Форум » A la guerre comme à la guerre » Искусство врачевания требует жертв, ночь с 12 на 13 сентября 1627 года » Ответить
Искусство врачевания требует жертв, ночь с 12 на 13 сентября 1627 года
Люк де Жюссак: Трактир "Жареный петух", по дороге из Лажарри в Дампьер, в двух лье от Ньора.
Ответов - 37, стр:
1 2 All
Люк де Жюссак: Не прошло и полутора часов, как лейтенант де Жюссак вернулся, бормоча под нос проклятия. К счастью для слушателей, наблюдавших возвращение в трактир гвардейца и захваченной в плен повитухи, основное действо, сопровождаемое грохотом, звоном битой посуды и угрозами немедленно нанизать строптивую женщину на вертел вместо рябчика, осталось уделом избранных, сиречь домочадцев разозленной врачевательницы. Сейчас же Матильда Пино только кряхтела и поблескивала на молодого человека черными глазками-булавками из-под хмурых бровей, пришептывая что-то и цыкая зубом. Струи воды стекали с промокшего вдовьего чепца, завязанного под жирным подбородком коричневой лентой. - Приехали, - лейтенант бросил поводья Мессалины слуге, и подошел к мулу, прогнувшемуся под тяжестью необъятной тушки Матильды. Новый порыв ветра и потоки воды, падающей с перевернувшегося неба на землю, заставили зябко поежиться. - Позвольте, мадам, - скептически произнес лейтенант, примеряясь, и сгружая повитуху на землю, - пойдемте. Дама заждалась. - За беспокойство лишние пять ливров, - пробормотала толстуха, кося черными глазками на вымокшего, как сурок, военного, - деньги вперед. - Деньги потом, - ласково шепнул гвардеец, сопроводив уверения акульей ухмылкой и чувствительным захватом локтя строптивой лекарши, и поволок ее по направлению к лестнице, - сначала работу сделайте. К утру дама должна быть на ногах. Как вы это сделаете, меня не касается. Тяжко вздыхая, мадам Пино вошла в комнату болящей с выражением приличествующей случаю вселенской скорби на круглом, жизнерадостном лице женщины, не отказывающей себе в земных радостях.
Мари де Шеврез: Кэтти плотно притворила дверь и для верности закрыла ее на засов. Девушка выдохнула. Первая часть их немудреного плана оказалась действенной. Мадам Пино, которую знала вся округа, в свою очередь, внимательно изучала обстановку. Знатная дама. Судя по одежде субретки - очень знатная. Матильду вызывали во всякие семьи. Ла-Рошельцы - дело другое, там зажиточных хватало, и были свои врачи. Но хорошая повитуха дело себе всегда найдет. Потому мадам Пино до начала осады не реже раза в месяц бывала и в Ла-Рошели. Протестантка? Католичка? Конечно, католичка. Протестантка бы ни за что на свете не стала пачкать в дорожной пыли и грязи такие кружева. Святой Жан, да это ж целое состояние на одном платье! Прикинув возможную сумму вознаграждения, мадам Пино подошла к лежащей на постели женщине. - Обморок? - Мадам, повитуха, - негромко сказала Кэтти. Мари тотчас обрела слух и зрение, а также способность двигаться. Она быстро приподнялась с подушек и сделала предостерегающее движение рукой. Прижатый к алым губкам пальчик заставил мадам Пино оставить все комментарии при себе, а туго набитый кошелек, которым Кэтти подкрепила жест госпожи, уничтожил всякие сомнения. - Да я... - шепотом сказала толстуха, оглядываясь на дверь. - Мадам, вы не думайте. Я потомственная повитуха, у меня почти все выживают. Так что можете довериться. Позвольте, я осмотрю вас. Мари отрицательно покачала головой. - Не стоит, я превосходно себя чувствую. Дело в другом. Присядьте же. И, пожалуйста, говорите тихо. Кэтти сунула повитухе еще один кошелек. После такого поворота дел мадам Пино готова была на что угодно. Она понимала, что знатная пациентка уже заплатила ей тройной, если не четверной гонорар. И заплатит еще...
Люк де Жюссак: Темные глазки мадам Пино хищно заблестели, и даже замаслились, точь-в-точь как у кошки при виде жареного карпа. Она старательно сгребла полновесные мешочки с деньгами и сунула их в холщовую сумку, висящую на поясе, прислушиваясь к мелодичному звону серебра. Что может быть слаще этого звона? Нежные звуки лютни меркнут перед ним. Итак, знатная пациентка явно не скупилась, и повитуха готова была прислушаться к пожеланиям герцогини со всем вниманием. - Я поняла, мадам, - зашептала она, жмурясь от удовольствия. Розовые брыли Матильды довольно заколыхались, - вы хотите порадовать вашего хмурого поклонника приятным известием? Или, напротив, не желаете, чтобы об этом узнал другой, менее удачливый поклонник или муж? Лейтенант де Жюссак развесил промокший плащ у камина в обеденном зале, затребовал себе бутылку бургундского и пулярку, некоторое время провел, тщетно выписывая круги и восьмерки у закрытой двери в комнату мадам де Шеврез, и, наконец - нервически дернул уголком рта и уселся на дубовый табурет, подпирая стену и вытянув длинные ноги, занявшие ровно половину крохотной комнаты. Услышать ничего не удалось, оставалось ждать. Что ж, обратно эту старую жирную каргу повезут господа мушкетеры – надо хоть в чем-то получить сатисфакцию.
