Форум » A la guerre comme à la guerre » "Не спрашивай, не выпытывай, Левконоя..." 17 сентября, позднее утро. » Ответить
"Не спрашивай, не выпытывай, Левконоя..." 17 сентября, позднее утро.
Рене д'Эрбле:
Ответов - 37, стр:
1 2 All
Рене д'Эрбле: Прохиндей Базен не дождался хозяина рано утром на условленном месте встречи, и оттого Арамис вначале мстительно припомнил ему все мелкие и большие прегрешения, начиная с неначищенных сапог и заканчивая отвратительной привычкой совать свой нос не в свои дела. Но почти сразу же после этого мушкетер мысленно прочел покаянную молитву и перекрестился, действительно на какой-то миг устыдившись своих гневных мыслей. Не Базен был виноват в том, что он не появился в уговоренное время, вовсе не Базен. Он остановился у каменной ограды, снял перчатку с руки, а затем снова ее надел, раздумывая, куда направиться. Неподалеку на солнце, в густой траве лежал старый пегий пес, прикрыв нос лапой. Гоготанье гусей, отзвуки ругани из-за горшка с маслом, скрип колеса – жизнь шла своим чередом, такая обыденная, такая простая… Письмо Мари. Воспоминания о прошедшей ночи вызвали краску смущения на лице, сладкое томление внизу живота и неприятное ощущение того, что он шагнул в какую-то ловушку, грозящую захлопнуться. Арамису не нравилось это письмо. Ему не нравилось собственное поведение, когда вчера он горячо проповедовал графу де Люзу о предателях, а сегодня сам ввязался в сомнительное дело. Да что уж таить греха, сегодня он сам себе не нравился, словно за время пути от монастыря до Этре наступило горькое похмелье. Мысли о похмелье определили дальнейший путь – после всех этих приключений стаканчик вина не помешал бы. Скрасить дальнейший день, принести определенное спокойствие. Один или два – там будет видно. Арамис еще раз снял перчатку и тут же решительно надел ее назад, а затем зашагал в поисках места, где наливают живительную влагу. Дорога вскоре привела его к «Нечестивцу», неказистому и неприглядному заведению. Портос, кажется, когда-то жаловался, что вино здесь разбавляют без меры, а уж нахальных блох, которые выпрыгнули из свертка с припасами, Арамис помнил сам. Местные девки вызывали определенную смесь брезгливости и вожделения, но сейчас мушкетер уже чувствовал себя чересчур грязным, чтобы выбирать нечто лучшее.
Шарль д`Артаньян: Д`Артаньян тоже шел к "Нечестивцу" просто потому, что туда вела дорога. Новые сапоги требовалось разносить как можно скорее, чтобы они перестали быть на ноге непривычными. Хотя в военное время гасконец думал прежде всего о собственной безопасности (когда идешь в атаку по пересеченной местности, необходимо иметь не только надежный мушкет, но и не менее надежную обувь!), но и некоторая доля тщеславия и щегольства ему была не чужда. Он был не против похвастаться обновкой перед многочисленными приятелями - гвардейцами и мушкетерами. Портос, сам первосортный щеголь, новые сапоги д`Артаньяна не заметил, чем чувствительно обидел гасконца. Сапоги имели ценность еще и потому, что д`Артаньян не так часто заказывал себе обувь. Признаться, это случилось во второй или третий раз в его самостоятельной жизни. Словом, бравый мушкетер был сосредоточен только на двух мыслях: похвастаться сапогами... и найти человека, которого описывала ночью маркитантка Ампаро. Приятелей, как назло, не попадалось. Таинственного злоумышленника тоже нигде не было видно. Д`Артаньян был сыт, потому в трактир ему вроде бы не требовалось. Но вдруг он увидел знакомую фигуру. А увидев, не смог пройти мимо. - Арамис! Какого черта вы тут делаете?!
Рене д'Эрбле: Резкий возглас из-за спины заставил Арамиса невольно вздрогнуть. О, Фортуна! Отчего ты так жестока, и сейчас появился именно Д`Артаньян? Почему не щедрый и великодушный Портос, не равнодушный к мирским слабостям Атос, а именно гасконец? Ведь у него есть уникальное качество: принимать чужие дела близко к сердцу. И если он их принял, то, будьте уверены, Д`Артаньян не успокоится, пока не разберет по косточкам заботы и не решит проблемы. Вы можете не желать этого решения, можете возражать, но гасконца не остановить на пол-дороге. Как таран, он пройдет насквозь, спутав все ваши сложные расчеты, а потом еще предложит выпить за то, что все так благополучно разрешилось... Разумеется, благодаря ему. - А какого черта, сударь, вы так незаметно подкрадываетесь? - чуть раздраженно ответил шевалье, не сумев совладать со своими чувствами, - Я решил промочить горло, пока есть такая возможность. Молитвы, караул... - уже более благостно добавил он, намекая, что Арамис весь предан Богу и Королю. - А что вас привело сюда? - новые сапоги от его взгляда не скрылись, и мушкетер с ангельским видом мельком подумал: и как это Д`Артаньяну удается разжиться обновками в самые неожиданные моменты. Он вздохнул и уже более мирно добавил: - Не составите ли мне компанию?
