право, не знаю, что сыщется в местных погребах, но я не отказался бы от пары бутылок мадирана или любого из медокских. До последних я имею некоторую слабость и убедительно их рекомендую.
Эмили-Франсуаза де К: Хорошо, что Эмили не было видно… Осторожно выглядывая из-за спины мушкетера, она пыталась разглядеть баронессу. До этого момента девушка не выказывала никакого желания поближе рассмотреть покойную. И даже не из-за отсутствия любопытства (чего-чего, а этого у нее всегда хватало), а из-за какого-то не поддающегося объяснению страха… Но сейчас… Все же эта дама, по праву или нет, носила с ней одно имя… Эмили тихонечко перекрестилась, дав себе слово, что как только сегодня выдастся спокойная минутка, обязательно помолиться за усопшую, а уж невинно убиенную или нет – то Господь сам разберет. Рядом с носилками шла давешняя служанка, и тут уже мадемуазель де Кюинь принялась вспоминать, не сболтнула ли она в разговоре с Агнессой чего лишнего, потому что раз служанка шла за покойной, значит, она служила баронессе, а следовательно, и барону… Порог комнаты Эмили переступила в состоянии меланхолической задумчивости, однако изложенные гастрономические пристрастия господина Атоса не прошли мимо ее слуха, и она, подняв на графа затуманенные раздумьями синие глаза, спросила: - Так я схожу, распоряжусь?
Бутвиль: - Распорядиться? - переспросил Бутвиль. - Да, пожалуй, сходите, Франсуа. Зал сейчас пуст, так что, думаю, вам удастся его пересечь без приключений. Но если, паче чаяния, где-нибудь под столом обнаружится какой-нибудь месье Морель, пригласите его зайти ко мне. Итак, поскольку кабанов, увы, здесь не подают, три пулярки, обязательно горчицу, сыр, хлеб, вино... Сегодня утром мы что-то пили, но право, я был настолько поглощен событиями, что не слишком замечал, что глотаю... хотя было вроде бы недурно. Сейчас можно и сосредоточиться... Итак, мне все-таки мадиран, господину Атосу - что-нибудь из медокских, если найдется, конечно. Если этого нет, пусть подадут лучшее из того, что найдется. Не те обстоятельства, чтобы привередничать... Он вдруг вспомнил их с Эмили первый ужин в Париже и добавил, не удержался: - К сожалению, и марципанов здесь не продают. Ступайте же! Обернувшись к Атосу, он уточнил: - Мы возьмем по паре бутылок на каждого из нас, не больше: головы должны оставаться ясными. А Франсуа вина не пьет. И ест мало. Вот вам по меньшей мере два его положительных качества!
Атос: - Равнодушие к вину и неприхотливость - похвальные достоинства, - сдержанно заметил Атос, - И если первое из них для хорошего слуги само собой разумеется, то второе, увы, в наши времена становится всё более редким. Однако всё поправимо и должное воспитание творит чудеса даже с самыми изнеженными. По счастью, окна комнаты выходили не во двор, и волнения, переместившиеся на улицу, спутников более не беспокоили. Оставалось надеяться и на то, что в отсутствие лишних посетителей повар будет достаточно расторопен, и обеда не придется ждать слишком долго. А пока Атос прислонился к стене и устремил безмятежный взгляд на Бутвиля, ожидая начала беседы, но не желая ее торопить. Про себя мушкетер всё же не преминул заметить, что во-первых, разговор предстоит определенно серьезный, коль скоро граф собирается взывать к его, Атоса, здравомыслию и памяти, а не порывам и пристрастиям, а во-вторых... Бог ты мой, всего пара бутылок вина - как будто третья станет роковой и неминуемо расстроит крепкий мушкетерский рассудок!.. Впрочем, Бутвиль прав: привередничать, действительно, негоже, и обстоятельства к дружеской попойке вовсе не располагают - по крайней мере, пока.
Эмили-Франсуаза де К: Неожиданную оценку своих достоинств Эмили пропустила. Приняв у Бутвиля плащ и шляпу, она расположила их на находящейся у двери вешалке, примостила там свой плащ тоже и исчезла за дверью. Вскоре она появилась в сопровождении служанки, несущей поднос, на котором красовались свежие булочки и значительная головка сыра, а также кружки, приборы, и графин с водой. Вошедший следом поваренок нес корзину с бутылками. Эмили подержала поднос, пока служанка расстилала на столе свежую скатерть (шляпа и перчатки Атоса были осторожно приподняты, а потом возвращены на прежнее место), после чего проворно накрыла на стол. Жестом отослав трактирных слуг ожидать у двери, девушка пояснила: - Пулярки будут чуть позже. Повар обещал, что ждать придется недолго. Господа желают что-нибудь еще?
Бутвиль: - Нарежьте сыр, налейте нам вина, себе можете тоже немного добавить в воду. Подвиньте к столу стул для нашего гостя, - распорядился Бутвиль, опускаясь на край кровати. - Потом сидите тихо и слушайте внимательно. - Господин Атос, прошу вас, угощайтесь тем. что уже есть, а я пока начну, как любят говорить сплетники, с самого начала. Только это, увы, не пикантная сплетня... Одну за другой он расстегнул все мелкие пуговки камзола и снял его, хотя и не без труда - от движения плеча стало ощутимо больно. Конечно, лучше - да и приятнее - было бы попросить Эмили, чтобы помогла, но после того, как мушкетер упомянул об изнеженности, граф предпочел справиться сам. Искоса взглянув на раненую руку и убедившись, что крови на рукаве рубашки нет, а значит, рана не раскрылась и беспокоиться не о чем, он тоже перебрался к столу, в ожидании сыра разломил одну булочку пополам и половинку подал гостю: - Преломим хлеб, сударь, по старинному обычаю, и приступим. В июне сего года со мною случилось большое несчастье. Я потерял старшего брата... Однако об этом вы наверняка наслышаны, и я упоминаю об этом лишь для того, чтобы обозначить мое собственное нынешнее положение и начало истории. Его величество соизволил простить мне самовольное возвращение в Париж, после чего я отправился сюда, на войну, в качестве волонтера. Рассчитывать на что-то большее я не мог, и на том спасибо. Исполняя поручение моего командира, герцога Ангулемского, я случайно оказался втянут в стычку с мародерами - этого добра ныне на дорогах предостаточно, а я их терпеть не могу. Вместе с шевалье де Мориньяком, с которым мы в ходе сражения, собственно, и познакомились, мы одержали славную победу, но меня, к сожалению, один из этих мерзавцев зацепил, и хотя рана пустяковая, она мешает пользоваться оружием и править лошадью, потому я остался здесь на несколько дней. Увы, это было одно из тех вполне разумных решений, о которых потом остается только пожалеть...
Атос: За время рассказа Бутвиля Атос успел осушить первую кружку и наполнить вторую, попробовать сыр и полностью поглотить предложенный хлеб со сдержанной жадностью человека хорошо воспитанного, хоть и порядком голодного. Не имея дурной привычки перебивать собеседников на полуслове, он слушал графа со всем вниманием, привычно откладывая в памяти имена и детали и сопоставляя факты. Да, определенно судьбе угодно свести его с Мориньяком: по всем рассказам выходило, что он был славным малым, да к тому же еще и родственником д`Артаньяна, а эти гасконцы всегда были доброй приправой в бурлящем парижском котле. Гастрономические аналогии на мгновение вновь вернули мысли мушкетера к недожаренным пуляркам, которым следовало бы поторопиться на стол и достойно выступить в дуэте с вином... Кстати, весьма и весьма неплохим, да. Атос отпил еще немного, ожидая продолжения рассказа.
Эмили-Франсуаза де К: Выполняя распоряжение графа, Эмили подвинула стул для Атоса, про себя подумав, что он и так вполне удобно расположился; двигаясь бесшумно и ловко, налила господам вина (каждому – то, которое он предпочитал) и быстро нарезала сыр. Сейчас, занимаясь конкретным и привычным делом, она чувствовала себя спокойно и уверенно. «Сиди тихо и слушай внимательно» - все как всегда… Девушка взяла булочку и сыр, плеснула воды в кружку (она предпочла бы молоко, но говорить об этом при мушкетере постеснялась) и, чтобы не мешаться, села со всем этим в сторонке у окна на табурет, слушая внимательно – о, более, чем! – несмотря на то, что пока еще не узнала ничего для себя нового.
Бутвиль: Бутвилю отчего-то вдруг расхотелось есть: только что предвкушал приятную трапезу, и вот... Видимо, аппетит улетучился из-за необходимости заново перебрать в памяти и сформулировать как можно короче все невероятные события этого дня, притом так, чтобы этот почти незнакомый мушкетер мог сразу уловить основные моменты. Задача нелегкая! Граф все-таки съел один хлебец, разрезав его вдоль и всунув внутрь ломтик сыра, потом отхлебнул вина и, слегка приободрившись, продолжил: - Не буду утомлять вас, сударь, множеством подробностей, но скажу только, что мне пришлось принять участие в расследовании совершенного здесь нынче рано утром преступления. Пока я занимался этим один, с помощью двух оказавшихся под рукой интендантов, все шло вполне благополучно; но тут судьба добавила к числу здешних постояльцев некоего лейтенанта де Каюзака, состоящего на службе у его высокопреосвященства. Я полагаю, вы слыхали об этом человеке. В результате наших совместных усилий был составлен список возможных виновников убийства, к которым, по всей видимости, лейтенант добавил и меня, поскольку орудием убийцы стал кинжал, когда-то принадлежавший мне. А поскольку я подарил кинжал не кому иному, как мадемуазель де Кюинь в пажеском образе, а погибшая дама носила то же имя, что и она, то в этот водоворот неизбежно затянуло и ее. Бутвиль грустно оглянулся на девушку, так мирно сидящую у окошка, вздохнул, отпил еще вина и добавил: - Ряд деталей этого дела, особенно показания служанки , Агнессы, которую вы могли сейчас видеть в процессии, создал у меня твердое убеждение, что дама была так или иначе причастна к шпионской деятельности. Барон де Кюинь, предполагаемый супруг покойной дамы и отец мадемуазель Эмили, явно ведет какую-то нехорошую игру. Но за ним потребуется еще некоторое время понаблюдать, чтобы добыть точные и несомненные доказательства, без которых я не смогу ни защититься от ложного обвинения сам, ни выручить моего злополучного пажа. Вы, конечно, понимаете, что проигравшие эту партию расплатятся головами, и мне очень не хочется, чтобы это были наши головы... Тут в дверь деликатно постучали, послышался вопрос: "Курочек заказывали"? Граф позволил служанке войти и молчал, пока она не водрузила на стол продолговатое блюдо с тремя румяными тушками и не удалилась, украдкой кинув восхищенный взгляд на статного мушкетера. - Вот и еда! - улыбнулся Луи-Франсуа. - Выбирайте, какая на вас смотрит, сударь! Франсуа, вы тоже подсаживайтесь к нам, одна из этих птиц - ваша. Он не хотел продолжать разговор, пока гость не насытится, и позволил себе только коротко взглянуть на Атоса, пытаясь понять, как тот воспринял все сказанное.
