Форум » A la guerre comme à la guerre » Искусство врачевания требует жертв, ночь с 12 на 13 сентября 1627 года » Ответить
Искусство врачевания требует жертв, ночь с 12 на 13 сентября 1627 года
Люк де Жюссак: Трактир "Жареный петух", по дороге из Лажарри в Дампьер, в двух лье от Ньора.
Ответов - 37, стр:
1 2 All
Serviteur: Первым побуждением шевалье де Курсажа при виде нахала-провансальца было пнуть как следует ногой табурет и полюбоваться, как соперник полетит на пол - давно неметеный и основательно затоптанный. Но это было бы как-то уж совсем по-школярски, и мушкетер отказался от этого намерения. - Судя по тому, где вы сидите, простудиться, по-моему, боитесь именно вы, сударь, - сухо заявил он, буравя Комона пронзительным взглядом. - Немудрено, ведь вы, кажется, родом с юга, а значит, неженка? Однако, насколько мне помнится, серенады петь у вас умеют лучше, чем в других, более суровых краях. Или вы и этого не умеете?
Люк де Жюссак: В отличие от лейтенанта де Жюссака, гвардеец не обладал достаточной выдержкой и не успел запастись терпением, поэтому парфянская стрела почти-побежденного королевского мушкетера попала точно в цель. Табурет скрипнул минорно, и облегченно выдохнул, освобождаясь от тяжести сытно поужинавшего провансальца: - Мне медведь на ухо наступил, - любезность шевалье де Комона отдавала чесноком, - зато учитель по фехтованию у меня был отменный. Желаете проверить, шевалье? Надменно пошевелив усами, Де Комон измерил сержанта с ног до головы, и сверху вниз - – особенно обидно, учитывая что макушка мушкетера едва ли достигала подбородка провансальского медведя. - Или… вы боитесь, Курсаж? И ваши умения ограничиваются подпевками в церковном хоре и чтением псалмов?
Serviteur: Шевалье де Курсаж всегда считал свой рост средним, а не малым, но по сравнению с провансальцем, увы, он казался невелик и понимал это. Однако, по его глубокому убеждению, высокий рост хорош только для рукопашной схватки, а в поединке все решает длина клинка и умение им орудовать. Поэтому мушкетер, слегка отодвинувшись, чтобы не дышать чесночным ароматом, в свою очередь подкрутил щегольские усики и ответил с достоинством: - Я благочестив, как и подобает солдату, это вы угадали. Советую и вам почаще наведываться в храм божий, а то как бы ненароком не умереть без причастия. Боюсь же я только одного - чтобы нам не помешали вот прямо сейчас показать друг другу результаты старания наших наставников. Ибо у меня также неплохая школа, уверяю вас. Но почему бы не научиться чему-нибудь полезному, да заодно поучить и вас? Здесь, к сожалению, нам могут помешать, - де Курсаж выразительно покосился на отдыхающего лейтенанта. - Не выйти ли нам ненадолго подышать свежим воздухом? Погода отвратительная, но во дворе я видел какой-то навес...
Люк де Жюссак: - Для бретера вы слишком велеречивы, сударь, - де Комон полупрезрительно ухмыльнулся и сплюнул на грязный пол трактира, прямо под ноги мушкетеру, - к тому же, сдается мне, вы боитесь растаять, как сахарная голова, предпочитая навесы? Меня дождь не остановит, заодно научу вас петь серенады под окнами прекрасной герцогини. Гвардеец вынырнул из-под лестницы, насвистывая под нос разухабистый мотивчик, вразвалочку, оглядывая просветлевшим от злости взглядом обеденный зал, проследовал к двери, сопровождаемый заинтересованными шепотками пары посетителей. У выхода он оглянулся, ища глазами приятелей, и, с нехорошей ухмылкой, ощерившись по-волчьи, подмигнул Курсажу. «Что ж вы, сударь, не испугались ли собственной прыти?» Леруа, до последних мгновений счастливо избежавший участи мокнуть под дождем, выполз из-за стола, поманил пальцем Фло. Оба гвардейца, поняв подмигивание провансальца по-своему, приблизились к сержанту с двух сторон, отрезая все пути к отступлению. Глаза парочки, до краев залитые добрым бургундским, не предвещали оппоненту ничего хорошего. Леруа, вынужденный попрощаться с не до конца обглоданной бараньей лопаткой, вздохнул печально и елейным голосом вопросил: - Уж не нуждаетесь ли вы в дружеском пинке, сударь? Или проводить вас к месту встречи под руки, видно, ноги у вас подгибаются? Мы с приятелем готовы помочь, разумеется, исключительно из соображений человеколюбия. Согласное ржание Фло явилось подтверждением серьезности намерений соратника по приключениям и – изредка – безобразиям. Подгулявших вояк, вынужденных заночевать в сельском трактире без перспективы разжиться девицей на ночь, явно тянуло на безобразия.