Шарль д`Артаньян: Гасконец решил сразу же продемонстрировать то качество своего характера, о котором подумал Арамис, а именно - умение принимать чужие дела близко к сердцу. - Молитвы... - взор д`Артаньяна блеснул и тут же потух. Никто бы не догадался, что безбожник д`Артаньян умеет так кротко опускать ресницы! Конечно, он всего лишь передразнивал самого Арамиса, но зато талантливо! - Конечно, мой друг. Вы весь поглощены благочестием, и я не смею вам препятствовать. Рано или поздно вы станете аббатом. Может статься, и кардиналом, не так ли? Смуглое подвижное лицо продолжало сохранять гримаску величайшей кротости. - Конечно, я составлю вам компанию, Арамис. Тем более, что нам есть о чем поговорить. Тем для разговора у нас предостаточно. Я в последнее время часто заменяю кого-то из наших офицеров, и мы с вами почти не встречаемся. Но сегодня я сам нашел бы вас в любом случае. То, что мы столкнулись так удачно, не иначе как божий промысел. Вы сейчас сами убедитесь в этом. Д`Артаньян непринужденно ухватил Арамиса под локоть. - Насчет молитв - не возражаю. Но только не тогда, когда по вашей милости едва не погиб Атос. Гасконец не дожидался реакции. Он вообще не смотрел на Арамиса. Нужно было, но д`Артаньяном владел гнев. Арамис не видел Атоса. Арамис не допрашивал Ампаро. И если бы Арамис не оставил Атоса одного... - Караул, говорите? Вас не было в карауле нынче ночью. По какой-то очень важной причине. Я осведомлюсь у Тревиля об этой причине. Ведь именно Тревиль или кто-то из старших офицеров дал вам разрешение подмениться на карауле, не так ли? Потому что только Тревиль мог отменить свое собственное приказание! Приказание же было - не оставлять Атоса одного! В караул ходить по двое - или вы, или я, или Портос! Вы об этом помнили, когда подменялись?
Рене д'Эрбле: Чересчур тонкая кожа, как у девушки, - вот благо и наказание для шевалье д`Эрбле. Он почувствовал, как кровь прилила к щекам, заливая их румянцем, но не стыда, а ярости. Наклонив голову так, словно собирался боднуть невидимого врага, он искоса взглянул на друга. - Может статься, и кардиналом. Все может случиться, - подтвердил Арамис спокойно, стараясь удерживать себя в рамках приличия. Какое собачье дело д`Артаньяну до того, где он был нынче ночью? - Мне не нравится ваш тон, сударь, - бросил он холодно, - Допустим, меня не было в карауле. Допустим, у меня были неотложные дела. Что это меняет? Какого черта я должен давать вам объяснения? Щекотливый вопрос про приказание де Тревиля Арамис опустил, не заостряя на нем внимания. Он действительно забыл об этом, если знал вообще, и от этого раздражение против гасконца только подогревалось, грозя прорваться наружу в любой миг. Слова про гибель Атоса не дошли в первый момент до его сознания; мушкетер принял их за очередную цепочку претензий, наравне с забытым приказом. Только когда очередная порция ядовитых и острых слов появилась у него на губах, он наконец-то понял, что именно сказал д`Артаньян. - Атос... чуть... не погиб? - сдавленным тихим голосом переспросил Арамис, сомневаясь в своем здравом уме. Он переменился в лице, и жгучий стыд заполнил сердце. Значит, пока он блудил в монастыре, наслаждаясь запретным плодом греха... Атос... Следующий взгляд на гасконца уже был полон мольбы, чтобы тот рассеял его сомнения и подтвердил, что опасность миновала.