Атос: Курочка в самом деле была хороша. И хотя лучшим поваром, как известно, является голод, местный кулинар вполне мог с ним поспорить и в этом споре одержать победу: пулярка была жирна, румяная, прожаренная корочка обнаруживала ароматное, мягкое белое мясо, обжигающее пальцы, плотные куриные бока блестели от жира, аппетитный запах выдавал присутствие пряностей... Такое мясо было создано для того, чтобы есть его не спеша и со вкусом, поливая горячую тушку густым благородным соусом, закусывая ее суховатым хлебом и запивая добрым вином, украшая трапезу зеленью... Словом, торопиться не следовало. Обглодав аппетитные куриные ножки, мушкетер осушил кружку до дна и наполнил снова. Наконец-то тело наполняло приятное чувство сытости, мысли Атоса перестали занимать каплуны, кабаны и пулярки, и он смог теперь без помех обдумать сказанное Бутвилем. - Да, сударь, ситуация, действительно, щекотливая, - произнес мушкетер, разламывая всё ещё дымящийся куриный остов, - Я имею честь быть знакомым с господином де Каюзаком, и не могу сказать, чтобы знакомство это было приятным. Отдавая должное его смелости, должен отметить также изрядное упрямство лейтенанта, и если уж вам довелось попасть в этот проклятый список, для Каюзака делом чести будет подробно расследовать все обстоятельства и узнать имена всех лиц, возможно причастных к этому делу. И кстати. Как ваш кинжал оказался в руках убийцы? Ваш паж... потерял его? Невысказанные чувства и сдержанные в глубине души комментарии придали последней фразе особую глубину и выразительность, а задумчивый взгляд в сторону Эмили красноречиво завершил всё то, что мушкетер думал о женщинах вообще и о женщинах-пажах в частности.
Эмили-Франсуаза де К: Эмили скромно подсела к столу, оставив при себе замечание по поводу того, что «одну из птиц» ей ни за что не съесть – она решила быть такой благовоспитанной, насколько только может, а потому помалкивать, пока не спросили. Поэтому она благовоспитанно обгладывала куриную ножку и внимательно слушала. И рассказ графа, и комментарии мушкетера… Вот только последняя фраза господина Атоса, а в особенности его взгляд… Мадемуазель де Кюинь едва не уронила куриную кость, испытывая очень сильное и очень горячее желание запустить ее мушкетеру в физиономию, что ясно отразилось на ее моментально вспыхнувшем гневом лице. От действия Эмили все же удалось воздержаться, она только проговорила язвительно: - Конечно, сударь, а как же еще?! В силу природной и присущей моему полу тупости я обычно разбрасываю подаренные мне кинжалы где ни попадя.
Бутвиль: В момент, когда Эмили выпалила свою гневную отповедь, Бутвиль как раз намеревался очередной раз отхлебнуть вино; он чуть не поперхнулся, но сумел все-таки сглотнуть то, что попало в рот и отставить стакан, так что обошлось без ущерба для его рубашки, зато появился повод прикрыть рот рукой и отвернуться, чтобы не дать волю неуместному в данных обстоятельствах смеху. - Вы теперь понимаете, сударь, каково еще одно немаловажное достоинство моего пажа? - сказал он, успокоившись. - С ним не соскучишься! Но я был бы весьма рад, если бы вопрос о кинжале решался так просто. К сожалению, ни Франсуа, ни Франсуаза его не теряли. Это одна из тех неопределенностей, которые делают мою позицию столь шаткой: о своем знакомстве с мадемуазель де Кюинь я господину де Каюзаку по понятным причинам сообщать не стал, а потому невозможно пока воспользоваться ее свидетельством как аргументом в пользу и моей, и ее невиновности. Что произошло с кинжалом на самом деле, Франсуа сейчас расскажет сам (тут Луи-Франсуа многозначительно поглядел на "пажа", как бы призывая к краткости и вразумительности), но прежде я должен спросить вас, господин Атос: услышав все, что было сказано, вы по-прежнему согласны участвовать в нашем деле? Если нет - ограничимся знакомством, которое мне очень приятно, и обедом... Он должен был так сказать, и сказал, но на самом деле Бутвилю очень хотелось, чтобы мушкетер присоединился к его маленькой "армии": найти такого, несомненно, надежного и умного человека - огромная удача, а нынешняя осень не была слишком урожайной на удачи для графа де Люз.
Атос: Ответом Франсуазе был долгий взгляд человека, давно отвыкшего от дерзости в своем близком окружении и в случае недоразумения пресекающего подобные выходки на корню. Франсуа за свою лихость получил бы сполна. Франсуаза же находилась под надежной защитой своего прекрасного пола и влюбленного графа, посему взгляд заменил затрещину, тяжелое молчание - суровую выволочку. Без комментариев осталось и веселое замечание Бутвиля об очередных достоинствах своего пажа - бесконечно далекое от мнения самого Атоса, который, как известно, слуг и женщин, с которыми "не соскучишься", не ценил совершенно. Надо признать, созерцание влюбленных парочек вовсе не относилось к излюбленным развлечениям графа де ла Фер. Куда с большей охотой он вернулся к разделыванию пулярки, недопитому вину и рассказу своего собеседника, над которым стоило призадуматься. Вообще говоря, предложение де Люза находило в сердце мушкетера отклик сразу по трем причинам. Во-первых, как уже было сказано ранее, череда преступлений, ускользающая от мушкетера алой шелковой нитью, начала порядком его раздражать, и возможность если не остановить, то хотя бы способствовать розыску преступника представлялась Атосу весьма соблазнительной. Во-вторых, Мориньяк также состоял в "черном списке" Каюзака, и была велика вероятность того, что и д`Артаньян рано или поздно окажется втянутым в эту интригу. Третьей же причиной можно было записать самого лейтенанта де Каюзака собственной персоной - просто в качестве личной прихоти мушкетера. В конце концов, жизнь без капризов - это не жизнь... На другой же чаше весов находилась вздорная мадемуазель де Кюинь, производящая куда больше шума, чем следует, да еще осторожное допущение, что в этой истории на самом деле не всё так просто, и может статься, что эти двое в сущности малознакомых людей недостаточно с ним откровенны. Но эта гиря всегда лежит на другой чаше... Атос, наконец, отодвинул куриные останки и вытер руки салфеткой со скромной вышивкой, отдаленно напоминающей чей-то герб. - Я согласен принять участие в вашем деле, сударь, - произнес мушкетер, - По некоторым причинам оно представляет интерес и для меня самого. Однако прежде нам следует обсудить детали и, главное, то содействие, которого вы от меня ожидаете.
Эмили-Франсуаза де К: Что-то такое было в этом проклятом мушкетере, под взглядом которого мадемуазель де Кюинь, ни капли того не желая, нервно сглотнула, покраснела и потупилась. Боже, он смотрел на нее, как Давенпорт!.. Как… как на полное ничтожество, досадное бесполезное существо… Эмили упрямо прикусила нижнюю губу. Она стала забывать… Давенпорту она никогда в жизни не осмелилась бы сказать что-то подобное… Да он бы прибил ее раньше, чем она бы успела опомниться… Нет, этот Атос был гораздо хуже! Он и слова ей не сказал, а она чувствовала себя полной дурой… На дядю она бы злилась, а тут… На что и злиться, если мушкетер имеет полное право предполагать в ней безответственность – при первой их встрече она же потеряла важное письмо… Слова Бутвиля позволили девушке немного воспрянуть духом. Если граф видит в ней достоинства… Тогда совершенно все равно, хорош или плох господин Атос, и уж совершенно все равно, как он относится к мадемуазель де Кюинь. Главное, он согласился помочь Бутвилю. А от нее требуется рассказать о кинжале, и все равно, тяжело ей говорить, или нет. - Кинжал у меня отобрал барон де Кюинь. – проговорила Эмили, ни на кого не глядя. – Когда я увидела, что Давенпорт лежит на полу, в голове у меня что-то помутилось. А убийца стоял рядом. Я решила отомстить. Достала кинжал, подошла. Раньше мне не приходилось никого убивать… Он заметил и перехватил руку. Потом его назвали по имени. Оказалось, он мой отец… Кусая губу, девушка принялась сосредоточенно рассматривать столешницу, ощутив привычную уже дрожь. «Все просто… А господин Атос может думать все, что ему угодно…» - Эмили надеялась, что говорила достаточно коротко и понятно.
Бутвиль: Бедная Эмили! Как же трудно дается ей эта беседа, и как она старается говорить по существу - но как сложно согласовать женскую впечатлительность с рассудочной логикой мужчин... Бутвиль ободряюще улыбнулся девушке и добавил, восполняя ее краткий рассказ необходимыми подробностями: - Эта сцена имела место вчера , если не ошибаюсь, во второй половине дня, в поместье Нуаре, расположенном хотя и не слишком далеко от Этре, но все-таки не в его ближайших окрестностях. Попал туда мой паж потому, что отправился вместе с целой компанией, в том числе и с вашим другом Арамисом, ловить якобы обретающихся в поместье шпионов. Франсуа никак не мог признать своего родителя по той причине, что с самого младенчества с ним не встречался. Итак, барон де Кюинь, не имеющий в окрестностях собственного жилища и квартировавший, насколько я смог узнать, здесь же, в "Гербе Аквитании", неизвестно почему вчера оказался в Нуаре, и, вероятно, пребывает там либо в каком-либо другом месте до сих пор, поскольку сюда не возвращался. Во всяком случае, его никто здесь не видел. А вот кинжал, отобранный им у дочери вчера, сегодня рано утром пронзил сердце дамы, именовавшейся баронессой де Кюинь. Мы с бароном никогда не виделись, и иметь какие-либо претензии ко мне лично он явно не мог. Поэтому я полагаю, что убийца, кто бы он ни был, просто решил воспользоваться случаем, чтобы отвлечь внимание дознатчиков на меня... Что-то хрустнуло и укололо ладонь Бутвиля. Он взглянул на свою руку и осознал, что все это время держал давно обглоданную куриную косточку. Теперь она сломалась - так сильно граф стиснул кулак, в который раз за день излагая эту мучительную историю. Он в сердцах швырнул косточку на блюдо, отпил вина, покачал головой... - Кто бы ни совершил убийство, барон так или иначе в нем замешан, это очевидно. Я уже не сомневаюсь также в том, что причиной преступления не была ревность или что-то подобное. Но без веских, несомненных доказательств вины барона де Кюинь я не могу обвинить его и выдать властям как шпиона. Вот в расследовании этой загадки - негласном расследовании - я и прошу вас помочь мне. Как видите, моя собственная заинтересованность в сохранении чести моего имени и жизни моего пажа - лишь одна, частная причина, заставляющая меня делать все это. Вторая - разоблачение врага - намного важнее, и для любого честного человека, служащего Франции и королю, не зазорно участие в подобном деле. Допив стакан, он добавил, понизив голос: - По дороге в Этре моему пажу случилось стать свидетелем тягостного события: молодой офицер, который вез важные бумаги от маршала де Монморанси, находящегося сейчас по повелению короля со своими войсками в Лангедоке, а может, уже и в Савойе, нарвался на засаду и погиб от случайной пули. Франсуа доставил бумаги мне. Я знал убитого, он был одним из лучших порученцев моего кузена. Вчера мне казалось, что это - одна из неизбежных случайностей войны. Сегодня мне уже кажется, что мародеры тут ни при чем... Скажите, не известны ли вам за недавнее время какие-либо другие случаи подобного характера - случайные по видимости и странные по сути?