Мари де Шеврез: Мадам Пино ожидала, что пациентка даст один из двух предложенных вариантов ответа. Но пациентка скривила губки. - Я не беременна. - А уж это я вам сейчас скажу, ваша светлость. Мадам Пино не знала, кто перед ней, но степень знатности дамы представляла. "Светлости" было достаточно для того, чтобы польстить " ее милости" и для того, чтобы не слишком унизить "ее сиятельство". - Я не беременна, - повторила Мари, приподнимаясь с подушек. Повитуха заморгала глазками. Мари чуть тряхнула ее за плечо. - Даже если я опять в положении, это тебя не касается. - Но господин офицер... Мари сжала пальцы - Слушай, что я тебе говорю. Ты мне кажешься достаточно умной женщиной, чтобы помочь мне. Я попала в затруднительное положение. - Понимаю, понимаю! - затрясла головой мадам Пино. Но Мари видела, что та опять пытается найти ответ на два поставленных ею же вопроса. Пришлось развернуть толстуху к свету, а говорить медленно и очень тихо. - Я не беременна. Совсем не беременна. Я четырежды рожала, потому знаю все признаки этого состояния. Моя младшая дочь появилась на свет в начале июня. Повторяю: тебя это не касается. - Так что же мне делать? - Помочь мне. Я - пленница, а эти господа охраняют меня. На лице мадам Пино отразилось нечто вроде понимания. - Мадам... совершила преступление? - запинаясь, пробормотала она. - Я всего лишь надерзила кардиналу Ришелье, - ответила Мари. - Ой! Самому кардиналу? - мадам Пино всплеснула ручками. Мари утвердительно кивнула. Повисла довольно долгая пауза. Кэтти за спиной толстухи вынула из кармана передничка еще один кошелек. Это была предельная сумма, на которую они с госпожой рассчитывали. Мадам Пино уловила мелодичное позвякивание. - Так что я должна сделать, мадам? И не повесят ли меня за это? Кэтти поняла, что торг состоялся и метнулась к дверям - проверить, не подслушивает ли кто. - Выйди, посмотри, как они отреагируют на твое появление. Попроси принести воды и запомни, куда лейтенант расставил своих людей, - приказала герцогиня.
Люк де Жюссак: Выходя из комнаты, Китти неизбежно должна была споткнуться о длинные ноги лейтенанта де Жюссака, расположенные так, что обойти их служанке герцогини было решительно невозможно – разве что перепрыгнуть. - Что же, красавица? - живости, с которой Люк шаркнул ботфортами и вскочил с дубового табурета, нежно цепляя румяную хорошенькую девицу под локоток, мог позавидовать всякий записной сердцеед французского королевства – впрочем, живость эту подстегивал двойной интерес гвардейца – поползновения амурные соседствовали в нем с сугубо практическим интересом, - что твоя хозяйка? Надеюсь, ты порадуешь меня известием, что мадам похорошело на глазах, и никакой серьезной хвори повитуха у нее не обнаружила?
Мари де Шеврез: - Не порадую, господин офицер! - Кэтти состроила страдальческую мину. - Госпоже плохо, очень плохо. Словно подтверждая ее слова, из-за двери донесся слабый стон. Кэтти посмотрела на гвардейца как на наместника Господа Бога на земле. - Сударь, вы же не будете настаивать, чтобы мы тронулись в путь прямо сейчас? Проявите милосердие, умоляю вас! Девушка шмыгнула носом. - Если мне тоже не позволено покидать пределы комнаты, распорядитесь: пусть кто-то из ваших людей принесет воды. Желательно теплой. Много.
Люк де Жюссак: Поглощенные лейтенантом пулярка и бургундское, а также понимание, что ехать ночью – как бы ему не хотелось поскорее доставить во всех смыслах неудобную подопечную в Дампьер или к черту на рога – все равно невозможно, способствовали невероятной покладистости шевалье де Жюссака. - Значит, заночуем здесь, - резюмировал лейтенант, ничтоже сумняшеся, примериваясь поудобнее ухватить хорошенькую субретку за талию, но, по здравом размышлении, решив отложить решительный штурм до ночи, в которой кошки серее, а девицы – покладистее, - Комон! Гвардеец, явившийся на зов командира из темноты коридора, сделал стойку. - Пойдите с этой милой девушкой на кухню, прикажите принести воды. Горячей, сколько угодно будет герцогине. Мне еще бургундского. Дождь еще не закончился? Прекрасно. И сержанта Курсажа. Мотнув головой, что, вероятно, должно было означать «К услугам вашим» или «Ступайте с Богом», лейтенант сделал шаг к двери комнаты мадам де Шеврез и грохнул в нее кулаком. - Мадам! Вы позволите?
Мари де Шеврез: - Заходите, лейтенант! - донеслось со стороны кровати. Голос герцогини был слабым, а судя по интонации, прекрасная Мари готовилась в ближайшие несколько часов отдать свою грешную душу Господу. За те три или четыре минуты, которые мадам де Шеврез получила в свое распоряжение, герцогиня окончательно привлекла сообразительную повитуху на свою сторону, безошибочно сыграв на политических симпатиях: местное население почти все сочувствовало гугенотам и ненавидело Ришелье. Потому особа, ставшая жертвой неприязни его высокопреосвященства, да к тому же сказочно щедрая, не могла не вызвать горячего желания помочь ей. "Умирающая" сделала усилие, чтобы приподняться с подушек. - Я постараюсь через час быть готова продолжать путешествие, - с видом великомученницы проговорила герцогиня. - Или вы настаиваете на немедленном отъезде?
Люк де Жюссак: Картина, представшая глазам лейтенанта гвардии Его высокопреосвященства, напоминала сцену из какой-то уличной пьесы с обманутым мужем и хитроумной женой. Бегающие глазки Матильды Пино сияли весьма красноречиво. Ароматы полыни и тимьяна, витавшие в помещении, казалось, сдобрены ноткой подкупа. Для болящей мадам де Шеврез была нарочито слаба и неприлично красива. - Ваша самоотверженность вам к лицу, мадам, - меланхолично сообщил Люк де Жюссак, рассматривая возлежащую на подушках герцогиню. Бледное личико Мари де Шеврез вернуло себе привычные персиковые краски, и у лейтенанта снова засосало где-то глубоко под ложечкой, - если судить по вашему голосу, то следом за повитухой мне придется приглашать аббата, если же верить вернувшемуся румянцу – то порция баранины с овощами и вино пойдут вам на пользу. В дождь, на ночь глядя, и при свете факелов отправляются в путь только глупцы. Ни я, ни вы не производим подобного впечатления. Лейтенант прошелся по дощатому полу, не отказывая себе в удовольствии бросать беглые, но внимательные взгляды на кружевной корсаж умирающей герцогини, и решительно захлопнул ставни – с лаконичным уверением о том, что не желает поутру застать даму простуженной или не застать вовсе. - В комнате не жарко. Ужин вам подадут сюда. Если что-то понадобится – отправляйте служанку. В соседнем помещении всегда будет дежурить кто-то из моих солдат и господ мушкетеров. Люди будут меняться. Моя предупредительность не знает границ, мадам, - проговорив все это речитативом спешащего поскорее закончить утреннюю службу священника, гвардеец ступил ближе и наклонился, обжигая болящую отнюдь не сочувственным взглядом – серые глаза блеснули настороженно и сердито, - не вздумайте сделать то, о чем потом пожалеете. Вы закончили свои дела, мадам? - наконец, де Жюссак обратил свое внимание на толстуху, все это время простоявшую подле кровати герцогини с видом наседки, готовой наброситься на цепного пса, обидевшего ее цыпленка.