Serviteur: Шевалье де Курсажу стол скучно: ему нравилось сопровождать упражнения в фехтовании изящным обменом колкостями, но эти тупые вояки были попросту грубы, а значит, ничего не оставалось, кроме банальной драки. - Я не бретер, к вашему сведению, а мушкетер Его величества короля, - холодно заметил Курсаж, - а вы - невежи и болтуны! Под дождем у нас будут равные шансы шлепнуться в лужу, господин де Комон. Но я с удовольствием предоставлю возможность полежать в холодной водичке вам. Что касается этих двух пьяниц, - тут Курсаж презрительно фыркнул, - я не совсем понимаю, зачем они вам? Поддерживать вас под руки? Или вы не уверены, что справитесь со мной в одиночку? Бедный господин кардинал, что за люди ему служат! Втроем на одного - иначе вы не умеете?
Люк де Жюссак: Обстановка стремительно накалялась, что тот вертел, на котором жарился барашек на ужин. Фло и Леруа переглянулись, и, клацнув зубами, наподобие голодных псов, подвинулись к забияке поближе: - Вы назвали пьяницами гвардейцев Его высокопреосвященства? – голос Леруа был подобен мягкому воску, а глаза напоминали дула мушкетов, - поторопитесь, сударь, потому что я буду вторым в очереди желающих устроить для вас купание в грязи. Если мой друг оставит мне такую возможность. Это излечит вас от излишней спеси и научит вежливому обращению. Комон хмыкнул. Дурашливо раскланявшись, солдаты вышли во двор, прямо под разверзшиеся хляби небесные. Дождь хлестал по лицам гвардейцев, заставив их слегка протрезветь – впрочем, недостаточно, чтобы отказаться от неблагих намерений. - Вперед, к тем сараям – нам там никто не помешает, - Комон бросил беглый взгляд на окно комнаты герцогини де Шеврез, оно было плотно притворено деревянными ставнями, - и поспешим. Пальцы провансальского дворянина любовно пробежались по эфесу, поющему в предвкушении боя, приятели держались поодаль, но плечом к плечу, буравя противника колючими взглядами. Энтузиазма господ военных не разделял лишь один человек – добрый хозяин трактира. Уяснив для себя, что дело пахнет жареным, почтенный буржуа поспешил наверх, где лейтенант де Жюссак продолжал предаваться чревоугодию и философским размышлениям о тщете сущего.
Мари де Шеврез: В комнате герцогини было тихо, но вовсе не потому, что она решила позволить себе отдых - сон, как и болтовня, были сейчас слишком большой роскошью для женщины, которая не собиралась оставаться в сомнительном трактире в компании навязанной охраны до утра. Мари чутко прислушивалась ко всему. Из соседней комнаты доносились звуки разговора, быстро сменившие тон на повышенный. Потом все стихло, и вновь обрывки ссоры, уже под ее окнами. Кэтти, высунувшая ненадолго из комнаты нос, заверила, что остался "только тот, который самый главный и наглый". Только! Мари усмехнулась. Только один. Не считая тех, что внизу, вокруг и, возможно, под окнами. Впрочем, последнее серьезно в качестве выхода не рассматривалось. Сбежать отсюда было нельзя, потому что нельзя было бежать. Что может быть проще, чем следить в придорожном трактире за герцогиней? За герцогиней... глаза Мари, осененные неожиданной догадкой, хитро вспыхнули. Она оценивающе посмотрела на Кэтти. Нет, преданная служанка - не то, что приносят в жертву. - Матильда, - Мари еще не сказала себе "да", но в глубине души уже понимала, что другого выхода просто нет. - Да, ваша светлость, - задремавшая на стуле в углу и уже собравшаяся всхрапнуть повитуха встрепенулась и вскочила на ноги, нарочито широко раскрыв глаза. - Второй кошелек, - многозначительно напомнила Мари, - и платье. Спорешь с него кружева - тебе и твоим дочерям и племянницам хватит, еще и внучкам достанется.