Шарль д`Артаньян: - Такого черта, друг мой, - д`Артаньян проигнорировал немую мольбу во взгляде Арамиса, но счел нужным еле уловимо выделить интонацией обращение "друг мой", чтобы не доводить дело до крайности и подчеркнуть, что между ними, пока они остаются друзьями, открытое противостояние с оружием в руках попросту невозможно! - Такого черта, что я вчера был дежурным офицером. Это мне совершенно не обязательно давать вам объяснения, почему уже вторую неделю, после того как погиб Бальбье, я его замещаю. Это приказ капитана, он не обсуждается. В мое дежурство произошел неприятный случай. Напали на мушкетера нашей роты, причем не где-нибудь на передовой или в дюнах, не в кабаке - на территории лагеря. Причем нападение произошло именно на того мушкетера, о котором Тревиль утром строго-настрого распорядился... Д`Артаньян не сдержался и пребольно сжал локоть Арамиса. - Я прошу у вас объяснений. Пока я именно прошу их у друга, от которого вправе ждать доверия. Если я не получу их от друга, я буду требовать их от подчиненного. Если и это не поможет, то я отправлюсь к Тревилю и расскажу ему новости об одной придворной даме... высокопоставленной придворной даме, которая чересчур привязана к еще более высокопоставленной даме. Право, у вас куда больше связей при дворе, вы сами можете решить, какие имена подставить. Я не называю ни одного, поскольку беседую с другом. Но если мне вздумается говорить с подчиненным, я прямо скажу: одна дама, которой ровным счетом нечего делать под Ла-Рошелью, поскольку она не угодила ни королю, ни его высокопреосвященству, все же приехала под Ла-Рошель. Я не великий политик и никудышный дипломат, но мне все же кажется, что эта дама некогда была очень близко знакома с милордом герцогом... одним милордом... вас, помнится, даже путали с ним... Голос гасконца звучал почти на грани шепота. Рука по-прежнему крепко сжимала локоть Арамиса. - Но тогда эта самая дама интриговала только против короля. Тогда мы не воевали с Англией. Теперь же любая, даже самая случайная и мимолетная, самая невинная встреча с ней будет расценена как государственная измена. Я сказал достаточно, чтобы вы оценили свое положение и мое миролюбивое настроение? Он вздохнул и чуть ослабил хватку. - Атос жив. Его спасла воля Провидения. Потому я сам намерен помолиться за явленное мне чудо где-нибудь в святом месте. Кажется, недалеко отсюда есть монастырь?
Рене д'Эрбле: Арамис зажмурился и замер на несколько секунд, не меняя своей позы. Теперь он был бледен, как талый снег, а правая рука судорожно сжалась на эфесе шпаги. - Да, вполне, друг мой, - с таким же нажимом, но гораздо более хрипло, чем прежде ответил мушкетер, заодно растеряв свои обычно певучие интонации, - Вы крайне миролюбивы, как лев из Ноева ковчега. Он не стал уточнять, что именно этот зверь так был зол на ветхозаветного патриарха, не принесшего ему поесть вовремя, что сломал Ною ногу. Вряд ли гасконец знал такие частности, ведь верил он не в Бога, а в самого себя. - Хорошо, - продолжил Арамис, постепенно приходя в себя, - Я расскажу вам. Расскажу, потому что вы - мой друг, и узы дружбы заставляют меня относится к вам с уважением и доверием. Однако я надеюсь, что вы будете снисходительны к маленьким слабостям, потому что никто из нас не лишен греха. Он внимательно взглянул на д`Артаньяна, и добавил: - Но прежде всего утешьте мою душу, сударь. Что с Атосом? Шевалье действительно волновался за их общего сумрачного друга, винил себя и корил себя за то, что забыл все, отправившись по зову сердца и плоти. Но это совершенно не мешало какому-то холодному и рассудочному голосу в глубине души нашептывать о том, что пока гасконец рассказывает, можно придумать правдоподобную историю, и найти силы ее рассказать. Иногда Арамис ненавидел себя за эту расчетливость, но при этом прекрасно знал, что для собственной выгоды стоит лишь следовать этим советам. Помогало это всегда - и в делах амурных, и в военных, и, тем паче, в богословских.
Шарль д`Артаньян: Д`Артаньян поджал губы. В его душе боролись несколько совершенно противоположных чувств и желаний. Нужно бы было сначала выслушать объяснения, и лишь затем выложить все, что случилось в лагере ночью. Но мертвенная бледность, сменившая алые маки на щеках Арамиса, его сдавленный, заметно охрипший от сильной эмоции голос заставили гасконца изменить первоначальные намерения. Может быть, он допускал ошибку, о которой вскоре горько пожалеет. С хитрецом Арамисом следовало вести себя не менее хитро. Но речь шла про Атоса, который был другом обоим. - На Атоса напали. Маркитантка из обоза, вооруженная очень острым кинжалом. И очень проворная. Только прямым вмешательством Провидения можно объяснить то, что Атос отделался ранением. Его ударили в спину. Дарлю сказал, что опасности нет, но посоветовал поостеречься. Утром Атос поднялся на ноги и завтракал с нами. А вас не было. Ни вчера, ни нынче утром. Хотя именно вы должны были оберегать Атоса вчера вечером, заступить с ним на караул и довести до палатки. Кстати, эта низкая тварь, наемница напала именно возле палатки. Там никого не было. Д`Артаньян говорил сухо, стараясь не обвинять друга прямо. Он понимал, что Арамису и так несладко от его слов. Что бы там ни было с интригами, любовными и политическими, а дружба оставалась дружбой. - Вы бледны, - сказал гасконец. - Присядьте-ка вот сюда и сидите смирно. Я сейчас наведаюсь в трактир и спрошу еды и вина. Первым делом - вина. Хотя... постойте... Д`Артаньян вспомнил про фляжку с арманьяком. Там еще что-то оставалось. - Выпейте вот этого, - предложил он. - Атосу ночью очень помогло. Да и мне тоже.