Атос: "Какая интересная история... - думал Атос, слушая пояснения и неторопливо соединяя кусок хлеба, сыр и веточку петрушки, - Если верить рассказам, так все силы Ада объединились в своем стремлении навредить графу де Люзу, а в особенности - его несчастной возлюбленной. Что граф - ему, в сущности, угрожает лишь пытливый ум лейтенанта Каюзака, при том, что по сути ни одной настоящей улики против Бутвиля тот не имеет. А вот Франсуаза де Кюинь... Черт возьми, здесь дело становится не таким простым. Несчастная сиротка - племянница англичанина и шпиона, дочь убийцы и падчерица дамы, подозреваемой в шпионаже и Бог знает в чем еще, - за каким-то дьяволом едет в Нуаре в компании Арамиса (что еще надлежит уточнить у него самого) на охоту за какими-то шпионами, там находит дядю и с присущей ей удачливостью становится свидетельницей его убийства, опять же за каким-то дьяволом пытается убить самого убийцу, не будучи для этого дела ни достаточно опытной, ни достаточно сумасшедшей. При этом на следующий день мадемуазель де Кюинь рассказывает мне, что Давенпорт был убит в Ла-Рошели... Любопытно". Затейливые хитросплетения чужих судеб Атос рассматривал тщательно, скрупулезно отделяя одни события от других, присматриваясь к мотивам, сопоставляя время и расстояние. Да, Судьба порой любит разыгрывать простыми смертными весьма необычные, сложные партии, но здесь её игра выглядела как-то чересчур драматично. Роковые случайности, несчастные встречи, внезапные преступления, несправедливые обвинения, бесчестная родня - все несчастья как будто нарочно обрушились на ветреную голову Франсуазы де Кюинь, всего за пару дней познавшей то, что многие не познают и за годы. Опыт подсказывал мушкетеру, что поток роковых случайностей в большинстве случаев вовсе не случаен и является воплощением чьей-то хорошо продуманной интриги. Однако с той же вероятностью он может быть и воплощением фантазии самого рассказчика: так опоздавший на урок шалопай врёт, что по пути его поразило одной молнией, а вторая свалила дуб прямо у него на дороге. Нельзя отрицать, что такое возможно, но глупо верить, что так и было. Не слишком ли доверяет Бутвиль этой юной вертихвостке? Неужто его не удивляет вся эта шпионская трагикомедия? Или он сам - ее соавтор? - Мы на войне, сударь, - молвил Атос, - Здесь бывает всякое. Что касается вашего рассказа о происшествии в Нуаре, то, признаюсь, он больше озадачивает, нежели объясняет. К примеру, я не могу разделить вашу уверенность в том, что в сегодняшнем убийстве в гостинице безусловно повинен барон де Кюинь... "Если это вообще был барон и если он вообще был убийцей", - добавил Атос про себя. Доверия к Франсуазе он по-прежнему не питал. Право же: если она никогда не видела ни барона, ни баронессу, то в этом вопросе могла лишь полагаться на чужие слова, и назови кто-то убийцу "его преосвященством", а даму - к примеру, "доньей Терезой", история в пересказе Франсуазы стала бы еще более занимательной. - По здравому разумению, совершив убийство, барон должен был бежать из Нуаре и заметать следы в каком-нибудь Дижоне, а не приближаться к военному лагерю и совершать второе убийство подряд. Если только он не совсем безумец, ослепленный яростью или местью. Далее. Есть ли на кинжале некие знаки, по которым можно было бы установить его принадлежность? От этого зависит злонамеренность барона в заметании следов (что, опять же, косвенно может указывать на то, что в своем преступлении он был рассудочен и хладнокровен).
Эмили-Франсуаза де К: - Там только герб Монморанси. Ничто не указывает на принадлежность кинжала господину графу, - по-хорошему, Эмили следовало бы помалкивать и не лезть в разговор, Бутвиль и сам мог объяснить все, что нужно. Но она не могла удержаться: разве не из-за нее возникла вся эта неприятная история? – И никто, кроме господина д′Артаньяна, не знал, что я вообще имею какое-то отношение к графу де Люзу. Ну, еще герцогиня и ее домашние… И кинжал я ни одной живой душе не показывала… И никому не сообщала, куда собираюсь сбежать… И о том, что граф здесь остановится, тоже никто не знал… Чушь какая-то, ведь правда?! – живо обратилась девушка к Атосу и тут же сникла, не найдя в лице мушкетера ни малейшего отклика на свой порыв. Снова принявшись задумчиво разглядывать скатерть, она продолжила: - Так что не понятно, зачем такие сложности барону. Понятно только, что я навлекла на графа неприятности… - осененная новой сомнительной идеей, Эмили ясно и невинно посмотрела на Бутвиля: - Если я от вас сейчас сбегу, это ведь уже не поможет?..
Бутвиль: У Бутвиля снова начала покруживаться голова и, похоже, вернулась лихорадка, а разговор с Атосом был, пожалуй, посложнее, чем предшествовавшая ему беседа с Агнессой... Создавалось впечатление, что между графом и мушкетером стояла невидимая стена - тонкая, но прочная, и из чего складывалась эта стена, трудно было понять: то ли личный опыт Атоса сделал его недоверчивым, то ли что-то не нравилось ему в самом Бутвиле, а уж то, что он не разделял доброго отношения к Эмили, было вполне очевидно... - Куда вы сбежите? К кому и зачем? Я сделал все возможное, чтобы вывести вас из-под удара, обеспечить вам достойное общество и защиту, вы предпочли отказаться от всего этого, и вернуться к герцогине Ангулемской вам уже невозможно - тетушка не простит вам такого дерзкого пренебрежения, - устало проговорил Луи-Франсуа, откинувшись на спинку стула и борясь с желанием закрыть глаза и отрешиться от осточертевшего мира и неразрешимых задач. - Боюсь, Эмили, что нам с вами уже никто и ничто не поможет. Господин Атос и Агнесса - единственные, на кого мы можем еще надеяться... в какой-то мере. Борясь с недомоганием, он поднялся с места, подошел к окну, раскрыл его и глубоко вдохнул пахнущий сырой землей и прелыми листьями воздух сада. Однако затягивать "военный совет" не имело смысла - либо мушкетер сейчас откажет в помощи, либо даст согласие, но для этого нужно было срочно найти какие-то правильные слова. Какие? А, будь что будет... - Господин Атос, мне кажется, что все услышанное здесь не вдохновило вас, - напрямик сказал Бутвиль, возвращаясь к столу. - Я понимаю, что ни злоключения мадемуазель де Кюинь, которая виновата в них ничуть не больше, чем мотылек, попавший в чужую паутину, ни мои собственные затруднения не могут растрогать вас, и это естественно - ведь мы незнакомы. Однако отступать мне некуда - я либо с вашей помощью разгадаю эту загадку и тем самым сберегу и честь своего имени, и свободу доверившейся мне женщины, либо погибну самым прискорбным образом. Для того, чтобы вы могли отчетливее представить себе ситуацию, я добавлю несколько подробностей, которые поначалу не хотел упоминать. Итак, на кинжале имелся герб дома Монморанси. Господин де Каюзак его узнал. Он наверняка доложит об этом по начальству. А его непосредственному начальнику, господину де Кавуа, хорошо известно, что я - брат человека, казненного за нарушение эдикта о дуэлях. Вы не могли не слышать о поединках на Королевской площади, верно? Так вот, может ли, с точки зрения капитана гвардейцев его высокопреосвященства, такой человек как я быть сторонником кардинала Ришелье, его политики, его предприятий? И любая малость, любая подозрительная деталь могут в этих условиях пригодиться, чтобы отправить меня вслед за братом. А тогда тень ляжет и на моего дядю, взявшего меня к себе на службу, Карла Ангулемского, которого лишь недавно выпустили из Бастилии, и на кузена, маршала, любимого армией, но не числящегося в любимцах у короля... Таково мое положение. А с другой стороны - есть ряд подозрительных - по-настоящему - событий и деталей, которые явно указывают, что вокруг Ла-Рошели затеваются дела, выгодные не Франции, а ее врагам. Я мог бы прямо сегодня, взяв с собой мадемуазель де Кюинь, умчаться отсюда куда глаза глядят, укрыться в какой-нибудь чертовой глуши, хоть в Новый Свет отплыть, да мало ли как еще можно спасти свою шкуру! Но я этого не сделаю, потому что не приучен бежать с поля боя. Он помолчал, покусывая губы, чтобы не дать воли охватившему его отчаянию, и добавил тихо: - Вот теперь я все сказал. Слово за вами, господин Атос!
Атос: Внезапная бледность Бутвиля не укрылась от внимания Атоса. По крайней мере один факт - его недавнее ранение - был чистой правдой, граф казался обессиленным и слабым и требовал скорого и однозначного ответа хотя бы потому, что новой порции рассуждений мушкетера он мог и не вынести. Посему Атос воздержался от замечаний о дуэлях, лейтенантах гвардии кардинала и их прямой взаимосвязи и предоставил графу де Люзу то, в чем он более всего нуждался. - Вынужден признать вашу правоту, сударь. Я не знаю, кому выгодны все эти убийства, но покуда они происходят не на дуэли и не на поле боя, я полагаю их возмутительными и раздражающими. Посему я выражаю готовность принять посильное участие в расследовании этого дела... - произнес мушкетер и, помолчав, добавил, - Расследовании объективном и беспристрастном. Что же до вас, граф, то смею предположить, что ваши опасения несколько преувеличены. Я сам, знаете ли, не являюсь сторонником кардинала и знаю, где находится Королевская площадь, но даже господину Каюзаку нужны более веские основания для моего ареста. Кинжал с гербом Монморанси - еще не улика против вас. В ссоры вы еще ввязаться не успели... И даже принимаете активное участие в расследовании убийства. Атос пожал плечами и допил вино. Как всё-таки быстро кончилась эта пара бутылок... - А вот пажа я бы на вашем месте отослал в отдаленное и безопасное место, - продолжил он, скользнув ничего не выражающим взглядом по Эмили, - Куда-нибудь в Руссильон или Прованс, в надежно охраняемый монастырь под опеку суровых монахинь. Здесь она всё равно будет находиться в опасности и в конечном счете принесёт вам куда больше хлопот, чем помощи.