Мари де Шеврез: Толстуха торопливо, с крайне подобострастным видом кивнула. - Моя помощь пока не требуется, но возможно... - Покой благотворно действует на меня, - прежним слабым голоском произнесла герцогиня. И решительно потянула одеяло вверх. - Я бы попросила пожарче натопить камин. Еда мне не требуется. Меня тошнит... - Конечно, тошнит, мадам. Кого бы не тошнило? - заулыбалась Матильда Пино. - А у вас, господин лейтенант, есть дети?
Люк де Жюссак: - Дети? Возможно, правда, их матери не потрудились мне об этом сообщить, - меланхолично заметил лейтенант, не сводя пристального взгляда с розового капризного личика Мари де Шеврез и настороженно блестящих из-под стеганого одеяла глаз. Умирающей герцогиня не выглядела. Однако, взвесив все «за» и «против», гвардеец принял решение не торопиться с отправкой повитухи домой. Мало ли, как обернется. - Хорошо, мадам, - лейтенант взмахнул рукой, демонстрируя необозримые горизонты щедрости верных слуг Его высокопреосвященства, - повитуха останется на ночь. У вас в номере. Де Жюссак едва сдержал зевок, вызванный тем, что в комнате было невообразимо душно, а также плескавшимися в лейтенантском желудке двумя бутылями бургундского. - Камин натопят пожарче, если вы того желаете. Еду принесут по первому вашему требованию. За водой я уже отправил, - тут лейтенант вспомнил, что за водой хорошенькая субретка отправилась в сопровождении мерзавца и юбочника де Комона, и немного погрустнел. - Засим я оставляю вас, не смея тревожить ваш покой, - доброжелательно оскалившись и отвесив поклон, изяществом соперничающий с отточенными па придворных танцоров, гвардеец покинул желанные чертоги, уселся на тот же табурет, привычно вытянув ноги поперек комнаты, и, насвистывая разухабистый мотивчик, подслушанный в обеденном зале харчевни, продолжил трапезу, дожидаясь возвращения парочки водоносов и появления сержанта де Курсажа.
Мари де Шеврез: - Я сделала все как вы просили, мадам, - мадам Пино, ощутив себя полноправной участницей заговора, запросто уселась на край постели. Мари подавила зевок. - Часть денег получите только тогда, когда я окажусь в безопасности. Пока что вы заслужили только ту часть, которая уже лежит у вас в кармане. Кстати, спрячьте ее получше! Герцогиня встала, прошлась по комнате. Она ни на кого не обращала внимания, нервно покусывала губы и теребила кружево на корсаже. Похоже, ее недоброжелатели отлично знали, кого стоит посылать с ней в дорогу. Лейтенант был учтив и вежлив, но предусматривал все. Мари пока что разглядела единственное уязвимое место в броне, которой молодой человек окружил себя. Пользуясь передышкой, герцогиня решила часа полтора посвятить сну, не отказываться от еды (но и не усердствовать) и еще раз отправить Кэтти на разведку.
Провидение: Сержант де Курсаж, как легко можно было догадаться, не торопился являться пред светлы очи лейтенанта гвардейцев кардинала. Однако, и вовсе не появиться он не мог, так что утешением для мушкетера служила мысль, что он достаточно заставил себя ждать. Достаточно. Что-то около получаса. После чего сержант наконец явился, орошая пол потоками воды, стекающими с нижнего края камзола и с полей заблаговременно снятой шляпы. Не менее мокрый плащ сушился внизу возле камина. - Вы звали меня, господин лейтенант? – елейным тоном осведомился де Курсаж, аккуратно стряхивая капли с некогда пышного пера на шляпе.
Люк де Жюссак: Лейтенант де Жюссак был сыт, поэтому в меру благодушен. Это спасло сержанта королевских мушкетеров от немедленного разноса, или хотя бы отсрочило неминуемую в подобных случаях экзекуцию. Серые глаза гвардейца остановились на раскисшем пере шляпы де Курсажа, и в них зажегся ехидный огонек. - Дождь до сих пор не прекратился, сержант? – де Жюссак подергал перевязь и задумчиво уставился в потолок, насиженный мухами, - я решил оставить повитуху до утра. Так что спешу обрадовать вас и ваших людей – возвращать эту глыбу мяса и жира обратно вам не придется. Остается задачка попроще. Обеспечить охрану внизу, в обеденном зале. С этим успешно справляются мои гвардейцы. И под окном, чтобы ни одна мышь не проскочила в комнату прекрасной герцогини. И не выскочила. Прикажите вашим людям заменить вас на улице, пока вы сохнете, шевалье. Закончив тираду, не требующую, по его мнению, ответа или – тем более – обсуждения, лейтенант, насвистывая, отправился на поиски Комона и Кэтти, каковых обнаружил на лестнице, на середине пути. Гвардеец старательно волок большой кувшин, исходящий паром, хорошенькая субретка не менее старательно прикрывала свои прелести пустой медной лоханью. - Вас за смертью посылать, Комон, - Люк оскалил зубы, - отнесите воду и составьте компанию де Курсажу. Я ему не доверяю. А ты, красавица, надеюсь, уже поужинала?
Мари де Шеврез: - Мне кусок в горло не лезет, - с самым кислым видом сообщила Кэтти. Субретка передернула плечиками и сделала еле уловимое движение в сторону, пропуская вперед гвардейца. Вся процессия проследовала в комнату, которую отвели герцогине. Их появление заставило повитуху вскочить с приступка кровати. - Тише! - зло зашипела мадам Пино. - Ее светлость уснула! Мари тут же опровергла слова своей сиделки. Она приподнялась на локте (придержав свободной рукой одеяло) - и Жюссак был удостоен испепеляющего взгляда. - Я уснула бы, - сказала она, напирая на "бы", - если бы некоторые соизволили производить меньше шума. Как видите, лейтенант, я все еще здесь и мне все еще плохо. Можете проверить окна - они закрыты. Можете простучать пол - тайного хода нет. Я бы была крайне признательна вам, сударь, если бы вы дали мне спокойно подремать хотя бы часа три.