Рене д'Эрбле: Арамис покорно послушался и прислонился спиной к невысокой деревянной изгороди. Фляжка пришлась как раз кстати, и, отхлебнув из нее, шевалье д’Эрбле постепенно принял относительно нормальный вид. - Маркитантка из обоза! – повторил он ошеломленно, - Прямо у палатки! Да… Меня не было… После этих слов Арамис замолчал и опустил голову, как будто уже предстал перед Страшным Судом, и ему уже собирались зачитывать его грехи. Он медленно снял шляпу и взъерошил свои кудри, совсем забыв о том, как трудно потом их укладывать, чтобы они выглядели изысканно и одновременно небрежно. - Хорошо, что Атос остался жив. Не уходите! Вы поймали эту девку? – он говорил негромко, подавленный этими событиями. Но вот что было странно, так это провал в памяти, касавшийся приказа де Тревиля. Арамис не помнил его, как будто кто-то вынул это воспоминание и осторожно отсек ножом. В последний раз, когда он видел де Тревиля, тот много и горячо возмущался неподобающим мушкетера поведением, мол, здесь, черт его побери, военный лагерь, и если кто-то когда-то мечтает стать духовным лицом, то пусть оставит свой привычный образ жизни и хранит дисциплину до того момента, когда им станет. Все эти возгласы относились к одному маленькому спору между господами мушкетерами, в результате которого утопили сошку от мушкета. - Будь я проклят, Д`Артаньян, - с отчаянием сказал Арамис, поднимая на гасконца глаза, - Вы можете меня тащить на плаху, но я не помню приказа де Тревиля. Когда вы говорите, он был дан?
Шарль д`Артаньян: - Вчера утром, - повторил д`Артаньян. - После этого я сразу пришел в вашу палатку, застал там наших друзей и передал приказ. Вас при этом не было, правда. Разве вам не сказали? Последовал длинный глоток из фляжки. Вчерашняя нервотрепка и обилие разнообразных событий, ночное происшествие, а затем игра и хорошее вино, перемешавшееся с добрым арманьяком - после этого только и остается утешиться тем же самым арманьянком. Да еще стоит надеяться на то, что наступивший день окажется менее бурным и содержательным. Оторвавшись от благословенного напитка родной провинции, д`Артаньян крякнул, тыльной стороной ладони (и немножко манжетом) вытер рот и усы. - На плаху я вас не потащу, - добродушно заявил гасконец. - Незачем. Атос жив. Девку поймали там же. Никто в это дело не посвящен. Я немножко поболтал с этой крошкой. Она не больно-то была склонна к разговорам, но я нашел к ней подход. Ну, не стоит так переживать, не бледнейте вы! Лекарь на неделю освободил нашего Атоса от необходимости нести караулы. На вас же я впредь надеюсь. Теперь вы точно слышали распоряжение? Оно действительно, поскольку первое покушение сорвалось. Полагаю, стоит ожидать второго.
Рене д'Эрбле: Арамис покачал головой, отвечая на первый вопрос Д’Артаньяна. - Да, я понял. То есть, теперь мы должны нести два караула – военный и дружеский. Что ж… - шевалье пощипал себя за правый ус, хмурясь. Ведь это означало, что не только Атос будет под присмотром, но и сам Арамис. Тогда письмо герцогини не будет передано. Может быть, стоит сжечь его и развеять по ветру? Но это уже не грех против Бога, это преступление против чести. Если с Богом договориться возможно, то здесь уже пойдут слухи и, главное, - обида. О, лучше положить голову в жерло пушки и поджечь фитиль, чем иметь во врагах обиженную тобой женщину. Особенно, если она умна и красива. Он бессознательно поморщился, заметив непритязательный и совершенно неизысканный жест Д’Артаньяна, и, чуть-чуть помолчав, кротко задал вопрос: - А в чем причина всех этих покушений, друг мой? Или наш капитан не соизволил об этом сообщить? А юная ведьмочка (я сомневаюсь, что ее можно назвать как-то иначе) не объяснила свой поступок? Ведь не по своей же воле она решила лишить жизни Атоса. Похоже, я чересчур оторвался от нашей общей жизни, - вздохнул Арамис и твердо взглянул в глаза Д’Артаньяну, выдержав недолгую паузу, - Вы правы, я провел эту ночь с женщиной.