Эмили-Франсуаза де К: Наверное, теперь был черед Эмили испепелять мушкетера взглядом. Что она и сделала бы, если б смогла, исподлобья глянув на Атоса. И что с того, что он был прав (а правоту его, скрепя сердце, про себя признала даже мадемуазель де Кюинь)?! Но… выросшая среди протестантов, девушка не понимала монахов и страшилась монастырей. Давенпорт считал монахов дармоедами и лицемерами, а Эмили не то, чтобы была с ним согласна – она в монастыре никогда не была. - Я и сама уйду, не переживайте, - все же не сдержавшись, огрызнулась девушка, и могла бы еще кое-что добавить, но взглянула на графа – и тотчас позабыла о мушкетере. Бутвиль был бледен и выглядел усталым. Он слишком много ходил, слишком много волновался, и далеко ли до лихорадки… Эмили встала, с тревогой вглядываясь в лицо графа. - Вам нужно немедленно лечь. Разговаривать и пить вино можно и лежа, господин Атос вас, несомненно, простит. – Она осторожно положила руку на рукав Бутвиля, вложив в незамысловатый жест нежность и заботу, осветившие живое девичье личико. – Присядьте на кровать, я помогу вам снять сапоги.
Бутвиль: Бутвилю сразу стало намного легче на душе - он все-таки сумел приобрести еще одного союзника. Теперь действительно можно было бы и поспать. Но сперва нужно хоть как-то защитить Эмили от осуждения этого хмурого и сурового человека и еще кое-что уточнить... - Я просил свою благочестивую тетушку поместить мадемуазель де Кюинь в пансион при обители на улице Сент-Огюстен, где воспитываются девушки из самых достойных семей, - с тяжелым вздохом объяснил Бутвиль, опустившись на край постели и вытянув ноги, чтобы Эмили могла оказать ему предложенную помощь. - Но при одной мысли об этом мадемуазель сбежала из-под крыла тетушки и решила, что здесь - среди солдат, обстрелов, траншей и пушек - ей будет спокойнее. Поверьте, я столь же не одобряю подобного поведения, как и вы! Но я уже не верю, что даже самый суровый монастырь сию вольнолюбивую душу удержит. У меня не хватает фантазии, чтобы придумать что-то более надежное. Есть некая идея, но обдумать ее я пока не в состоянии. Давайте же мы с вами сосредоточимся на самом важном сейчас деле, а потом уж я и в самом деле позволю себе некоторый отдых. Он помолчал, обдумывая, как сформулировать задачу покороче и пояснее. Из слов мушкетера он понял, что перед ним исключительно порядочный и очень далекий от политики человек, которому трудно себе представить, что ради политической выгоды можно без труда сделать из мухи слона и погубить невиновного человека, но спорить на эту тему и убеждать Атоса в том, что опасность графу де Люз грозит нешуточная, он не считал нужным. Обозначил ситуацию - и хватит. Теперь - к делу... Бутвиль взглянул на мушкетера, одновременно заметил, что вино кончилось, и распорядился: - Франсуа, когда я лягу, сходите вниз и принесите еще пару бутылок этого вина.
Атос: Как всё же затейливо нами распоряжается Случай... Еще этим утром Атос и не помышлял о том, что убийство в "Гербе Аквитании" коснется его хоть в какой-то степени, и лишь в отчуждении наблюдал, как события происходят своим чередом. Он и не думал вмешиваться. Или всё-таки думал?.. Возможно, Случай в лице Бутвиля всего лишь угадал в мушкетере его собственное желание найти и наказать преступника - желание, к слову, для Атоса вовсе не характерное. Граф де ла Фер скорее отнесся бы к убийству баронессы с мрачной меланхолией человека, повидавшего и не такое и вообще не ждущего от Судьбы особенного милосердия - если бы этим убийством все ограничилось, если бы не было того несчастного, прибитого к берегу в Сабль-д’Олон, и еще не остывшего трупа Фаволя в палатке. "Хотя вряд ли между последним убийством и этой баронессой есть связь, - внезапно подумал Атос, отрешенно потирая пальцем край опустевшего стакана, - Пробраться в спальню дамы с чужим кинжалом - не велика доблесть. Совсем другое дело - намеренно проникнуть в военный лагерь и убить мушкетера. Пусть даже спящего. Это поступок хоть и труса, но труса отчаянного. Или..." Следующая мысль не понравилась Атосу настолько, что он отодвинул стакан и, забывшись, схватился за пустую уже бутылку. Мысль состояла в том, что убийцей Фаволя мог быть и кто-то из лагеря, и такое преступление становилось отвратительным вдвойне. "Черт бы побрал этих ублюдков, кем бы они ни были! - раздраженно подумал Атос, убирая бесполезную бутылку со стола, - Кажется, в окрестностях Ла-Рошели орудует целая банда то ли сумасшедших, то ли изрядных каналий!.. Право же, я начинаю понимать нашего доброго друга Портоса: размышления о мотивах преступников представляются мне куда менее привлекательными, нежели возможность просто прекратить существование последних".
Эмили-Франсуаза де К: Стягивая с Бутвиля сапоги, потом помогая ему улечься, Эмили внимательно прослушала его объяснения, адресованные Атосу. Она не со всем была согласна, но промолчала, лишь про себя с горечью отметив, что, если бы ей сказали, что речь идет о пансионе, а не о постриге, и что это идея графа, она бы не сбежала. Не настолько она сумасшедшая…. Мушкетер же, казалось, вовсе не обратил никакого внимания на слова Бутвиля. Что было, конечно же, неуважительно… Девушке очень хотелось, просто язык чесался, ввернуть что-нибудь этакое про бисер и тех, перед кем не стоило его разбрасывать, тем более, что фразу эту она прекрасно помнила: «mittere margaritas ante porcos». Можно было бы блеснуть латынью… Однако она удержалась: блеск мог оказаться куда как сомнительным, а Бутвилю нужен этот союзник. Заботливо подсунув подушку под спину графа, так, чтобы он мог удобно полусидеть и видеть мушкетера, Эмили коротко поклонилась Бутвилю и исчезла за дверью.
Бутвиль: Видимо, древние римляне, знавшие толк в удобствах, недаром предпочитали вести застольные беседы лежа. Во всяком случае, Бутвилю стало заметно легче, и он смог приступить наконец к основной практической части обеда. - Итак, господин Атос, я приведу сейчас все те факты, которые мне удалось установить с несомненностью, и которые заставили меня начать свое расследование. Прежде всего, убитая здесь женщина не была супругой барона де Кюинь, во всяком случае, законной. Горничная, которую вы могли видеть в начале процессии, была приставлена к ней господином для наблюдения. Сам же барон, по свидетельству той же горничной, часто встречается с весьма разнообразными лицами, пишет и получает письма в явно большем количестве, чем было бы обычно для дворянина невысокого ранга, не занимающего никакой должности и не имеющего обширных поместий. С другой стороны, мне известно, что много лет назад этот человек скрылся из собственного дома, оставив без средств к существованию молодую жену и маленькую дочь, и не подавал о себе никаких известий, а теперь вдруг объявился в непосредственной близости от театра военных действий, но при этом не поступил на военную службу, что было бы вполне естественно, не так ли? Однако подобных подозрений общего порядка мало, чтобы доказательно изобличить тайную деятельность барона. Я не нашел никакого другого пути для добычи точных улик, как установить слежку за этим человеком. Для этой цели наиболее пригодна все та же горничная Агнесса, которую очень заботит ее будущее. Ради этого она готова послужить мне, а заодно и Франции. Ее задача - установить, что и кому пишет барон, с кем встречается, и передать добытые сведения мне, чтобы я мог дать им ход. Но рана моя не настолько серьезна, чтобы задержать меня здесь больше, чем еще на один-два дня. Мне придется вернуться к своему командиру, и потому нужно, чтобы здесь, поблизости от Этре, был человек, которому она могла бы передавать свои сообщения с тем, чтобы уже от вас они попали ко мне. Вспомнив, с какими интонациями его новый знакомец высказывался о моральных качествах Эмили, Бутвиль подумал, что мушкетер, похоже, невысокого мнения о лучшей половине человечества, и добавил, как бы извиняясь: - Эта девушка, насколько я мог убедиться, рассудительна, неглупа и умеет применяться к обстоятельствам. У барона нет никаких причин подозревать ее в измене. И как только искомые доказательства будут получены, необходимость в ее услугах отпадет. Как знать, возможно, с ее помощью удастся раскрыть также и подоплеку других убийств...
Атос: Перед внутренним взором Атоса вновь явилось раскрасневшееся личико служанки в обрамлении огненно-рыжих волос. Да, верно, та самая девчонка из лагеря, она же упоминала о расследовании... "Однако история становится всё интересней, - подумал мушкетер, задумчиво рассматривая бледное лицо Бутвиля, - Допустим... Допустим, что всё рассказанное является правдой. Допустим, граф де Люз склонен подозревать и желает разоблачить барона во имя спасения собственной чести и жизни своей невесты. По крайней мере, именно эти аргументы он посчитал нужным сообщить. Но какой резон служанке упокоенной баронессы впутываться в столь рискованное и сомнительное дело и устраивать шпионские игры? Или Бутвиль был с ней настолько убедителен?.." Где-то внутри шевельнулось смутное, неприятное чувство, но тут же было задавлено железной волей мушкетера. "Да, в этом деле действительно следует разобраться, - заключил он, переводя взгляд на Франсуазу, по-прежнему невыносимую в роли пажа, - Извне это выглядит более чем подозрительно. Посмотрим, как изнутри". - Как знать... - эхом отозвался он на последние слова Бутвиля, - Признаться, сударь, дело, предложенное вами, не слишком привлекает меня по причинам, которые вам как благородному человеку должны быть вполне ясны. Как бы изощренно в наш век не менялись нравы, лично я по-прежнему не нахожу участие в шпионаже занятием, достойным дворянина, и соглашаюсь на участие в нем лишь потому, что обстоятельства и в самом деле требуют немедленных мер. Однако со своей стороны я вынужден выдвинуть одно условие, граф. Атос выдержал паузу, не столько драматизма ради, сколько для того, чтобы в последний раз взвесить все за и против. - Мадемуазель де Кюинь ни под каким предлогом не должна приближаться к Ла-Рошели на пушечный выстрел. Мне бы не хотелось, чтобы та сделка с совестью, которую я вынужден сейчас заключить, оказалась бы напрасной из-за легкомыслия вашего несносного пажа.