Люк де Жюссак: Люк де Жюссак почтительно, но не без искорки издевки в глазах, поклонился кокону из пуховой перины, в который облачилась герцогиня де Шеврез, старательно демонстрировавшая неудовольствие. В противовес нарочитому раздражению Мари, виртуозный и легкомысленный поклон дался лейтенанту без особых усилий - в голове его после сытного ужина причудливо сочетались здравомыслие прямолинейного вояки и покладистость домашнего кота. - Ваша комната на втором этаже, мадам, - замечание звучало вполне миролюбиво, - тайного хода в полу здесь быть не может. Вы можете отдыхать до утра без опасений быть потревоженной – вы под охраной гвардии его высокопреосвященства! Произнеся эту обязательную молитву всякого, кто имеет честь и счастье служить под началом доблестного капитана де Кавуа, лейтенант помаялся немного, и, понимая, что дальнейшее его присутствие в опочивальне дамы может быть неверно истолковано, с печальным вздохом удалился, гремя сапогами и бросив недвусмысленно-призывный взгляд на корсаж хорошенькой служанки. У ворот рая паслись двое - де Комон и де Курсаж топтались на месте, метая друг в друга стрелы явного недружелюбия, и упражняясь – пока – в словесной дуэли. - Умерьте прыть, сержант, - душевно посоветовал гвардеец, - и приберегите ваш обличительный пыл для бесед с пуританами. Вы распорядились насчет охраны под окнами герцогини?
Провидение: - Разумеется, - осклабился де Курсаж. Он «передал приказ лейтенанта» гвардейцам, совершив таким образом наглую рокировку: как раз сейчас носители красных плащей с руганью топтались у выхода из обеденного зала, размышляя, не справиться ли у начальства о точном содержании его «новых ценных указаний». Один из мушкетеров отправился стеречь черный ход – разумеется, изнутри. Второй просиживал бархатные штаны в обеденном зале под лестницей, откуда открывался прекрасный вид на суетящихся служанок и задумчивых гвардейцев. При этом де Курсаж отлично понимал, что напрашивается на неприятности. Ироничная самоуверенность де Жюссака исподволь выводила сержанта из себя.
Люк де Жюссак: - Шевалье де Курсаж вообразил себя сержантом гвардейской роты, не меньше, - съязвил де Комон, буравя светлыми глазками физиономию ненавистного соперника. Рыжие усы провансальца воинственно топорщились, - он решил, что может раздавать приказы гвардейцам, лейтенант. Люк де Жюссак взглянул на мушкетера с неподдельным интересом. Этот взгляд не предвещал зарвавшемуся обладателю голубого плаща ничего хорошего. Топот сапог укрепил де Комона в уверенности, что он на правильном пути. Парочка красных плащей присоединилась к своему лейтенанту. - Хм-м… далеко ли вы послали моих солдат, сержант? - лейтенант гвардейцев недобро прищурился, - и не хотели бы произвести рокировку? Нет? Как жаль! Тогда я это сделаю сам. Фло и Комон остаются в обеденном зале. Комон – под лестницу. Мушкетеры его величества изрядно застоялись. Им стоит проветриться… на улице и в конюшне. Вас же, милейший, попрошу занять пост у окон прекрасной герцогини. Со стороны двора. Вам позволено будет петь серенады. Я же останусь здесь. Самое опасное место во всей гостинице. Кто, если не я? Люк злорадно ухмыльнулся, прислушиваясь, как в деревянные ставни барабанят крупные дождевые капли. Кресло скрипнуло под тяжестью сытно поужинавшего гвардейца. Он подлил в опустевшую кружку вина, и оглянулся, будто бы случайно, уткнувшись взглядом в перевязь мушкетера. - Вы еще здесь, сержант? - брови де Жюссака изумленно дернулись, - я думал, вы уже на улице. Поторопитесь.
Serviteur: Шевалье де Курсаж был раздосадован донельзя. Чертов лейтенант помешал насладиться так славно задуманным трюком... Идти и мокнуть под окнами крайне не хотелось. С другой стороны, он понимал, что, в общем-то, трюк его был не слишком честным и, как-никак следовало бы вспомнить о субординации, но... С превеликим удовольствием сержант сказал бы сейчас что-то , что заставило бы лейтенанта гвардейцев подскочить и взяться за шпагу, но позволить себе такое де Курсаж не мог. Другое дело - простой гвардеец! - Несчастная больная женщина не станет прыгать из окна, тем более в непогоду! - сердито бросил он. - Но если вы, господин лейтенант, так этого боитесь, я исполню ваше распоряжение. Только чуть попозже. Мне еще нужно кое-что выяснить. С этими словами он взял со стола бутылку, отхлебнул прямо из горлышка и ленивым шагом направился к лестнице, под которой так удобно расположился рыжеусый Комон.
Люк де Жюссак: - Каналья, - отчетливо сообщил спине уходящего мушкетера Жюссак, - и трус. Первой мыслью, еще неоформленной, но справедливой была - «разбить бутыль с бургундским о голову Курсажа». Правильной мыслью. Но некстати вмешался рассудок. На какое-то время шевалье де Жюссак обрел величие мраморной статуи – сделался неподвижен и молчалив, а серые глаза метали молнии не хуже очей Зевса-Громовержца. И почти так же убедительно. Лишь чувство долга останавливало Люка в немедленном желании (даже пальцы зудели!) поймать наглеца за ворот камзола и напомнить, кто в доме, то есть в комнате – хозяин, и кто из них лейтенант, а кто всего лишь сержант-выскочка. Пожевав губами, лейтенант поклялся себе, что на обратном пути в Этре, по завершении ими благородной миссии препровождения опальной герцогини в места столь отдаленные, что путешествие перестало приносить маломальское удовольствие, он непременно найдет время и способ душевно побеседовать с сержантом королевских мушкетеров. Тайно, чтобы никто не сумел упрекнуть их в нарушении эдиктов. Витиевато выругавшись и удовлетворившись мечтами, Жюссак со смаком расколотил бутыль с остатками вина о стену комнаты болящей герцогини. Мальчишка, маячивший неподалеку, вздрогнул, кубарем скатился по лестнице вниз, вслед за ушедшим Курсажем, и нырнул под лестницу прямо перед носом мушкетера. Там он и был пойман Комоном. Гвардеец вальяжно покачивался на дубовом табурете – две ножки жалобно поскрипывали, но держались. Пока держались. - Вина и четвертинку во-оон той пулярки, - шепнул гвардеец, грозно шевеля рыжими усами, - исполнять! А, господин сержант! Что-то вы не торопитесь петь серенады под окном прекрасной дамы? - голубые глазки Комона недобро сузились, прицелившись в грудь ненавистному сопернику, - боитесь простудиться?