Люк де Жюссак: Хозяин «Жареного петуха» не любил гвардейцев. Впрочем, господ королевских мушкетеров он тоже недолюбливал, памятуя, как месяц тому назад подвыпившая компания вояк умудрилась расколотить два еще крепких дубовых стола и три табурета, облапать стряпуху в кладовке, и уронить в кухонный очаг повара, который обжег филейное место о медный котел, и садился на скамью боком до сих пор. Поэтому к лейтенанту гвардейцев бывший корсар подошел с фигой за спиной, но с самой благостной улыбкой на пиратской физиономии. - Ваши солдаты, сударь… Никоим образом не хочу принизить заслуги блестящих господ гвардейцев, и мушкетеры…. Никоим образом не отрицая и их воинскую доблесть, - хозяин старательно демонстрировал желтые зубы и огромное радушие, сдобренное ноткой огорчения, маленькой, настолько маленькой… но важной, - кажется, они решили выяснить отношения на заднем дворе. Я никогда бы не посмел помешать вашей трапезе, сударь, если бы не был уверен, что вам, как начальнику, стоит упреждать нарушения королевских эдиктов… и тем показывать пример… Хозяин икнул и замолчал, запутавшись в собственном красноречии, зато успевший увидеть во сне берега родной Роны де Жюссак необычайно оживился. Повод прижать к ногтю де Курсажа был более чем удобен. Клацнув зубами и зацепив красным плащом опустевшую бутыль бургундского, лейтенант де Жюссак скатился с лестницы, в поисках… Впрочем, искать было некого. Обеденный зал заполнился обывателями, с красноречиво обветренными лицами и покрасневшими носами, ни господ гвардейцев, ни господ мушкетеров среди них не наблюдалось. Костеря на чем свет стоит Фло, Комона и Леруа, Люк аллюром проскакал до заднего двора, где представление шло полным ходом, и явление нового зрителя его участниками было замечено не сразу.
Serviteur: Шевалье де Курсаж выпил за вечер сравнительно немного, но злость на острословов-гвардейцев разогрела его почище всякого вина. Его даже перспектива вымокнуть под дождем не огорчала: ведь и гвардейцев дождь промочит с ног до головы, а это так приятно! Оглядевшись насколько позволяли темнота и струи воды, он притопнул ногой, проверяя, прочно ли стоит, не будут ли скользить сапоги, и выхватил шпагу из ножен. - Итак, господин де Комон, я жду от вас чудес! - насмешливо бросил он, становясь в позицию. - Чему там, говорили вы, научил вас наставник? Жаль, что здесь темновато, я не смогу разглядеть всех тонкостей! С этими словами он сделал выпад, - пробный, наугад, лишь бы раззадорить противника.
Мари де Шеврез: - Платье на кружева? Какое платье, ваша светлость? - Матильда Пино, сам род деятельности которой предполагал умение быстро соображать, то ли со сна, то ли оттого, что дело стало приобретать совсем уж неожиданный оборот, недоуменно захлопала глазами. - Мое платье, Матильда, мое, - ответила Мари, собрав все наличествующие у нее остатки терпения. - И оно будет твоим, если только ты... отдашь мне свое. - Да как же это? - во взгляде толстухи стало проступать понимание. - Мое на ваше? За... Оооо, - маленькие, глубоко утопленные глазки повитухи распахнулись так широко, как у них уже давно не получалось. - Все просто, - Мари села на постели и откинула одеяло, всем своим видом демонстрируя намерение немедленно одеваться. - Ты отдашь мне свое платье, - она с сомнением оглядела тучное тело Матильды. - Мое тебе надеть не удастся. Ничего. Придумаешь что-нибудь. - Ах вот оно как, - немедленной готовности повитуха не выказывала, наоборот, сомнение выражалось в каждой ее черте лица. - Так это ведь того... опасно... эти-то вон как глазами зыркают. Мне потом за вас отвечай... - Опасно, - согласилась Мари. - А ты думала, я тебе два кошеля просто так дам? И платье? Можешь сказать, что я тебя заставила. Или угрожала. - Мадам, там никого нет, - сообразительная Китти, внимательно слушавшая звуки, доносившиеся из соседнего помещения, вновь выглянула и увидела, что лейтенант де Жюссак покинул комнату. - Думай быстрее, - Мари де Шеврез еще не проявляла гнева, хотя, видит Бог, ей очень хотелось, чтобы кто-нибудь посильнее схватил толстуху за плечи и как следует встряхнул.