Эмили-Франсуаза де К: Эмили так удачно сбегала за вином, не встретив по пути ни Мореля, ни барона (а она серьезно опасалась, что папаша может появиться, раз его жена была здесь, и всю дорогу нервно оглядывалась)! Она быстро обернулась, принеся заказанное вино и прихватив еще бутылку для Бутвиля. И была встречена мрачным взглядом мушкетера и его словами… - Очень мне нужна ваша Ла-Рошель… - буркнула девушка, ставя бутылки на стол. А если они стукнули о столешницу слишком громко, так и черт с ними! Она легкомысленная! Ну конечно! Только и делает, что разбалтывает страшные тайны. Например, о некоем графе, который, между прочим, участвовал в заговоре против короля… Эмили косо посмотрела на Атоса и ушла на свой табурет у окошка. «И что я ему сделала… Ладно бы, граф считал несносной, у него хоть повод есть… Можно подумать, я сама выбрала такую жизнь...» - Сейчас мадемуазель де Кюинь завидовала барышням из свиты принцессы де Конде, которые в Париже казались ей глупыми. Хорошо было бы думать о женихах и нарядах, и чтобы самой главной заботой был бы выбор платья для будущего бала… И никаких мертвецов…
Бутвиль: Эмили сидела на своей табуретке, словно нахохлившаяся птичка, ее было ужасно жалко, но увы - при всей своей резкости слова мушкетера были разумны... С тяжелым вздохом (которым за этот день, никто не считал, но с полсотни, наверно, набралось бы), Бутвиль оторвался от мягких, манящих отдохнуть подушек, вернулся к столу, позабыв о снятых сапогах, собственноручно налил вина гостю и себе, и только тогда рискнул заговорить, не позволяя себе впасть в раздражение: - Господин Атос, что бы вы ни думали о наших с мадемуазель де Кюинь отношениях, вопрос о ее дальнейшей судьбе мы с нею уж как-нибудь решим между собой. В любом случае, данное расследование точно обойдется без нее. Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы умерить вашу неприязнь. Что же касается сделки с совестью и шпионажа, позвольте вам заметить, что выслеживание вражеского шпиона - это немного другое дело. Совесть человека, желающего победы знамени и оружию Франции, вряд ли должна тут возмущаться. Ведь вас не возмутило бы, скажем, задание разведать позиции врага, или подвести контрмину под его укрепления? Не смею навязывать вам свое видение ситуации, но, возможно, оно вам пригодится, чтобы обрести необходимое душевное равновесие. Луи-Франсуа отпил немного вина, поскольку его собственное равновесие нуждалось в подкреплении, и добавил: - Если уж на то пошло, "шпионажем" как таковым должна будет заняться особа низкого звания, и движет ею вполне понятное желание обеспечить себе безбедное будущее. А в том, чтобы передать по назначению важные сведения, право, я не вижу ничего зазорного для дворянина. Сегодня же вам нужно будет только переговорить с Агнессой. А пока она не вернулась, давайте просто пить!
Атос: - Я ценю ваше стремление облегчить мою совесть, граф, - произнес Атос негромко, - Однако замечу, что во-первых, в том не нуждаюсь, ибо не имею привычки сожалеть о принятых решениях. Во-вторых, затея, предложенная вами, несколько отличается от приказов на поле боя. Я не присягал вам. Неоспоримых же доказательств того, что барон, как вы изволили выразиться, "вражеский шпион", на данный момент не существует, а посему - будем откровенны, сударь, и назовем вещи своими именами: в данный момент я помогаю не Франции, а лично вам. Вам - и мадемуазель де Кюинь. Осеннее солнце уже давно миновало зенит и теперь устало брело на запад, бросая скупые, мутные блики сквозь листву за окном и окрашивая сцену в трактире в ностальгические рыжие тона. Да и обед был съеден, и вино проникало всё ближе к сердцу, дополняя трапезу и разбавляя беседу... "Просто пить!" - превосходное предложение, и с каждой бутылкой оно звучит всё более весомо, но всё же не настолько, чтобы перевесить некоторые весьма принципиальные моменты предстоящей интриги, которые щепетильный Атос не мог и не хотел оставлять непроясненными. - Далее. Мне нет никакого дела до дальнейшей судьбы мадемуазель де Кюинь, - продолжил он, глядя на собеседника с мрачной решимостью человека, решившего настоять на своем во что бы то ни стало, - Моё условие является следствием не неприязни, а элементарной предусмотрительности. Я уже, помнится, сказал вам при встрече и повторю сейчас: в лагере жизнь данного пажа упадет в цене настолько, что не будет стоить дальнейших хлопот. Вы хотите спасти ее? Так спасите прежде от самой себя. В противном случае мы уподобимся древним небожителям, осыпавшим Пандору дарами и советами вместо того, чтобы просто отобрать ларец.
Эмили-Франсуаза де К: Когда мужчины пьют, лучше к ним не лезть – это Эмили де Кюинь уяснила уже давно. Попадешь под горячую руку – и обижаться не на кого, вольно ж было дразнить пьяного… Отметив про себя, что они еще посмотрят, обойдется без нее расследование или нет, девушка, чуть сощурившись, принялась смотреть в окно, делая вид, что ее занимает картина осеннего сада, и привычно внимательно слушая беседующих. И с удивлением обнаружила, что стала объектом спора. Лишь бы только они из-за этого не поссорились! Повернувшись к говорящим, Эмили открыла было рот, чтобы еще раз объяснить упрямому мушкетеру, что ни в лагерь, ни в Ла-Рошель ее нисколько не тянет, и вообще, нет у них, что ли, более интересной темы для обсуждения? Остановила девушку возникшая уверенность в том, что ее вмешательство господина Атоса не обрадует. И ее мнение волнует его еще меньше, чем ее дальнейшая судьба, а вот рассердиться он может. Тем более, после почти трех уже бутылок… Настроение мушкетера Эмили ни капли не интересовало (точнее, если быть честной, втайне она была бы рада его немножечко позлить, потому что задевало его отношение, что уж там…), но он был нужен Бутвилю, не стоило об этом забывать…
Бутвиль: Кровь, подогретая вином, бросилась в голову Бутвиля: мушкетер сказал уже достаточно, чтобы можно было взяться за шпагу. Никакие соображения выгоды и разума сейчас не удержали бы графа, доведенного до точки кипения. Ситуацию спасло только то, что оружие вместе с перевязью висело на крючке по другую сторону кровати, и бежать за ним через всю комнату в чулках значило выставить себя в смехотворном виде. Луи-Франсуа зажмурился, крепко закусил губу, мысленно воззвал к миролюбивому святому Франциску, медленно, по глоточку допил свой стакан и лишь тогда ответил: - Да, сударь, вы мне не присягали. Мне никто не присягал. Я ношу прославленное имя, но я не маршал и не капитан, всего лишь волонтер. Если вы считаете, что я прикрываю именем Франции свои мелкие личные интересы - ваше дело. Что такое жизнь и свобода одного мужчины и одной женщины в пределах огромного мира? Ничто! Дуновение ветра. Я охотно расстался бы с этой жизнью в бою, но я еще не отомстил за гибель брата, и... и мне есть о ком заботиться. Я вижу, что не сумел пробудить в вас дружеского участия, но так уж случилось, что наши пути пересеклись, и кроме вас некому вытащить двух ни в чем не повинных путников, попавших в трясину. Если такой взгляд на вещи вашу совесть не возмущает, помогите нам, и мы разойдемся. Возможно, когда-нибудь я сумею оказать вам сходную услугу и тем самым верну долг. Если не получится - ведь от пули или пушечного ядра не убережешься - тогда вам придется по-христиански простить меня и положиться на Божий суд. Он помолчал, вертя в руке опустевший стакан, поглядел в окно - там с противным карканьем пролетела ворона - поглядел на притихшую Эмили и добавил устало: - Я все сказал, господин Атос. Никаких более убедительных слов у меня в запасе нет. Порошу вас высказаться наконец определенно.
Атос: - Я прошу вас о том же, сударь, - хладнокровно произнес Атос, не притрагиваясь к вину, - Дважды я называл свое условие и дважды вы уходили от ответа. Мадемуазель Франсуаза де Кюинь не должна приближаться к Ла-Рошели. Обещайте мне это - и я пойду вам навстречу. Сказав всё, что следовало, Атос наполнил два бокала, однако пить не стал, дожидаясь ответа. Прежние подозрения пробудились быстро, словно сторожевые псы, учуявшие в ночи незнакомый запах. "Бутвиль собирается вновь послать де Кюинь в лагерь, - подумал Атос, покосившись в сторону будто бы возмущенной Франсуазы, - Собирается, зная об опасностях, которые ей грозят, что говорит не столько о любви, сколько о вескости причины. И что же за причины могут побудить дворянина отправить свою как будто бы возлюбленную с ее британским акцентом в лагерь во время войны? Нет, эти двое определенно не спешат с откровенностью..."
Эмили-Франсуаза де К: - Да не собираюсь я в вашу чертову Ла-Рошель, и не собиралась никогда! – взорвалась Эмили, подскочив с табуретки и даже не заметив этого. – И в лагерь не собираюсь, нечего мне уже там делать, ну что тут непонятного?! Понтье уже нашли, лошадь вы заберете, а Мориньяк радостно обойдется без моего общества. Или вы думаете, мне нужны какие-то тайны?! Да меня уже тошнит от них, хотите, поделюсь парочкой?! Она оглянулась на Бутвиля. Из-за этого проклятого мушкетера он не только снова встал, но и бродил по холодному полу в одних чулках… А Эмили почему-то вспомнила, как он извинялся за нее перед Мориньяком… Не хватало только снова… Девушка резко повернулась к Атосу: - Я не должна была повышать на вас голос, простите. – смирения ни в ее голосе, ни в гневно сверкающих глазах не было ни на грош, но притвориться сейчас мадемуазель де Кюинь ни за что бы не сумела. – Граф не отвечает за мои поступки. Надеюсь, вы понимаете, что у вас нет причины для ссоры.
Бутвиль: Бутвиль даже отчасти обрадовался, что Эмили так вспыхнула - она как бы высказалась сразу и за него самого, при этом не навлекая на себя угрозу поединка с суровым мушкетером: не станет же он драться с женщиной! Луи-Франсуа позволил себе короткий взгляд в сторону девушки и едва заметную улыбку. Однако и прятаться за спину дамы своего сердца он не собирался, а потому, придвинув к себе один бокал, сказал как можно более миролюбивым тоном: - Мадемуазель де Кюинь свойственна излишняя вспыльчивость, а вам, насколько я могу судить, подобное поведение вряд ли по душе, но суть ее слов вполне соответствует действительности. Разумеется, юной особе тут нечего делать, и я намерен позаботиться о том, чтобы она как можно скорее отправилась в наиболее безопасное и удобное для нее место. Если все, что было сказано мною до сих пор, показалось вам уходом от ответа, тому виной, видимо, моя привычка не говорить слишком откровенно о том, что я считаю своим сугубо личным делом. Полагаю, вы согласитесь, что в большинстве случаев такая привычка полезна. Но наш случай - особый... Бутвиль сопроводил свою краткую речь прямым и спокойным взглядом, надеясь, что Атосу этого будет достаточно, чтобы убедиться в искренности собеседника.