Serviteur: Первым побуждением шевалье де Курсажа при виде нахала-провансальца было пнуть как следует ногой табурет и полюбоваться, как соперник полетит на пол - давно неметеный и основательно затоптанный. Но это было бы как-то уж совсем по-школярски, и мушкетер отказался от этого намерения. - Судя по тому, где вы сидите, простудиться, по-моему, боитесь именно вы, сударь, - сухо заявил он, буравя Комона пронзительным взглядом. - Немудрено, ведь вы, кажется, родом с юга, а значит, неженка? Однако, насколько мне помнится, серенады петь у вас умеют лучше, чем в других, более суровых краях. Или вы и этого не умеете?
Люк де Жюссак: В отличие от лейтенанта де Жюссака, гвардеец не обладал достаточной выдержкой и не успел запастись терпением, поэтому парфянская стрела почти-побежденного королевского мушкетера попала точно в цель. Табурет скрипнул минорно, и облегченно выдохнул, освобождаясь от тяжести сытно поужинавшего провансальца: - Мне медведь на ухо наступил, - любезность шевалье де Комона отдавала чесноком, - зато учитель по фехтованию у меня был отменный. Желаете проверить, шевалье? Надменно пошевелив усами, Де Комон измерил сержанта с ног до головы, и сверху вниз - – особенно обидно, учитывая что макушка мушкетера едва ли достигала подбородка провансальского медведя. - Или… вы боитесь, Курсаж? И ваши умения ограничиваются подпевками в церковном хоре и чтением псалмов?
Serviteur: Шевалье де Курсаж всегда считал свой рост средним, а не малым, но по сравнению с провансальцем, увы, он казался невелик и понимал это. Однако, по его глубокому убеждению, высокий рост хорош только для рукопашной схватки, а в поединке все решает длина клинка и умение им орудовать. Поэтому мушкетер, слегка отодвинувшись, чтобы не дышать чесночным ароматом, в свою очередь подкрутил щегольские усики и ответил с достоинством: - Я благочестив, как и подобает солдату, это вы угадали. Советую и вам почаще наведываться в храм божий, а то как бы ненароком не умереть без причастия. Боюсь же я только одного - чтобы нам не помешали вот прямо сейчас показать друг другу результаты старания наших наставников. Ибо у меня также неплохая школа, уверяю вас. Но почему бы не научиться чему-нибудь полезному, да заодно поучить и вас? Здесь, к сожалению, нам могут помешать, - де Курсаж выразительно покосился на отдыхающего лейтенанта. - Не выйти ли нам ненадолго подышать свежим воздухом? Погода отвратительная, но во дворе я видел какой-то навес...
Люк де Жюссак: - Для бретера вы слишком велеречивы, сударь, - де Комон полупрезрительно ухмыльнулся и сплюнул на грязный пол трактира, прямо под ноги мушкетеру, - к тому же, сдается мне, вы боитесь растаять, как сахарная голова, предпочитая навесы? Меня дождь не остановит, заодно научу вас петь серенады под окнами прекрасной герцогини. Гвардеец вынырнул из-под лестницы, насвистывая под нос разухабистый мотивчик, вразвалочку, оглядывая просветлевшим от злости взглядом обеденный зал, проследовал к двери, сопровождаемый заинтересованными шепотками пары посетителей. У выхода он оглянулся, ища глазами приятелей, и, с нехорошей ухмылкой, ощерившись по-волчьи, подмигнул Курсажу. «Что ж вы, сударь, не испугались ли собственной прыти?» Леруа, до последних мгновений счастливо избежавший участи мокнуть под дождем, выполз из-за стола, поманил пальцем Фло. Оба гвардейца, поняв подмигивание провансальца по-своему, приблизились к сержанту с двух сторон, отрезая все пути к отступлению. Глаза парочки, до краев залитые добрым бургундским, не предвещали оппоненту ничего хорошего. Леруа, вынужденный попрощаться с не до конца обглоданной бараньей лопаткой, вздохнул печально и елейным голосом вопросил: - Уж не нуждаетесь ли вы в дружеском пинке, сударь? Или проводить вас к месту встречи под руки, видно, ноги у вас подгибаются? Мы с приятелем готовы помочь, разумеется, исключительно из соображений человеколюбия. Согласное ржание Фло явилось подтверждением серьезности намерений соратника по приключениям и – изредка – безобразиям. Подгулявших вояк, вынужденных заночевать в сельском трактире без перспективы разжиться девицей на ночь, явно тянуло на безобразия.
Serviteur: Шевалье де Курсажу стол скучно: ему нравилось сопровождать упражнения в фехтовании изящным обменом колкостями, но эти тупые вояки были попросту грубы, а значит, ничего не оставалось, кроме банальной драки. - Я не бретер, к вашему сведению, а мушкетер Его величества короля, - холодно заметил Курсаж, - а вы - невежи и болтуны! Под дождем у нас будут равные шансы шлепнуться в лужу, господин де Комон. Но я с удовольствием предоставлю возможность полежать в холодной водичке вам. Что касается этих двух пьяниц, - тут Курсаж презрительно фыркнул, - я не совсем понимаю, зачем они вам? Поддерживать вас под руки? Или вы не уверены, что справитесь со мной в одиночку? Бедный господин кардинал, что за люди ему служат! Втроем на одного - иначе вы не умеете?
Люк де Жюссак: Обстановка стремительно накалялась, что тот вертел, на котором жарился барашек на ужин. Фло и Леруа переглянулись, и, клацнув зубами, наподобие голодных псов, подвинулись к забияке поближе: - Вы назвали пьяницами гвардейцев Его высокопреосвященства? – голос Леруа был подобен мягкому воску, а глаза напоминали дула мушкетов, - поторопитесь, сударь, потому что я буду вторым в очереди желающих устроить для вас купание в грязи. Если мой друг оставит мне такую возможность. Это излечит вас от излишней спеси и научит вежливому обращению. Комон хмыкнул. Дурашливо раскланявшись, солдаты вышли во двор, прямо под разверзшиеся хляби небесные. Дождь хлестал по лицам гвардейцев, заставив их слегка протрезветь – впрочем, недостаточно, чтобы отказаться от неблагих намерений. - Вперед, к тем сараям – нам там никто не помешает, - Комон бросил беглый взгляд на окно комнаты герцогини де Шеврез, оно было плотно притворено деревянными ставнями, - и поспешим. Пальцы провансальского дворянина любовно пробежались по эфесу, поющему в предвкушении боя, приятели держались поодаль, но плечом к плечу, буравя противника колючими взглядами. Энтузиазма господ военных не разделял лишь один человек – добрый хозяин трактира. Уяснив для себя, что дело пахнет жареным, почтенный буржуа поспешил наверх, где лейтенант де Жюссак продолжал предаваться чревоугодию и философским размышлениям о тщете сущего.