Шарль д`Артаньян: Д`Артаньян по-мальчишески присвистнул и непроизвольно запустил пятерню в волосы. Вот так. Готовишься к долгой обороне, просчитываешь возможные ходы соперника, а соперник - раз! - и сам открывает ворота! Правда д`Артаньян уже достаточно долго знал Арамиса, историю взятия Трои тоже помнил. Арамис ожидает, что его признание произвело впечатление? Нет, лишь подтвердило догадки. Из-за очередной смазливой трактирщицы или мещаночки он не стал бы подменяться на карауле. Значит... Ночь, ради которой забывают про все на свете. Ночь, ради которой рискуют всем... У д`Артаньяна по спине пробежала струйка холодного пота. Да стоит ли быть откровенным? - Причина покушений... у меня ощущение, что Атос невольно стал свидетелем какого-то дела, которое имеет отношение к развитию событий с осадой. Он сам понятия не имеет, что же такое увидел или услышал, но те, кто желают его убить, уверены, что он знает. И этим самым опасен... Маркитантка сказала, что ее наняли. Правда, по ее рассказу трудновато будет найти того, кто заплатил ей. Но она убила и Фаволя. Что вы думаете по этому поводу?
Рене д'Эрбле: Арамис отвел глаза, чтобы не видеть простоватых жестов гасконца, достойных не дворянина, а, скорее, обитателя парижского дна. Совершенно также он отводил глаза, когда Портос обсасывал косточки с громким неприятным причмокиванием, которое порой выводило из себя. «Терпение — добровольное и долговременное перенесение тягостного и трудного ради чести и пользы.» - вспомнилась строчка из Блаженного Августина, а вслед за ней – другая: «дружба — желание добра по отношению к кому-либо, ради самого того, кого любишь…» - Судя по всему, эта маркитантка - удачливая и пронырливая девица, - заметил он все также кротко, пряча все свои чувства под маской спокойствия; хотя на душе было изрядно препогано, - Я бы не хотел оказаться на ее пути и на пути ее нанимателя. Полагаю, что Фаволь и наш Атос были связаны какой-то нитью. Возможно, они оба что-то знали, и для неизвестного противника - это знание гибельно. А еще возможно, что они видели или слышали это одновременно; вот только надо спросить нашего друга - были ли они вместе, когда и где. Вот только скажите, сударь, почему же ее рассказ о заказчике убийства вызывает затруднения? Таинственный враг носит маску? Или есть какие-то иные причины? Еще один убийца ходит где-то рядом. Не слишком ли много людей в последнее время, что умерли нечестной и неблагородной смертью от чужой руки? Атос должен был быть в их числе, так может быть, все это связано? Арамис выдохнул воздух сквозь зубы и поморщился.
Шарль д`Артаньян: - Она была крайне немногословна, - д`Артаньян пожал плечами. - Это единственная проблема. То, что она поведала, может относиться к каждому третьему мужчине. Гасконец имел причины не слишком доверять Арамису. Во всяком случае - пока. - Убийство Фаволя и покушение на Атоса связаны напрямую, это как день ясно, - нехотя выдавил он. Уж в чем, в чем, а в идиотизме Арамиса подозревать не стоило. Даже в тот момент, когда он возвращается от женщины. Судя по всему, для Арамиса действительно не составляет секрета местоположение мадам де Шеврез. - Если вы не против, мы вместе еще раз расспросим Атоса. А пока... вы говорите, что неплохо провели ночь. Значит, должны благосклонно отнестись к идее выпить доброго вина и перекусить. Но что это у вас за кислый вид? Что за неприятности у счастливчика, который провел ночь на чистых простынях и в приличной комнате? Только не уверяйте меня, что вы ночевали на сеновале!
Рене д'Эрбле: - Странно, что вы, друг мой, не смогли ее разговорить, - в голосе Арамиса послышалось некоторое удивление, впрочем, достаточно нейтральное, чтобы счесть его издевкой. Скорее, это прозвучало печально, - Впрочем, неважно. Если вспомнить книгу проповедника, то кто умножает познания, умножает скорбь. Так или иначе, эта девица должна понести наказание. На предложение поговорить с Атосом шевалье ответил неторопливым кивком, мол, да, это было бы неплохо. На обычно ясном как погожий день лице гасконца явно отражались какие-то сомнения, и эти сомнения не слишком нравились Арамису. О, он чувствовал, что в жизни не раз будут события, которые поставят их с д`Артаньяном на разные стороны пропасти. В одной и той же ситуации они выберут разное, и это порой печалило. - Я буду только рад, - заметил он, поднимаясь, - особенно, если вы угощаете, сударь. С собой у меня хватит денег только на хлеб и сыр. Оставшиеся - у Базена, да и то осталось до жалованья не так много, разве что один раз хорошо кутнуть. Еще я кажется, должен книгопродавцу… Впрочем, не будем об этих бренных материях, - он прикоснулся к рукаву гасконца, стряхивая прицепившуюся еловую иголку, - А кислый вид, разумеется, из-за того, что я расстроен происшествием с Атосом. Не говоря уже о том, что мои собственные грехи давят на меня, словно Голгофский крест. Иногда я завидую, - искренне признался Арамис, - вашей способности принимать все, как есть.