Люк де Жюссак: - Возможно, изучение тонкостей для вас будет трудом излишним, - не упражняясь более в красноречии, Комон отклонился вправо – довольно резво для столь тяжеловесного создания, и ударил в тот момент, когда тусклый свет лунного огрызка, точь-в-точь кусок сыра, отгрызенный крысами, царапнул по стали клинка противника. Ударил расчетливо, стараясь выбить шпагу, и сожалея об оставленной в комнате наверху даге. Пришлась бы кстати. Еще пара финтов, и отчаянный, скользящий снизу… - Та-та-та! Развлекаетесь, господа? – бас Зевса-Громовержца с небес показался бы менее неожиданным, - Комон! Курсаж, дьявол вам в селезенку, вы, сержант королевских мушкетеров! Люк де Жюссак хищно сощурился, поглаживая эфес, по очереди оглядел забияк: - Если вы желаете продолжить, господа, мы продолжим. Тем же составом, в любое удобное для вас время, где-нибудь в Сен-Дени. Если останемся живы в этой заварушке… А сейчас – по местам, быстро! – вкрадчивый баритон, используемый лейтенантом в общении с прекрасным полом, имел свойство преображаться в рык голодного медведя.
Serviteur: Хотя шевалье де Курсаж успел вымокнуть почти насквозь, вмешательство лейтенанта подействовало на него как ушат очень холодной воды, вылитой на голову. Он замер и стал оглядываться с таким видом, будто не понимал, где находится и как здесь оказался. Ему стало ужасно стыдно: так попасться на провокацию этих негодных гвардейцев! О, что скажет капитан де Тревиль, если ему сообщат... а уж сообщат, сомневаться не приходилось... - Ваше предложение принимаю, господин лейтенант, - мушкетер с глубоким вздохом вложил шпагу в ножны. - Лично я, правда, предпочитаю для прогулок такого рода окрестности монастыря Дешо, оттуда ближе до города. Но эти подробности мы наверняка сможем согласовать... в свое время. А сейчас, господин де Жюссак, - добавил шевалье, стараясь придать своему голосу максимальную ядовитость, - прошу принять к сведению, что зачинщиком ссоры явился ваш подчиненный, господин де Комон. Надеюсь, у него хватит совести признать это... когда проспится! Кроме того, извольте уточнить ваши распоряжения, поскольку вы меняли их так часто, что я уж и не упомню, которое место по диспозиции - мое!
Мари де Шеврез: На лице Матильды Пино еще оставалось сомнение, и она поддалась бы ему, отказалась от опасной затеи, если бы вовремя напомнила себе о греховности попустительства сребролюбию, но коль скоро искушение было не воображаемым, когда его так легко осудить и избежать, а вызывающе настоящим, то и борьба духа с телом была коротка и закончилась несомненной победой второго. - Да, ваша светлость, - протянула толстуха, - конечно, ваша светлость... - Вот и прекрасно, - кивнула Мари, несколько недовольная тем, что повитуху пришлось так долго уговаривать. - А теперь надо спешить... И они заспешили. Платье Матильды было широким, и в нем можно было с легкостью уместить двух герцогинь де Шеврез, и Мари не замедлила этим воспользоваться. Она надела целых четыре рубашки - две из тончайшего шелка и две полотняных - потому что было жалко оставлять, и платье легкое, и свое дорожное. Наконец, сверху - широкое, пахнущее сильной смесью разных запахов - лучше не думать, чего, и вообще, должно же что-нибудь приглушить аромат ее духов - темное, с высоким воротом платье повитухи. Красивые волосы герцогини теперь были скрыты чепцом. Мари даже подумывала надеть грубые башмаки Матильды поверх своих ботинок, но посмотрев на их размер, передумала. Под длинными юбками видно не будет, а упасть на лестнице сейчас было бы совсем лишним. Она накинула сверху свой плащ, закрыв лицо капюшоном. Свернув простыню, Кэтти собрала в узел какие-то мелочи и спрятала его в складках юбок. - Ну что же, это твое, - Мари протянула второй мешочек со звонкой монетой и указала на оставленное на постели платье. Они вышли в соседнюю комнату, пересекли ее и