Мари де Шеврез: В комнате герцогини было тихо, но вовсе не потому, что она решила позволить себе отдых - сон, как и болтовня, были сейчас слишком большой роскошью для женщины, которая не собиралась оставаться в сомнительном трактире в компании навязанной охраны до утра. Мари чутко прислушивалась ко всему. Из соседней комнаты доносились звуки разговора, быстро сменившие тон на повышенный. Потом все стихло, и вновь обрывки ссоры, уже под ее окнами. Кэтти, высунувшая ненадолго из комнаты нос, заверила, что остался "только тот, который самый главный и наглый". Только! Мари усмехнулась. Только один. Не считая тех, что внизу, вокруг и, возможно, под окнами. Впрочем, последнее серьезно в качестве выхода не рассматривалось. Сбежать отсюда было нельзя, потому что нельзя было бежать. Что может быть проще, чем следить в придорожном трактире за герцогиней? За герцогиней... глаза Мари, осененные неожиданной догадкой, хитро вспыхнули. Она оценивающе посмотрела на Кэтти. Нет, преданная служанка - не то, что приносят в жертву. - Матильда, - Мари еще не сказала себе "да", но в глубине души уже понимала, что другого выхода просто нет. - Да, ваша светлость, - задремавшая на стуле в углу и уже собравшаяся всхрапнуть повитуха встрепенулась и вскочила на ноги, нарочито широко раскрыв глаза. - Второй кошелек, - многозначительно напомнила Мари, - и платье. Спорешь с него кружева - тебе и твоим дочерям и племянницам хватит, еще и внучкам достанется.
Люк де Жюссак: Хозяин «Жареного петуха» не любил гвардейцев. Впрочем, господ королевских мушкетеров он тоже недолюбливал, памятуя, как месяц тому назад подвыпившая компания вояк умудрилась расколотить два еще крепких дубовых стола и три табурета, облапать стряпуху в кладовке, и уронить в кухонный очаг повара, который обжег филейное место о медный котел, и садился на скамью боком до сих пор. Поэтому к лейтенанту гвардейцев бывший корсар подошел с фигой за спиной, но с самой благостной улыбкой на пиратской физиономии. - Ваши солдаты, сударь… Никоим образом не хочу принизить заслуги блестящих господ гвардейцев, и мушкетеры…. Никоим образом не отрицая и их воинскую доблесть, - хозяин старательно демонстрировал желтые зубы и огромное радушие, сдобренное ноткой огорчения, маленькой, настолько маленькой… но важной, - кажется, они решили выяснить отношения на заднем дворе. Я никогда бы не посмел помешать вашей трапезе, сударь, если бы не был уверен, что вам, как начальнику, стоит упреждать нарушения королевских эдиктов… и тем показывать пример… Хозяин икнул и замолчал, запутавшись в собственном красноречии, зато успевший увидеть во сне берега родной Роны де Жюссак необычайно оживился. Повод прижать к ногтю де Курсажа был более чем удобен. Клацнув зубами и зацепив красным плащом опустевшую бутыль бургундского, лейтенант де Жюссак скатился с лестницы, в поисках… Впрочем, искать было некого. Обеденный зал заполнился обывателями, с красноречиво обветренными лицами и покрасневшими носами, ни господ гвардейцев, ни господ мушкетеров среди них не наблюдалось. Костеря на чем свет стоит Фло, Комона и Леруа, Люк аллюром проскакал до заднего двора, где представление шло полным ходом, и явление нового зрителя его участниками было замечено не сразу.
Serviteur: Шевалье де Курсаж выпил за вечер сравнительно немного, но злость на острословов-гвардейцев разогрела его почище всякого вина. Его даже перспектива вымокнуть под дождем не огорчала: ведь и гвардейцев дождь промочит с ног до головы, а это так приятно! Оглядевшись насколько позволяли темнота и струи воды, он притопнул ногой, проверяя, прочно ли стоит, не будут ли скользить сапоги, и выхватил шпагу из ножен. - Итак, господин де Комон, я жду от вас чудес! - насмешливо бросил он, становясь в позицию. - Чему там, говорили вы, научил вас наставник? Жаль, что здесь темновато, я не смогу разглядеть всех тонкостей! С этими словами он сделал выпад, - пробный, наугад, лишь бы раззадорить противника.
Мари де Шеврез: - Платье на кружева? Какое платье, ваша светлость? - Матильда Пино, сам род деятельности которой предполагал умение быстро соображать, то ли со сна, то ли оттого, что дело стало приобретать совсем уж неожиданный оборот, недоуменно захлопала глазами. - Мое платье, Матильда, мое, - ответила Мари, собрав все наличествующие у нее остатки терпения. - И оно будет твоим, если только ты... отдашь мне свое. - Да как же это? - во взгляде толстухи стало проступать понимание. - Мое на ваше? За... Оооо, - маленькие, глубоко утопленные глазки повитухи распахнулись так широко, как у них уже давно не получалось. - Все просто, - Мари села на постели и откинула одеяло, всем своим видом демонстрируя намерение немедленно одеваться. - Ты отдашь мне свое платье, - она с сомнением оглядела тучное тело Матильды. - Мое тебе надеть не удастся. Ничего. Придумаешь что-нибудь. - Ах вот оно как, - немедленной готовности повитуха не выказывала, наоборот, сомнение выражалось в каждой ее черте лица. - Так это ведь того... опасно... эти-то вон как глазами зыркают. Мне потом за вас отвечай... - Опасно, - согласилась Мари. - А ты думала, я тебе два кошеля просто так дам? И платье? Можешь сказать, что я тебя заставила. Или угрожала. - Мадам, там никого нет, - сообразительная Китти, внимательно слушавшая звуки, доносившиеся из соседнего помещения, вновь выглянула и увидела, что лейтенант де Жюссак покинул комнату. - Думай быстрее, - Мари де Шеврез еще не проявляла гнева, хотя, видит Бог, ей очень хотелось, чтобы кто-нибудь посильнее схватил толстуху за плечи и как следует встряхнул.