Шарль д`Артаньян: Д`Артаньян прищурился. Валявшийся в пыли осколок бутылочного стекла в таком чудесном освещении, как нынче утром, легко принять за настоящий алмаз. - Пожалуй, - он вновь намеренно не спешил нанести удар туда, где Арамис мог ждать атаки. Словесный поединок напоминал фехтовальный. Оба были достаточно опытными бойцами, каждый обладал достоинствами и недостатками. Оба могли хитрить, плести затейливое кружево обманных финтов. Но какую цель преследовал Арамис, гасконцу было неизвестно. Он напрягал все свои силы, всю изворотливость своего ума, чтобы добиться правды от хитроумного друга. Друга. Именно это слово не стоило забывать, увлекшись атакой или уходя в оборону. Пауза затянулась. Д`Артаньян еще раз взъерошил пятерней свою шевелюру. - Конечно, я угощаю! - воскликнул он. - Знаете, Арамис, ночью наш друг Портос выиграл изрядную сумму денег. Мы играли с двумя приближенными Месье. Теперь у меня куча славных пистолей, так что я могу выручить вас, как вы не раз выручали меня... совсем недавно, помнится, вы отдали мне лошадь, которую покупали для себя. Но ведь вам подарили другую! Д`Артаньян лукаво улыбнулся. Но, судя по всему, удар прошел мимо. - Грехи... говорить о грехах - вам? Вам, счастливчику, который нашел утешение и отраду даже во время осады? Давайте я покажу, что сердце у меня доброе, и приму у вас исповедь. Ведь в Писании сказано: исповедайтесь друг другу! Кажется, он правильно процитировал фразу, которую Арамис однажды произнес при нем?
Рене д'Эрбле: - Вы необычайно любезны, друг мой, - рука Арамиса замерла, когда гасконец начал цитировать Послание апостола Иакова. Что это? Д'Артаньян проникся святым Писанием? Он ущипнул себя за мочку уха, внимательно разглядывая лицо собеседника; но тот был чист, свеж и непорочен, словно майская роза. Неподдельное дружелюбие и озорная улыбка с толикой искренности стремились убедить шевалье д'Эрбле, что сердце гасконца открыто, и в другое время он бы с радостью этому поверил. Но только не сейчас, когда за пазухой грудь жгло письмо герцогини, а сам Арамис чувствовал себя старым и унылым брюзгой, которого накормили до отвала протухшими овощами и дали запить болотной водой. - Но вы забываете важный момент, сударь, - мушкетер произнес это таким елейным и высокомерным тоном, что самому стало неприятно, - видите ли, если мы вспомним слова апостола Павла, то обязательным условием для исповеди является полная открытость друг другу и вера, вера в благую Его волю. Если этого нет, то подобная исповедь становится даже опасной, и в чем-то вредной. Кроме того, - и он скривил презрительно губы, добавляя еще большей кротости в свой голос, - вспомните притчу о мытаре и фарисее. "Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится." Сдается мне, сударь, что вы несколько уподобляетесь сему фарисею, что ставил себя выше других. В другое время я бы с удовольствием открыл вам свое сердце и помыслы, да обсудил бы с вами кое-какие вопросы Писания, но ваш тон и некоторая уклончивость сегодня заставляют меня думать, что гораздо больше вас терзают... Скажем, тщеславные мысли о ваших новых сапогах, - и Арамис демонстративно перевел на них взгляд. Хотелось уколоть гасконца-всезнайку. В конце концов, с чего он вообще решил, что ему нужна исповедь? Да еще именно сегодня. Или же он точно знает, что речь идет о госпоже де Шеврез, и пытается с истинно гасконской деликатностью в этом убедиться?