Атос: Взгляды Бутвиля и Атоса скрестились и замерли на несколько мгновений, подобно отточенным клинкам, не склонным к притворству. Еще пару секунд Атос всматривался в как будто бы открытое и честное лицо собеседника с пытливостью человека, не питающего иллюзий относительно ближних своих, а затем перевел взгляд на открытую уже бутылку - одну из тех, что принесла Франсуаза. Что же, господа, вероятно, меж нами затевается не самая скучная игра, выигрышем в которой явится разоблачение злодея, проиграть же можно всё, кроме чести. Таких ставок Атос не делал. Мушкетер наполнил два стакана и протянул один из них Бутвилю. - Надеюсь, сударь, нам удалось, наконец, достичь взаимопонимания, - молвил он, поднимая бокал, заигравший на солнце оттенками хмельного виноградного рубина, - Я пью за то, чтобы ваши подозрения оправдались, граф де Люз. За то, чтобы ваша смышленая служанка оказалась суровым вестником, указующим на порок, а не глупой сорокой, разносящей сплетни. Пусть преступники будут изобличены, граф. В этом случае наши действия будут оправданы хотя бы отчасти.
Эмили-Франсуаза де К: Хотела ли Эмили-Франсуаза, чтобы преступники были изобличены? Она и сама того не знала… Конечно, с точки зрения высшей справедливости, убийца должен быть наказан… Только хорошо было бы, если бы убийцей оказался не ее отец… Хотя ее отец уже и так убийца… Если он ее отец… Эмили устало опустилась обратно на табуретку. Граф получил, что хотел – и слава Богу! А куда она отправится – там видно будет… Позже… Сейчас мадемуазель де Кюинь мучилась другим вопросом: сказать Бутвилю, чтобы он обулся (потому что так и до лихорадки недалеко), или уже лучше не лезть?
Бутвиль: Бутвиль принял протянутый ему бокал с таким чувством, будто получил награду свыше за все перенесенные им в последние месяцы беды и тяготы. Будущее по-прежнему висело на волоске, ничто еще не было решено, но слова Атоса показались ему залогом грядущей удачи. Может, это хмель затуманил ему голову, или подступающая лихорадка, или глубокая усталость, но Луи-Франсуа ощутил неожиданный прилив душевной легкости, и ему захотелось разделить свою радость с Эмили - ведь ей, бедняжке, добрых чувств и удач выпало на долю еще меньше... Он посмотрел на девушку, личико которой выражало мучительное беспокойство, и улыбнулся как можно беспечнее: - Вот видите, мадемуазель, все улаживается, а дальше будет и того лучше, поверьте! Жизнь без тревог, тайн и приключений может быть и нескучной, и приятной. Я уверен, что вы легко научитесь этому новому способу жизни, а потом... - он хотел добавить "а потом научите и меня, когда закончится эта чертова война", но в присутствии Атоса не отважился на такую откровенность, и только махнул рукой, надеясь, что Эмили его поймет правильно. - Потом будь что будет, - обратился он к мушкетеру. - Вы, сударь, высказались так кратко, точно и прямо, что мне остается только присоединиться к вашим словам. Если Провидение так справедливо, как утверждают мудрецы, пусть оно будет к нам благосклонно! Луи-Франсуа основательно приложился к вину, и на этот раз оно показалось ему намного лучше, чем то, что они пили днем. -
Атос: - Кто знает, граф, кто знает... - пожал плечами Атос, вновь наполняя бокалы, - Пусть ваши мудрецы правы и Провидение в самом деле воздает каждому из нас по заслугам, но Бог мой, как порой не скор его суд!.. К тому же, признаемся откровенно, сударь: никто из нас не годится в святые, и коль скоро Провидение не только справедливо, но и всеведуще, гореть нам в аду вместе с этим вашим бароном, черт бы его побрал. Остается надеяться, что на этот раз Провидение будет к барону справедливо, а к нам - благосклонно, а не наоборот. Как говорил один отнюдь не легкомысленный монарх, "fiat justitia et pereat mundus!.." Достойный финал для истории. Вино всегда делало Атоса чуть более разговорчивым, и чем полнее были потоки нектара, тем красноречивее становился мушкетер. Образы и обороты его становились все выразительней и ярче, тогда как взгляды на жизнь являли всё больше мрачности и неверия. Впрочем, до подлинных высот красноречия и настоящих глубин пессимизма мушкетеру было еще очень и очень далеко. Набежавшие тучи меланхолии еще не затуманили разум, и Атос, убедившись, что очередная бутылка опустела, уже подумывал о том, что хоть обед и удался на славу, его пора бы завершить и разузнать обо всем этом деле чуть больше, но уже из других источников.
Эмили-Франсуаза де К: Эмили ответила Бутвилю как можно более беспечной улыбкой. Сейчас ей бы хотелось, чтобы жизнь была без тревог, тайн и приключений, и к тому же была еще приятной и нескучной. Потому что в доме у герцогини Ангулемской никаких приключений с мадемуазель де Кюинь не случалось, но, Боже, до чего же было скучно! Однако сейчас она бы, пожалуй, несколько деньков с удовольствием поскучала… Господа изволили пить и предаваться глубоким размышлениям о воле Провидения, и Эмили дивилась, какие все же мрачные мысли одолевают господина Атоса. Ведь совсем не старый еще… Конечно, может быть, у человека горе… Но у графа вон тоже горе и неприятности… И у нее, если уж на то пошло… Произнесенные Атосом слова неизвестного ей монарха заставили девушку посмотреть на мушкетера. Может, она неправильно поняла… - Мир то чем не угодил? – не удержавшись, пробормотала мадемуазель де Кюинь.
Атос: Атос, предававшийся мрачному созерцанию угасающей природы за окном, нехотя перевел тяжелый, как могильная плита, взгляд на Эмили. То ли в рассеянном свете уходящего дня, то ли вследствие естественной усталости она казалась еще более юной, и сейчас это обстоятельство вызывало в мушкетере больше печали, нежели раздражения. - И это говорите вы, сударыня?.. После всех невзгод и злоключений, которые вам пришлось пережить? - проговорил он, даже не пытаясь сдобрить слова положенной иронией или состраданием, - Полагаете всё это нелепой цепью случайных прихотей Судьбы?.. Да, в вашем возрасте мир всегда прекрасен, а горести - случайны и быстротечны. Мне жаль разочаровывать вас, Эмили, но этот мир жесток, беспощаден и вовсе не склонен нам угождать. Не ждите от него щедрот и не сожалейте о его гибели. Чем меньше надежд, тем меньше разочарований.
Эмили-Франсуаза де К: Какой все же у него взгляд… Эмили внутренне поежилась, но глаз не отвела. Ей стало как-то щемящее, по-женски жаль этого сильного, умного, красивого человека. Как же жить с такими мыслями?! - У меня ничего и никого не осталось, сударь, какие уж тут быстротечные горести. Я даже не знаю, где буду ночевать сегодня. Только милость господина графа… - она бросила признательный взгляд на Бутвиля. - Не знаю, виновата ли в том Судьба, или Господь карает меня за грехи – не мне судить о Его воле. Но кому станет легче, если я стану плакать и жаловаться? Я только знаю: если мир есть, он создан не ради уныния. И, честно говоря, мне все равно, придется ли разочароваться, если есть на что надеяться. Считайте это легкомыслием. А с вашими глубокими мыслями впору сразу в гроб лечь и ручки на груди сложить. Эмили снова посмотрела на графа, безотчетно ища у него поддержки и утешения. И что ее все тянет спорить с мушкетером, все равно ни к чему хорошему эти споры не приводят...
Бутвиль: Деловой разговор плавно перетек в настоящую философскую беседу, и это порадовало Бутвиля: ведь философствовать можно только с друзьями! Во всяком случае, так полагал сам Луи-Франсуа. Чтобы закрепить это мирное состояние, он решил вступить в разговор, хотя обычно рассуждать на отвлеченные темы не слишком стремился. - Мир не может быть в чем-то виноват вообще и в целом, - опираясь на подушку локтем здоровой руки, начал он, стараясь совместить высказанные только что мнения. - Он слишком разнороден и многолик. Жестокость и беспощадность свойственны не миру, а людям. Все остальное просто существует, повинуясь своим законам, и та же стихия, скажем, вода, совершенно случайно может одного человека спасти, другого - утопить. Ждать щедрот и надеяться - действительно не стоит, в этом я согласен с вами, господин Атос. Не стоит хотя бы потому, что по воле Творца любой наш путь, будь он отмечен удачами или поражениями, ведет к вратам вечности и высшему суду. Но почему бы по дороге не порадоваться тому, что есть хорошего в этом же мире? А что касается загробного возмездия за наши прегрешения, право, мне легче будет терпеть муки, назначенные мне, если я буду видеть, что и мои враги получили по заслугам...
Эмили-Франсуаза де К: Скучающе глядя в окно, Эмили думала о том, что беседа наконец-то приобрела мирное течение, господа, похоже, наконец-то довольны друг другом, а ей, согревшейся и сытой, для счастья сейчас не хватало прилечь где-нибудь, желательно на чем-нибудь мягком, и вытянуть ноги – ночь она провела на жестком соломенном тюфяке в кладовке и сейчас, после всех волнений и приключений сегодняшнего утра, чувствовала себя усталой. Но прилечь не представлялось возможным, оставалось довольствоваться табуретом…
Бутвиль: Луи-Франсуа слыхал от людей, посвятивших себя умственным трудам, что они (труды) утомляют ничуть не меньше, чем многочасовые упражнения в фехтовальном зале или пеший марш по гористой местности. Судя по аппетиту, с каким знакомые ученые и философы поглощали обеды в доме у госпожи Рамбулье, это так и было, но Бутвилю как-то не верилось. А вот сегодня он поверил: ни небольшая прогулка с Агнессой, ни боль от раны, вполне терпимая, не могли утомить его, а между тем спать хотелось все сильнее, шевелиться было лень... Значит, это все из-за необходимости весь день напрягать мозги, думать, кому что сказать! (О том, сколько вина употребил граф на протяжении этого трудного дня, он, конечно, не вспомнил.) Ну вот, сейчас Атос, этот трудный человек, уйдет, и можно будет наконец... Увы, в тот же момент граф услышал звуки, которые снова отодвинули возможность отдыха на неопределенное время: шаги, голоса - сперва во дворе, потом внизу, в зале. Это возвращались те, кто сопровождал предполагаемую баронессу де Кюинь в церковь. Присутствие священника более не стесняло людей, и они говорили громко и все разом. А среди них, конечно же, и Агнесса... - Франсуа, будьте добры, подайте мне камзол, - сказал Бутвиль, вспомнив об условном знаке. - Или нет, лучше сами загляните во внутренний карман. Там есть два листочка... Достаньте их.
Эмили-Франсуаза де К: - Да, ваше сиятельство! – с готовностью отозвалась Эмили. Она рада была отвлечься от лицезрения поднадоевшего уже заоконного пейзажа. Сколько ни приходилось девушке сидеть потихоньку в сторонке, а все же она никак не могла полюбить это занятие. Натура мадемуазель де Кюинь требовала действия. Хоть какого-нибудь. Она взяла небрежно брошенный Бутвилем на кровати камзол, добросовестно обыскала внутренний карман и с веселым недоумением извлекла из него листочки. Самые настоящие два листочка, с дерева… -Эти?