медленно, неторопливо спустились по лестнице. Кэтти без умолку болтала, называя хозяйку "милой Матильдой", и сыпала разными подробностями, интересными только женщинам, ожидающим ребенка. Мари оставалось только кивать, многосмысленно хмыкать, грубовато подсмеиваться и тяжело топать, и мысль, что она все это проделывает на глазах тех, кто должен был ее сторожить, немало ее забавляла и даже доставила определенное удовольствие. - Кажется, сюда... здесь лошади... На улице были слышны голоса, ссора явно продолжалась, но не в той стороне, куда им следовало повернуть. У коновязи было тихо - женщины чуть не споткнулись о спящего на соломе конюха и замерли, ожидая вопросов. Но тот даже не проснулся, только завозился во сне, сыпанул ругательствами, судя по их неразборчивости - пьяными, потом повернулся, сменил неожиданно грубые слова на жалостливые, сошедшие на совсем невнятное бормотание, и вскоре воцарилась тишина, прерываемая лишь отдаленными криками. - Вот она, Мессалина, - Мари погладила лошадь, та недоверчиво покосилась. - Ну-ну, не сердись. Я тебя потом отблагодарю, обещаю. Твой хозяин... обещал делать все, чтобы мне было удобно. Кэтти, ты должна помочь мне... Служанка была девушкой крепкой, так что ей понадобилось не слишком много усилий, чтобы помочь своей хозяйке, несмотря на количество юбок у последней, оказаться на лошади. Самой ей забираться туда же пришлось с мула, с видом, умоляющим "ничего плохого не делать" стоящего рядом. - А куда же мы теперь, мадам? - прошептала Кэтти, одной рукой сжимающая узел, а другой - герцогиню. - Куда? - задумчиво повторила Мари. - Пока мы никуда не едем, Кэтти. Мы уезжаем отсюда. Мне жаль ставить месье де Жюссака в такое неудобное положение, но он будет в ярости, а мне кажется, что ему это очень идет.
Люк де Жюссак: - Запамятовали? – Люк де Жюссак довольно оскалился, как сытый волк, - не моя вина, что в вашей черепной коробке гуляет ветер, сержант, за неимением того, чем оный череп должен быть наполнен. К окну! Лейтенант гвардейцев мог себе позволить поиздеваться над незадачливыми дуэлянтами, демонстрируя своеобразные познания в области анатомии и лечении расстройств памяти, и уже набрал побольше воздуху в легкие, дабы продолжить метать вербальные дротики в противника, однако шум, донесшийся со стороны конюшни, отвлек его и его визави от сего, несомненно, увлекательного занятия. - Ах, ты!.. корова, что удумала! – рев конюха достиг слуха господ военных незамедлительно. И мушкетеры, и гвардейцы, не успев вложить шпаги в ножны, бросились к коновязи, застав там растерянного, с осоловевшими круглыми глазками сторожа, таращившегося на господ гвардейцев с выражением благоговейного ужаса на побитой оспой физиономии. Дождь стекал по усам, придавая ему сходство со старым сомом. В паре сотен метров от них глухо простучали лошадиные копыта. - Что орешь, как оглашенный? Что случилось, черт тебя побери? - грозно вопросил Комон, заглядывая под навес, и вынырнул оттуда с перекошенным лицом, - Гос-с-п-подин лейтенант! Ваша Мессалина исчезла! - Кто? - Остатки хмеля моментально выветрились из головы бедного де Жюссака, - Как?! Обшарив навес и обнаружив на месте лошади полупустые ясли и пригоршню соломы, лейтенант вернулся под дождь чернее тучи – воротник куртки незадачливого сторожа затрещал, расползаясь по швам. - Спал, бродяга? - Ни в коем случае, сударь! – завыл испуганный конюх, - просто я… не успел. Она как выскочит, ка-ак вскочит! - Кто?! – военные возопили хором. - Ну … так эта… повитуха. И только ее и видели. Нехорошее предчувствие шевельнулось в голове лейтенанта гвардейцев его высокопреосвященства. И не напрасно. В комнате мадам де Шеврез не обнаружили ни прекрасной беглянки, ни хорошенькой субретки. На пуховой перине герцогини восседала донельзя испуганная повитуха – в исподнем, едва прикрывавшем пышные телеса, и плаще.