Люк де Жюссак: - Возможно, изучение тонкостей для вас будет трудом излишним, - не упражняясь более в красноречии, Комон отклонился вправо – довольно резво для столь тяжеловесного создания, и ударил в тот момент, когда тусклый свет лунного огрызка, точь-в-точь кусок сыра, отгрызенный крысами, царапнул по стали клинка противника. Ударил расчетливо, стараясь выбить шпагу, и сожалея об оставленной в комнате наверху даге. Пришлась бы кстати. Еще пара финтов, и отчаянный, скользящий снизу… - Та-та-та! Развлекаетесь, господа? – бас Зевса-Громовержца с небес показался бы менее неожиданным, - Комон! Курсаж, дьявол вам в селезенку, вы, сержант королевских мушкетеров! Люк де Жюссак хищно сощурился, поглаживая эфес, по очереди оглядел забияк: - Если вы желаете продолжить, господа, мы продолжим. Тем же составом, в любое удобное для вас время, где-нибудь в Сен-Дени. Если останемся живы в этой заварушке… А сейчас – по местам, быстро! – вкрадчивый баритон, используемый лейтенантом в общении с прекрасным полом, имел свойство преображаться в рык голодного медведя.
Serviteur: Хотя шевалье де Курсаж успел вымокнуть почти насквозь, вмешательство лейтенанта подействовало на него как ушат очень холодной воды, вылитой на голову. Он замер и стал оглядываться с таким видом, будто не понимал, где находится и как здесь оказался. Ему стало ужасно стыдно: так попасться на провокацию этих негодных гвардейцев! О, что скажет капитан де Тревиль, если ему сообщат... а уж сообщат, сомневаться не приходилось... - Ваше предложение принимаю, господин лейтенант, - мушкетер с глубоким вздохом вложил шпагу в ножны. - Лично я, правда, предпочитаю для прогулок такого рода окрестности монастыря Дешо, оттуда ближе до города. Но эти подробности мы наверняка сможем согласовать... в свое время. А сейчас, господин де Жюссак, - добавил шевалье, стараясь придать своему голосу максимальную ядовитость, - прошу принять к сведению, что зачинщиком ссоры явился ваш подчиненный, господин де Комон. Надеюсь, у него хватит совести признать это... когда проспится! Кроме того, извольте уточнить ваши распоряжения, поскольку вы меняли их так часто, что я уж и не упомню, которое место по диспозиции - мое!
Мари де Шеврез: На лице Матильды Пино еще оставалось сомнение, и она поддалась бы ему, отказалась от опасной затеи, если бы вовремя напомнила себе о греховности попустительства сребролюбию, но коль скоро искушение было не воображаемым, когда его так легко осудить и избежать, а вызывающе настоящим, то и борьба духа с телом была коротка и закончилась несомненной победой второго. - Да, ваша светлость, - протянула толстуха, - конечно, ваша светлость... - Вот и прекрасно, - кивнула Мари, несколько недовольная тем, что повитуху пришлось так долго уговаривать. - А теперь надо спешить... И они заспешили. Платье Матильды было широким, и в нем можно было с легкостью уместить двух герцогинь де Шеврез, и Мари не замедлила этим воспользоваться. Она надела целых четыре рубашки - две из тончайшего шелка и две полотняных - потому что было жалко оставлять, и платье легкое, и свое дорожное. Наконец, сверху - широкое, пахнущее сильной смесью разных запахов - лучше не думать, чего, и вообще, должно же что-нибудь приглушить аромат ее духов - темное, с высоким воротом платье повитухи. Красивые волосы герцогини теперь были скрыты чепцом. Мари даже подумывала надеть грубые башмаки Матильды поверх своих ботинок, но посмотрев на их размер, передумала. Под длинными юбками видно не будет, а упасть на лестнице сейчас было бы совсем лишним. Она накинула сверху свой плащ, закрыв лицо капюшоном. Свернув простыню, Кэтти собрала в узел какие-то мелочи и спрятала его в складках юбок. - Ну что же, это твое, - Мари протянула второй мешочек со звонкой монетой и указала на оставленное на постели платье. Они вышли в соседнюю комнату, пересекли ее и медленно, неторопливо спустились по лестнице. Кэтти без умолку болтала, называя хозяйку "милой Матильдой", и сыпала разными подробностями, интересными только женщинам, ожидающим ребенка. Мари оставалось только кивать, многосмысленно хмыкать, грубовато подсмеиваться и тяжело топать, и мысль, что она все это проделывает на глазах тех, кто должен был ее сторожить, немало ее забавляла и даже доставила определенное удовольствие. - Кажется, сюда... здесь лошади... На улице были слышны голоса, ссора явно продолжалась, но не в той стороне, куда им следовало повернуть. У коновязи было тихо - женщины чуть не споткнулись о спящего на соломе конюха и замерли, ожидая вопросов. Но тот даже не проснулся, только завозился во сне, сыпанул ругательствами, судя по их неразборчивости - пьяными, потом повернулся, сменил неожиданно грубые слова на жалостливые, сошедшие на совсем невнятное бормотание, и вскоре воцарилась тишина, прерываемая лишь отдаленными криками. - Вот она, Мессалина, - Мари погладила лошадь, та недоверчиво покосилась. - Ну-ну, не сердись. Я тебя потом отблагодарю, обещаю. Твой хозяин... обещал делать все, чтобы мне было удобно. Кэтти, ты должна помочь мне... Служанка была девушкой крепкой, так что ей понадобилось не слишком много усилий, чтобы помочь своей хозяйке, несмотря на количество юбок у последней, оказаться на лошади. Самой ей забираться туда же пришлось с мула, с видом, умоляющим "ничего плохого не делать" стоящего рядом. - А куда же мы теперь, мадам? - прошептала Кэтти, одной рукой сжимающая узел, а другой - герцогиню. - Куда? - задумчиво повторила Мари. - Пока мы никуда не едем, Кэтти. Мы уезжаем отсюда. Мне жаль ставить месье де Жюссака в такое неудобное положение, но он будет в ярости, а мне кажется, что ему это очень идет.