Бутвиль: - Они самые, - кивнул Бутвиль. - Это, так сказать, букет для мадемуазель Агнессы. Точнее, пригласительный билет. А теперь, будьте добры, просуньте эти прекрасные осенние листья под дверь так, чтобы они оба были видны, но при этом никуда не улетели! В присутствии сурового мушкетера эта возня с детскими условными знаками, конечно, казалась несолидной, однако Луи-Франсуа это не беспокоило. - И, пожалуйста, после этого отойдите от двери, чтобы вас не ушибло, когда она откроется!
Эмили-Франсуаза де К: - А она так быстро откроется? – поинтересовалась заинтригованная Эмили, аккуратно раскладывая на покрывале графский камзол. Ей задание Бутвиля показалось занятным, и она тут же выполнила его со всей возможной тщательностью, присев под дверью на корточки и даже прикусив для пущего старания кончик языка. - Готово, - выпрямляясь, провозгласила девушка и вернулась на свой табурет ожидать результата.
Агнесса: Возвращаясь в «Герб Аквитании», Агнесса уже машинально сохраняла на лице приличествующее печальной церемонии умеренно грустное выражение. Больше всего этому способствовали не скорбь по безвременно ушедшей баронессе и даже не желание скрыть истинные чувства, а самая обыкновенная усталость – день все никак не заканчивался, а она все ходила, ходила, хлопотала… Поэтому и по лестнице к себе на галерею Агнесса поднималась медленно и весьма уныло, мечтая уже только о том, чтобы добраться наконец до опустевшей комнаты и хотя бы на час-другой прилечь, вытянуть ноги и ни о чем больше не думать, оставить за закрытой дверью суету, шум, расспросы…Она уже нашаривала на поясе ключ, когда ей померещился легкий шелест со стороны комнаты графа де Люза. После всех приключений сегодняшнего дня лицезрение безобидной серой мышки показалось милым развлечением, и Агнесса скосила глаза. Предполагаемая мышь, медленно выползающая из-под плотно закрытой двери, оказалась редкостной расцветки – в щели мелькнуло что-то яркое, желто-зеленое… Агнесса встрепенулась. У самого порога на полу лежали два осенних листочка, несомненно, просунутых под дверь чьей-то рукой. Мгновение назад их еще не было. Усталость тут же отодвинулась на второй план. Девушка воровато оглянулась: вряд ли граф развлекался бы подачей условного сигнала, будь у него в комнате кто-нибудь нежелательный, а значит, лучшего момента можно и не дождаться. На галерее и на лестнице – никого, внизу – Агнесса прислушалась – ровный шум голосов, все заняты своим делом. Почти на цыпочках пробежав оставшиеся несколько шагов, она осторожно толкнула дверь, молясь про себя, чтобы петли заскрипели не слишком громко. Дверь легко приоткрылась; Агнесса проскользнула внутрь, поспешно прикрыла ее за собой и повернулась. - Ваше сиятельство… - начала она и запнулась. На нее смотрели сразу три пары глаз, причем все с разным выражением. Расположившийся на табурете у оконного проема давешний паж Франсуа – с живейшим любопытством, словно в театре, Бутвиль, полулежащий на кровати – с некоторым удовлетворением, и, наконец, сидящий за столом господин Атос, взгляд которого и лишил Агнессу дара речи – вовсе безо всякого выражения. Под этим взглядом Агнесса снова почувствовала, что краснеет. «Я выгляжу дура дурой, - мелькнула отчаянная мысль. – Господи, ну пусть кто-нибудь поскорее заговорит!» Господа, вы не против моего описания Ваших эмоций? Если что не так - стоит только сказать!
Бутвиль: опыт общения с горничной мадам де Кюинь (или кто там она была) показал Бутвилю, что девушка говорить умеет, и даже довольно красноречиво. Почему же она вдруг запнулась? И даже, кажется, покраснела? Или это она просто бегом поднималась по лестнице? Впрочем, какая разница? Главное - она здесь, и можно продолжать. - Рад вас видеть, мадемуазель, - склонив голову немного набок, Луи-Франсуа улыбнулся, но шевелиться не стал. - Вы только из церкви? Как там все прошло? Для долгого разговора гостью следовало бы, конечно, усадить, но куда? На стуле Атос, на табурете - Эмили, не на кровать же усаживать девушку? Еще не хватало, чтобы мушкетер подумал, будто у графа де Люз и горничная в приятельницах... После краткого раздумья он справился с этим затруднением не без приятности для себя: - Франсуа, будьте добры, уступите мадемуазель Агнессе свой табурет, - строгим тоном распорядился он, - а сами можете сесть у меня в ногах!
Атос: За всей этой шпионской игрой Атос наблюдал с некоторым подобием интереса, размышляя о том, как скоро в данных обстоятельствах служанка окажется на лестнице и обнаружит условный знак. Если вообще обнаружит... Однако Судьба оказалась милостива и не заставила их ждать: довольно скоро дверь скрипнула, являя собеседникам рыжую шевелюру Агнессы, пламенеющую над зардевшимся лицом. "Бог мой... - подумалось мушкетеру, - Да от девчонки можно было б зажечь факел!.." Появление служанки странным образом всколыхнуло сытую сонную атмосферу послеобеденного времени - столько в Агнессе было жизни, огня и смущения, что мушкетер невольно вспомнил один из портретов, украшавших стены в доме отца. Живописец, которому, по всей вероятности, не давали покоя лавры немца Кранаха, изобразил на своем полотне рыжеволосую деву с таким же пылающим от смущения лицом, и в дни торжественных обедов юного Атоса всегда одолевала смутная неловкость от того, что веселая трапеза проходит под смущенным взором этой юной девицы. Однако с тех пор много воды утекло, и теперь мушкетер мог смотреть в трогательно взволнованное лицо Агнессы без лишних сантиментов, свойственных романтичным натурам в порывистой юности.
Эмили-Франсуаза де К: Смущение вошедшей девушки мадемуазель де Кюинь могла легко понять. Одного взгляда мушкетера было достаточно, чтобы кто угодно почувствовал себя неуютно… Встав, Эмили покосилась на Бутвиля, удивившись его внезапной строгости: «Сердится? Сейчас-то с чего бы?» Она еще раз посмотрела на всех собравшихся, рассудив, что Агнессе неловко будет проходить к окну мимо сидящих господ. А за столом с господином Атосом ей тем более не место… Поэтому, недолго думая, Эмили взяла свой табурет и отнесла его почти к тому месту, где стояла растерянная горничная: - Прошу вас, мадемуазель, – она сочувственно улыбнулась Агнессе, после чего чинно уселась в ногах у графа.
Агнесса: Агнессе, бывало, предлагали сесть, но чтобы при этом табурет для нее несли почти через всю комнату – такого с ней не случалось. Кто другой на ее месте, возможно, от подобного растерялся бы еще больше или даже усмотрел бы завуалированную издевку, но бесхитростная и открытая улыбка пажа, в которой Агнесса заметила еще и сочувствие, немного успокоила девушку. - Спасибо, сударь, вы очень добры, - Агнесса присела в глубоком реверансе, выпрямилась и с благодарностью устроилась на табурете. Из груди девушки чуть не вырвался блаженный вздох – наконец-то можно присесть! - Из церкви… да, только что… все как полагается… - Смущение понемногу отпускало. – А вы, ваше сиятельство… у вас получилось?
Бутвиль: - Да, как видите, - слегка повернувшись в сторону молчаливого мушкетера, спокойно сказал Бутвиль. - Мы провели время в очень содержательной беседе, и теперь я имею честь познакомить вас с господином Атосом как с участником нашей небольшой затеи. Да, кстати, с моим пажом вы, кажется, еще не знакомы? Он теперь в курсе наших дел. Возможно, он также окажется полезен. Собственно, моя роль в наших переговорах сводится теперь к молчаливому созерцанию Главное - вам нужно договориться с господином Атосом о дальнейших совместных действиях, и желательно, чтобы это произошло прямо здесь, поскольку эта комната - одно из немногих мест, где я могу быть уверен, что нас не подслушивают. Если только вы вместе с табуретом переместитесь поближе к столу, подальше от двери, - добавил он, вспомнив давешнего непонятно откуда взявшегося шантажиста, ухитрившегося подслушать их разговор с Эмили. - И говорить лучше потише.
Агнесса: Предложение убраться подальше от двери Агнесса осуществила тут же, аккуратно подтащив табурет к столу и постаравшись сделать это как можно проворнее и тише. - Договориться с господином Атосом? – Девушка неуверенно взглянула на мушкетера и продолжала вполголоса: – Сударь… если господин Бутвиль вам все рассказал и вы согласны, то… нужно придумать, как бы нам с вами встречаться, чтобы я могла через вас для его сиятельства новости передавать. Вы ведь тут бываете, в «Гербе», верно ведь?
Атос: - Время от времени, сударыня, - молвил Атос, - Я не могу назвать себя завсегдатаем этого почтенного заведения, однако мы можем условиться, назначив определенный день недели и следующий после него - на случай, если дела службы потребуют моего присутствия в лагере. Если же произойдет нечто из ряда вон выходящее ранее установленного срока (а я не думаю, что такое будет происходить часто), вы можете найти меня в лагере под благовидным предлогом, Агнесса. Вам это удастся без труда. И хотя лицо мушкетера оставалось бесстрастным, случайный свидетель этой сцены, не лишенный воображения и чуткости, мог бы уловить, что при обращении к Агнессе голос Атоса потеплел и будто бы даже смягчился. Припишем это внезапное потепление сочувствию благородного мушкетера. Как ни странно, спасители куда чаще испытывают симпатию к своим подопечным, нежели сами спасенные - к своим благодетелям...
Агнесса: Агнесса с некоторым трудом заставила себя сосредоточиться не на голосе мушкетера, а на том, что именно он говорит. Интересно, какой, собственно, благовидный предлог для поисков в лагере она могла бы придумать? Какое дело может быть у горничной к мушкетеру - кроме любовного? Вот от этого предлога она бы как раз не отказалась - особенно, если бы он был реальным... Агнесса вздохнула. - Боюсь, сударь, нам тут же припишут любовную интрижку, - тихонько сказала она. - Здесь очень много любопытных глаз... А главное, это может дойти до барона - и тогда все пропало. Барон умен и очень наблюдателен, а я не уверена, что вы сумеете убедительно изобразить влюбленного... если даже захотите. - Про себя она подумала, что ей-то ничего изображать не понадобится, но, опять же, вряд ли это встретит одобрение де Кюиня... - Я бы предложила вот что... Нам ведь очень важно, чтобы никто ничего не заметил? Если, бывая здесь, вы увидите на мне... ну, скажем, зеленую ленту в волосах - а я уж постараюсь попасться вам на глаза! - значит, у меня есть новости, и тогда я подожду вас где-нибудь в укромном местечке. На конюшне лучше всего, вы ведь и так и так туда зайдете. - Агнесса робко улыбнулась. - А если мне понадобится сообщить вам, что случилось что-то срочное, то... сударь, я дружу с кухаркой, и мне не составит труда через нее отослать вам, скажем, пару бутылок вина, якобы вы его заказывали... А получив их, вы сможете, наверное, подъехать сюда или известить господина Бутвиля... или его пажа...