Шарль д`Артаньян: Богословские рассуждения приятеля д`Артаньян предпочел привычно пропустить мимо ушей. Это была та территория, на которую он сам старался не заходить, потому что уже через пять минут упоминаний о фарисеях, мытарях, перстах и благословлениях у него начинала невыносимо болеть голова. Спасло то, что в ведре елея что-то ощутимо позвякивало. Гасконец достаточно успел изучить характер Арамиса, чтобы понимать: если Арамис начинает вот так с грустью и горечью цитировать Священное Писание - дело неладно. Во-первых, у Арамиса неприятности. Не у приятелей и приятельниц, а у самого Арамиса. Во-вторых, неприятности эти чаще всего бывали совершенно определенного рода. Потому д`Артаньян покачал головой, улыбнулся тонкой улыбкой, которая была присуща ему ничуть не меньше, чем будущему светочу церкви. Он ни в чем не был уверен. Более того, он считал, что его удар вновь не попадет в цель. Пустое предположение, ничем не подтвержденное, кроме вечернего разговора про мадам де Шеврез и ее бегство от конвоя. Гасконец, бросив быстрый пытливый взгляд по сторонам, тихо ответил: - Сапогам я рад, вы правы. У меня не так часто случаются обновки, а эта просто чудесна, поскольку я накануне весь день проходил почти босиком. Но зря вы обвиняете меня в тщеславии. Вы хотите, чтобы я честно сказал вам, о чем думаю? Извольте. Маркитантка была немногословна, но сообщила достаточно, чтобы попытаться найти того, кто ее нанял. Я руку готов дать на отсечение, что это не просто мерзавец, а английский шпион. Я признаю право англичан жить в их Англии так, как они хотят, признаю их право приезжать к нам. Я даже признаю их право воевать с нами. Но я не собираюсь признавать их право убивать моих друзей! Клянусь, я найду этого мерзавца и поговорю с ним по душам! Д`Артаньян невольно положил руку на эфес шпаги, усилием воли справился с накатившим волнением, и заговорил еще тише. - Еще меня волнует вот какой вопрос. Вы уж извините меня за откровенность, но я первый начал исповедь вам, чтобы подать добрый пример, как подобает христианину. Я вовсе не силен в тонкостях Священного Писания и вряд ли отличу Марка от Луки, но зато в детстве охотно читал всякие рыцарские романы. Меня больше интересовали подвиги и приключения, а не служение прекрасным дамам. Но не все таковы, как я. Кто-то... я подчеркиваю - кто-то, а не вы! - проникся именно идеями служения прекрасным дамам. Это хорошо, это можно только приветствовать. Но если прекрасная дама после восхитительной ночи дала своему рыцарю... своему верному рыцарю без страха и упрека некое поручение, которое рыцарь пообещал исполнить... Д`Артаньян ощущал себя последним мерзавцем. Черт, почему постоянно его ставят в такое дурацкое положение? Почему он в который раз оказывается в роли подсматривающего за чужой жизнью? Он знает тайны всех троих: Атоса, Портоса, Арамиса. Ему совершенно не хочется залезать в личные дела Арамиса. Тем более, что Арамис может тут же, на месте, выхватить шпагу ради защиты этих самых "личных дел". Судя по бледности, которая вновь разлилась по лицу мушкетера, все к тому и идет. Но попутно внутри усиливалось ощущение, какое возникает у удачливого охотника, когда он делает правильный шаг в сторону, где притаилась дичь! Потому д`Артаньян сделал предостерегающий жест и попытался как можно скорее закончить свою речь. Она и так затянулась. - Я бы не говорил ничего, если бы прекрасная дама послушалась приказа короля и кардинала и уехала. Но дама убежала из-под надзора. Дама предпочла скрываться. Если дама скрывается только ради встреч со своим рыцарем, это дело меня не касается. Но я немного наслышан про эту даму. Она дает англичанам несколько иные права, чем я. Я не буду просить у вас исповеди, раз вы в ней отказали. Сам я был совершенно откровенен. А вас прошу только об одном: подумайте и ответьте себе честно - могут ли быть связаны между собой английские шпионы и та самая прекрасная дама, которая вдруг приехала под Ла-Рошель? Если вдруг она действительно дала своему рыцарю поручение, которое его почему-то смущает... может быть, не выполнять это поручение?
Рене д'Эрбле: Арамис долго смотрел в лицо гасконцу, нехорошо прищурившись. Даже, когда тот замолчал, шевалье хранил молчание еще какое-то время. Внутри него шла борьба, между долгом дружбы, долгом христианина и этим странным, сладким и горьким чувством к взбалмошной герцогине. Сам того не зная, Д`Артаньян просто рвал ему сердце, заставляя ощетиниться внутри, но все же... - О, я понимаю, о чем вы, - беззаботно отозвался он, хотя лицо по-прежнему оставалось бледным, - вот только, любезный мой сударь, дело у вашего знакомого, как мне кажется, вовсе не в рыцарских романах. Это лишь обман чужой фантазии, такой эфемерный и такой нереальный. Разумеется, слово чести стоит тоже многого, но сети прекрасной дамы сильней иным, и эти силки держат за самое больное, что есть у рыцаря. Думаю, что он сознает, насколько опасны эти игры, и думаю, что он хочет отвести от них своих друзей, потому что женщины - женщинами, но все это, как говорит Атос, проходяще. В конце концов, всегда остаешься наедине с собой, своей совестью и бутылкой вина. Если рыцарь пропадет, то он пропадет один, - твердо закончил Арамис, поджав губы. О, ему столько решительности в душе, как он демонстрировал сейчас другу! Но все было пусто и тщетно - хотелось забыться сном, и одновременно было понятно, что никакого спокойного сна в ближайшее время не будет. - Простите меня, Д`Артаньян, - уже совсем другим тоном сказал он, - Я вас обидел, совершенно сознавая, что делаю! Но своим великодушием вы устыдили меня. Признаться, я думал, что из нас великодушней всего Атос, но, клянусь - вы превзошли его! И, возвращаясь еще раз к тому рыцарю, - он все прекрасно сознает. Но есть вещи, что сильней его, и остается только повернуть их на свое благо. Только после этого Арамис отвел взгляд. Да, помощь друзей - это хорошо. Но все же за свои ошибки и грехи расплачиваться надо самому. Мушкетер в расстроенных чувствах дернул за шнурок плаща, и пышная кисть с треском оторвалась. Он взвесил ее на руке, хмуро глядя на нее.