Люк де Жюссак: - Запамятовали? – Люк де Жюссак довольно оскалился, как сытый волк, - не моя вина, что в вашей черепной коробке гуляет ветер, сержант, за неимением того, чем оный череп должен быть наполнен. К окну! Лейтенант гвардейцев мог себе позволить поиздеваться над незадачливыми дуэлянтами, демонстрируя своеобразные познания в области анатомии и лечении расстройств памяти, и уже набрал побольше воздуху в легкие, дабы продолжить метать вербальные дротики в противника, однако шум, донесшийся со стороны конюшни, отвлек его и его визави от сего, несомненно, увлекательного занятия. - Ах, ты!.. корова, что удумала! – рев конюха достиг слуха господ военных незамедлительно. И мушкетеры, и гвардейцы, не успев вложить шпаги в ножны, бросились к коновязи, застав там растерянного, с осоловевшими круглыми глазками сторожа, таращившегося на господ гвардейцев с выражением благоговейного ужаса на побитой оспой физиономии. Дождь стекал по усам, придавая ему сходство со старым сомом. В паре сотен метров от них глухо простучали лошадиные копыта. - Что орешь, как оглашенный? Что случилось, черт тебя побери? - грозно вопросил Комон, заглядывая под навес, и вынырнул оттуда с перекошенным лицом, - Гос-с-п-подин лейтенант! Ваша Мессалина исчезла! - Кто? - Остатки хмеля моментально выветрились из головы бедного де Жюссака, - Как?! Обшарив навес и обнаружив на месте лошади полупустые ясли и пригоршню соломы, лейтенант вернулся под дождь чернее тучи – воротник куртки незадачливого сторожа затрещал, расползаясь по швам. - Спал, бродяга? - Ни в коем случае, сударь! – завыл испуганный конюх, - просто я… не успел. Она как выскочит, ка-ак вскочит! - Кто?! – военные возопили хором. - Ну … так эта… повитуха. И только ее и видели. Нехорошее предчувствие шевельнулось в голове лейтенанта гвардейцев его высокопреосвященства. И не напрасно. В комнате мадам де Шеврез не обнаружили ни прекрасной беглянки, ни хорошенькой субретки. На пуховой перине герцогини восседала донельзя испуганная повитуха – в исподнем, едва прикрывавшем пышные телеса, и плаще.
Мари де Шеврез: Оставшись в одиночестве, Матильда Пино загрустила. Заработок казался неплохим, и сейчас тоже, но грядущая встреча с лейтенантом де Жюссаком тревожила, и повитуха решила искать спасение от неприятных мыслей в трудах и заботах. Предметом последней были полученные деньги, собранные в два мешочка, которые, увы, в кулаке не спрячешь. Она воровато оглянулась на дверь, после чего с ловкостью, которой могла бы позавидовать стройная Кэтти, привязала кошельки к обтянутым чулками толстым икрам. Теперь знаки ее добровольной причастности к возмутительному бегству герцогини де Шеврез оказались спрятаны рубашкой, двумя слоями нижних юбок, а также - для верности - накинутом сверху плаще Мари, которого не хватило и на то, чтобы закрыть треть внушительных достоинств уважаемой повитухи. - Ох-ох-ох, месье, - запричитала Матильда, прижимая пухлые, с ямочками на костяшках, руки к груди. - К кому вы меня привели? Сказала бы я вам, кто эта женщина, да поминать в ночи нельзя. И служанка ее, бессовестная девчонка. Посмотрите, что они со мной сделали! Бесстыдство какое. Ввек этого не забуду. Как мне теперь дома появиться?
Люк де Жюссак: - С тобой?! – процедил лейтенант де Жюссак, смерив толстуху с ног до головы взглядом, не предвещающим ничего хорошего, - да ты одной левой можешь уложить мою лошадь, не то, что нежную герцогиню и ее хрупкую служанку! Гвардеец с треском захлопнул ставни, и подобрался к Матильде Пино поближе, роняя на пол тяжелые дождевые капли, с плаща и скисшего пера цапли на некогда щегольской шляпе. - Леруа, Фло, в погоню! – бешенство лейтенанта росло прямо пропорционально богатству его фантазии, которая рисовала ему кары земные, что произведет над своим подчиненным капитан де Кавуа, и кары небесные казались в сравнении с ними чем-то далеким и незначительным. – Комон, я возьму твою лошадь, бездельник! Остаешься с мадам … герцогиней, - глаза де Жюссака загорелись паскудным огоньком, - утверждают, что под исподним все герцогини одинаковы. Можешь проверить… разрешаю. Выплюнув приговор, Люк галопом проскакал по хлипкой сосновой лестнице, нырнул под проливной дождь, и вскоре глухой стук копыт по вязкой черной грязи возвестил о начале почти безнадежной погони.
Мари де Шеврез: - Только попробуйте дотронуться, - взвизгнула Матильда. Дверь за лейтенантом только что захлопнулась, и ее предупреждающий возглас относился к оставшемуся Комону, вероятно, размышляющему над неожиданным порывом доброты начальства. - Только попробуйте... я не... я не... - повитуха отступила спиной к окну, прикрываясь плащом, и на лице ее был написан такой неописуемый ужас, что с нее впору было писать картину "Поругание Лукреции", почти ничего не меняя в облике главной героини, разве что несколько уменьшив объемы. И в этом не было ничего удивительного - никакая угроза не могла сравниться с тем, что под твоей рубашкой сейчас обнаружат два набитых монетами кошелька. Это сокровище мастерица родовспоможения была готова защищать с силой, которую ей только что приписал де Жюссак, и даже с большей... Двум женщинам удалось уехать на расстояние достаточное, чтобы не ожидать возгласа за спиной "Вот они" прямо сейчас, но недостаточное, чтобы этого не случилось чуть позже. Радость от того, что ей удалось бежать, утихла. Ночь, пустая дорога, никого.. Да если бы кто-нибудь появился, то в это время от него трудно было ожидать хороших намерений. И... - Нам надо добраться хотя бы до какой-нибудь деревни. Должна же где-то жить эта Матильда Пино. И найти провожатого. Попасть в Этре. Барон де Кюинь просил с ним не встречаться, но у меня нет выхода. Не могу же я в таком виде ехать в Париж, - Мари невесело усмехнулась. - Так что ему придется приютить странницу, попавшую в беду и вынужденную оставить добрую часть своего гардероба лейтенанту гвардии кардинала. Ооо... Возглас радости относился к открывшемуся за поворотом уходящему вниз пейзажу, в котором в лунном свете отчетливо прорисовывались дома.
полная версия страницы