Атос: Мы уже упоминали как-то тот факт, что мимика Атоса в целом не отличалась выразительностью и вовсе не спешила сопроводить и обозначить каждое движение души мушкетера, как то бывает с натурами более эмоционального склада. Ни улыбки, ни гримасы удивления не удостоилась бедная Агнесса, один только пристальный взгляд Атоса задержался на ее лице дольше обычного, да едва заметно дрогнула бровь, что можно было бы истолковать как удивление. На самом же деле наш бесстрастный герой никак не ожидал от девушки подобной изобретательной предусмотрительности и был в самом деле приятно удивлен, позволив даже себе отметить, что женщины с внешностью Агнессы обычно пренебрегают умом как совершенно излишним украшением, а между тем самой Агнессе ум определенно был к лицу. "Смышленая и миловидная... Что ж, тем хуже, - сказал себе мушкетер, отводя от служанки взгляд, - Большинство женщин обладает либо умом, либо привлекательностью, либо добродетельностью, изредка два качества из трех уживаются вместе, но все три достоинства в одной дочери Евы... Невозможно." - Быть посему, сударыня, - произнес он мягким тоном человека то ли слегка опечаленного, то ли сильно уставшего, - Вынужден признать, что ваш план в самом деле превосходит мой собственный. Я вижу, граф де Бутвиль в вас не ошибся... Агнесса. Проговорив имя служанки, Атос вдруг поймал себя на суетной мысли о том, что последнее было напрасно, и служанка вполне обошлась бы без лишних комплиментов, а он, Атос - без лишних слов, однако, как говорили древние, verba volant, и с этим, увы, ничего не поделаешь...
Агнесса: Собственное имя и похвала из уст мушкетера прозвучали для Агнессы небесной музыкой, хотя она и отдавала себе отчет - Атос сказал только то, что хотел сказать, и никакими комплиментами тут и не пахнет. С другой стороны, подобная похвала приятна вдвойне. А уж проскользнувшее во взгляде мушкетера легкое удивление - тем более. "Не ожидал, что девица может не быть дурой?" - Благодарю вас, сударь, за лестное мнение, - она склонила голову. - А теперь, наверное, нам нужно условиться о приблизительном дне, когда я... - У Агнессы чуть не вырвалась оговорка "смогу вас увидеть", но она вовремя поправилась: - когда вы сможете тут побывать. И я вас оставлю, пока наша беседа не привлекла ничьего внимания...
Бутвиль: Бутвиль с большим интересом следил за развитием разговора между суровым мушкетером и рыжеволосой девицей. Они были настолько разными, что даже мысленно невозможно было представить их рядом, вместе - а между тем им предстояло действовать сообща, и причиной тому послужили его, Бутвиля, неприятности! Впору пофилософствовать всласть о превратностях жизни и неисповедимости путей господних... Но до философии пока не дошло. У графа де Люз были более насущные дела. - Господин Атос, вы, несомненно, помните, о чем мы с вами говорили в начале нашей встречи, - сказал он, приподнявшись на подушках, - но сейчас, когда здесь собрались все, кто посвящен в нашу затею, я хочу еще раз подчеркнуть - задача чрезвычайно важна и выходит за рамки личного интереса. Я буду с нетерпением ждать сообщений от вас, сударь, и когда появятся достоверные сведения, - а они появятся, я уверен, - найду способ довести их до ведома его величества.
Атос: - Думаю, разумно назначить встречу недели через две, - произнес Атос, отводя глаза от красавицы-служанки и обращаясь как будто бы к Бутвилю, - Впрочем, если у вас есть основания считать, что барон будет вести достаточно насыщенную событиями и злодеяниями жизнь, мы можем увидеться и раньше. Предлагаю назначить дату вам, сударыня. Вы ближе знаете объект наших наблюдений, следовательно с большей вероятностью можете предположить, как скоро появится повод для встречи. С некоторых пор весь этот разговор начал вызывать у мушкетера целый букет чувств, самым невинным из которых было смущение от той неловкой и двусмысленной ситуации, участником которой он невольно являлся. Атосу было нелегко дать обещание графу, но, как оказалось, куда тяжелее было обсуждать детали его исполнения, да еще и обсуждать их с женщиной, чьи ум и красота определенно призывали к осторожности и еще раз осторожности.
Агнесса: Две недели! Агнесса готова была немедленно объявить, что ожидает барона с минуты на минуту (и, в общем-то, учитывая непредсказуемость господина де Кюиня, это было бы недалеко от истины), но здравый смысл удержал ее от столь поспешного и голословного утверждения. Тот же здравый смысл помог девушке немного обуздать эмоции. Решительно, мушкетер слишком красив, слишком высокомерен, слишком... слишком отстранен, чтобы она могла хоть на что-то надеяться. "Нет уж, голубушка, давай-ка ты будешь думать о деле, а не мечтать о несбыточном!" - Поступки барона трудно предугадать, - грустно сказала она, - но я бы предположила, что он появится здесь... ну... в течение пяти-шести дней. Возможно, раньше. Так что, если вас, сударь, не затруднит заехать в "Герб" хотя бы через неделю... - Агнесса виновато пожала плечами. - Повод может и не случиться, но... разве можно пренебрегать шансом?
Эмили-Франсуаза де К: - А что, разве барон хоронить жену не приедет? Ему все равно, что ли? Вы же за ним послали, - не удержалась и влезла в разговор ранее старательно молчавшая и только переводившая любопытный взгляд с одного собеседника на другого мадемуазель де Кюинь. Как бы Эмили не убеждала себя, что поступки и помыслы отца ее не интересуют, в душе она знала, что они для нее важны. И очень даже. И хотя девушка совсем не желала видеть барона (разве что совсем чуть-чуть), ей отчаянно хотелось знать, каков он. Может быть, он вовсе не так плох?
Бутвиль: - Хороший вопрос, - заметил Бутвиль, улыбнувшись новому проявлению наивности Эмили: если Агнесса послала кого-то предупредить барона и не сказала об этом сейчас, у нее, вероятно, были причины не говорить, а теперь... - Мы ведь не знаем, собственно, какие отношения их связывали, была ли эта дама супругой барона в полном смысле слова. Даже если и была... Иные мужья только радуются, когда случай избавляет их от жены! И потом... Боюсь, что барону не захочется появляться здесь, пока я не уехал.
Агнесса: Агнесса чуть было не ляпнула, что барон наверняка в курсе всех событий, но вовремя прикусила язык. Начав говорить правду, трудно остановиться. Особенно если всей душой желать больше не впутываться ни в какое вранье. Мысленно пожелав Кантену провалиться к чертям - уж начала выгораживать, так держись этой линии - она пожала плечами. - Может, и так, - вздохнула она. - А может, и не так. Я попросила деревенского парнишку в Нуаре сходить - барон ведь туда собирался... да сообщить барону, что жену его закололи. А уж нашел он его, не нашел... - Агнесса взглянула на Бутвиля почти виновато. - Ваше сиятельство, ну ведь не могла же я совсем-то ничего не делать... вышло бы, что я догадываюсь, что барон тут впутан, а догадываться-то мне не стоит...
Атос: "Определенно, она умна." То ли под воздействием сытного обеда, то ли под влиянием отличного вина, а может и оттого, что всё существо мушкетера до сих пор упорно противилось роли шпиона (какими бы благовидными предлогами эта роль ни была оправдана), однако разум Атоса на сей раз настойчиво избегал обсуждения деталей предстоящей операции и вместо того, чтобы размышлять о планах барона, запутался в рыжих кудрях его служанки, которых в этот момент как раз коснулись лучи послеобеденного солнца - сытого, умиротворенного и щедро раздающего свое золото счастливцам, не успевшим скрыться в тени. - Исходя из всего сказанного, можно предположить, что вести о де Кюине появятся на днях, - произнес Атос, не без труда собираясь с мыслями, - Однако вряд ли они будут существенны: этот ваш барон и без того достаточно обратил на себя внимание и вряд ли захочет привлекать его еще больше. В любом случае я вполне доверяю вашему мнению, сударыня, и подтверждаю свою готовность встретиться с вами в "Гербе Аквитании" через неделю.
Агнесса: Агнесса склонила голову: и в знак того, что согласна, и одновременно - чтобы спрятать лицо от чересчур уж внимательного взгляда мушкетера. Этот взгляд заставлял ее нервничать. Если б еще по его глазам можно было хоть что-нибудь прочесть... Оценивает? Не доверяет? Или наоборот? - Хорошо, сударь, стало быть, договорились. Не забудьте, зеленая лента... Ну а если что непредвиденное - я вас найду. - Агнесса вопросительно глянула на Бутвиля. - Мне можно идти, ваше сиятельство? (Мое участие в эпизоде, наверное, завершено? Получив разрешение, сделаю реверанс и выскользну за дверь... дабы не растягивать эпизод - г-н Бутвиль, отметите?)
Бутвиль: Луи-Франсуа с удивлением заметил странности в поведении Агнессы - ее явно чем-то нервировал господин Атос. Впрочем, человеку такого склада нетрудно одним взглядом нервировать кого угодно... - Мне кажется, мы обо всем договорились, - подвел итог Бутвиль. - Пожалуй, теперь можно и отдохнуть. Ступайте, Агнесса! Видимо, девушка и впрямь сильно устала - она ничего не ответила графу, только кивнула, вздохнула, присела в глубоком реверансе и поспешно вышла, не забыв аккуратно прикрыть за собой дверь. Бутвиль прислушался - но девушка как будто сразу же растворилась где-то там, в пространстве коридора. Видимо, она очень старалась быть незаметной. Каково-то ей будет оставаться одной в той самой комнате, где давным-давно, утром, лежала убитая баронесса?.. Но задумываться над чувствами горничной сейчас было явно некстати. - Итак, - Бутвиль повернулся теперь к мушкетеру, - нам с вами, видимо, тоже пора расставаться, господин Атос. Но, возможно, у вас еще остались невыясненные вопросы? Господин Атос, жду вашей реплики - и, вероятно, на этом закончим?
Атос: - На все мои, как вы изволили выразиться, невыясненные вопросы может дать ответ один Господь Бог, - бесстрастно ответил Атос, надевая шляпу и тем самым давая понять, что беседа окончена, и каждый теперь может делать то, что должно: отдыхать после сытного обеда, плести интриги, любить, обманываться, отправляться в путь, сражаться, искушать судьбу - словом, наполнять этот день до краев и, наконец, испить его до дна, оставляя лишь воспоминания с привкусом иллюзий. - Прощайте, граф. Надеюсь, ваше исцеление будет успешным и скорым. Прощайте и вы, Франсуа. Берегите своего господина. В наше время найти неравнодушных и верных друзей чертовски трудно, поверьте. Попрощавшись таким образом с Бутвилем и его спутницей, мушкетер бросил на своего недавнего собеседника еще один мимолетный взгляд и покинул комнату, в который раз задумавшись о превратностях и поворотах судьбы, скупой на удачу и щедрой на искушения.
полная версия страницы