Мари де Шеврез: Оставшись в одиночестве, Матильда Пино загрустила. Заработок казался неплохим, и сейчас тоже, но грядущая встреча с лейтенантом де Жюссаком тревожила, и повитуха решила искать спасение от неприятных мыслей в трудах и заботах. Предметом последней были полученные деньги, собранные в два мешочка, которые, увы, в кулаке не спрячешь. Она воровато оглянулась на дверь, после чего с ловкостью, которой могла бы позавидовать стройная Кэтти, привязала кошельки к обтянутым чулками толстым икрам. Теперь знаки ее добровольной причастности к возмутительному бегству герцогини де Шеврез оказались спрятаны рубашкой, двумя слоями нижних юбок, а также - для верности - накинутом сверху плаще Мари, которого не хватило и на то, чтобы закрыть треть внушительных достоинств уважаемой повитухи. - Ох-ох-ох, месье, - запричитала Матильда, прижимая пухлые, с ямочками на костяшках, руки к груди. - К кому вы меня привели? Сказала бы я вам, кто эта женщина, да поминать в ночи нельзя. И служанка ее, бессовестная девчонка. Посмотрите, что они со мной сделали! Бесстыдство какое. Ввек этого не забуду. Как мне теперь дома появиться?
Люк де Жюссак: - С тобой?! – процедил лейтенант де Жюссак, смерив толстуху с ног до головы взглядом, не предвещающим ничего хорошего, - да ты одной левой можешь уложить мою лошадь, не то, что нежную герцогиню и ее хрупкую служанку! Гвардеец с треском захлопнул ставни, и подобрался к Матильде Пино поближе, роняя на пол тяжелые дождевые капли, с плаща и скисшего пера цапли на некогда щегольской шляпе. - Леруа, Фло, в погоню! – бешенство лейтенанта росло прямо пропорционально богатству его фантазии, которая рисовала ему кары земные, что произведет над своим подчиненным капитан де Кавуа, и кары небесные казались в сравнении с ними чем-то далеким и незначительным. – Комон, я возьму твою лошадь, бездельник! Остаешься с мадам … герцогиней, - глаза де Жюссака загорелись паскудным огоньком, - утверждают, что под исподним все герцогини одинаковы. Можешь проверить… разрешаю. Выплюнув приговор, Люк галопом проскакал по хлипкой сосновой лестнице, нырнул под проливной дождь, и вскоре глухой стук копыт по вязкой черной грязи возвестил о начале почти безнадежной погони.
Мари де Шеврез: - Только попробуйте дотронуться, - взвизгнула Матильда. Дверь за лейтенантом только что захлопнулась, и ее предупреждающий возглас относился к оставшемуся Комону, вероятно, размышляющему над неожиданным порывом доброты начальства. - Только попробуйте... я не... я не... - повитуха отступила спиной к окну, прикрываясь плащом, и на лице ее был написан такой неописуемый ужас, что с нее впору было писать картину "Поругание Лукреции", почти ничего не меняя в облике главной героини, разве что несколько уменьшив объемы. И в этом не было ничего удивительного - никакая угроза не могла сравниться с тем, что под твоей рубашкой сейчас обнаружат два набитых монетами кошелька. Это сокровище мастерица родовспоможения была готова защищать с силой, которую ей только что приписал де Жюссак, и даже с большей... Двум женщинам удалось уехать на расстояние достаточное, чтобы не ожидать возгласа за спиной "Вот они" прямо сейчас, но недостаточное, чтобы этого не случилось чуть позже. Радость от того, что ей удалось бежать, утихла. Ночь, пустая дорога, никого.. Да если бы кто-нибудь появился, то в это время от него трудно было ожидать хороших намерений. И... - Нам надо добраться хотя бы до какой-нибудь деревни. Должна же где-то жить эта Матильда Пино. И найти провожатого. Попасть в Этре. Барон де Кюинь просил с ним не встречаться, но у меня нет выхода. Не могу же я в таком виде ехать в Париж, - Мари невесело усмехнулась. - Так что ему придется приютить странницу, попавшую в беду и вынужденную оставить добрую часть своего гардероба лейтенанту гвардии кардинала. Ооо... Возглас радости относился к открывшемуся за поворотом уходящему вниз пейзажу, в котором в лунном свете отчетливо прорисовывались дома.
полная версия страницы