Шарль д`Артаньян: Д`Артаньян поджал губы. Ему хотелось выругаться - громко, не выбирая выражений. То есть нет. Как раз выпалить все самые мерзкие, какие только он знал. Последовательно. Значит, все же герцогиня... Значит, все же на самом больном месте... Расспрашивать дальше бесполезно - Арамис ничего не скажет, и будет прав. Он и так, повинуясь неведомому порыву, открыл слишком много. Возможно, уже через час он пожалеет о своей откровенности. Это так похоже на Арамиса! Нужно было что-то срочно предпринимать. Сейчас, сию секунду! - Арамис, - гасконец положил руку на плечо другу, почти насильно развернул того лицом от солнца. - Арамис, посмотрите же на меня. Азарт охотника, который напал на след, пропал, испарился, словно его и не было вовсе. Просто Арамис не был предателем. Был запутавшимся, а потому особенно несчастным человеком, перед которым вдруг встал трудный выбор. Это иное дело. - Арамис, - голос гасконца зазвенел от волнения, д`Артаньян говорил с трудом, делая паузы между словами. - Совесть и долг подсказывают мне кое-что. Я... я должен сказать тому рыцарю... да, я скажу ему, как только встречу и буду стоять с ним рядом так, как сейчас с вами... Друзья на то и созданы, чтобы помогать в горе и радости. Друзья, если это именно друзья, а не приятели и не собутыльники, всегда будут рады выручить. Не следует бояться за друзей, если они сами люди решительные, сообразительные и смелые. Думаю... у того рыцаря тоже есть такие друзья... как у вас есть мы. А что до идеи все же повернуть вещи, которые от нас не зависят, в нужную нам сторону... это прекрасная идея, Арамис. Это просто превосходная идея, и именно ее стоит воплотить в жизнь. Гасконец поспешно стянул со своей руки перчатку и протянул Арамису ладонь. - Вот моя рука. Доверьтесь и опирайтесь на нее смело. Есть вещи, которые можно не объяснять друзьям. Просто скажите: я могу помочь? Мы все можем помочь вам?
Рене д'Эрбле: Арамис отшвырнул кисть плаща в сторону, выслушав слова Д`Артаньяна. Какого же дьявола или святого так сложно делать выбор между сердцем и... сердцем? Еще вчера он думал о том, что есть лишь один верный путь, а сейчас запутался, как путник в самую темную из ночей. Помедлив, он снял перчатку и вложил свою руку в руку друга, крепко сжав его ладонь. - Спасибо, - негромко сказал он, приближая свое лицо к гасконцу, - Но пока я ничего не могу сказать определенного. Я с радостью воспользуюсь вашим предложением, когда буду знать как. И, кстати, раз вы заговорили о предателях... Арамис оглянулся, не слушает ли их кто? Но все было тихо, только какой-то румяный старик на той стороне дороге дремал, подставив лицо солнцу. - Атос говорил вам о таинственном письме, которое мне отдала бывшая мадемуазель де Кюинь?
Шарль д`Артаньян: Д`Артаньян наморщил лоб. Он не жаловался на забывчивость, но за последнее время ему слишком многое приходилось удерживать в памяти. - Мадемуазель де Кюинь? Имя опять вызвало улыбку. - Нет, не говорил... то есть... Теперь можно было позволить себе исчерпывающую откровенность про все, что касалось дела, но не задевало деликатную тему о герцогине и ее поручении. - Атос не говорил про то, что вам отдала его именно мадемуазель де Кюинь. Но он упоминал о каком-то таинственном письме, попавшем к вам в руки. Я вроде бы даже припоминаю слова Атоса о том, что письмо написано бесцветными чернилами - стало быть, дело нечисто! Честный человек, которому нечего скрывать, не станет прибегать к шпионским уловкам. Гасконец ни на секунду не забывал об осторожности и говорил очень тихо.
Рене д'Эрбле: - Да-да, - подтвердил Арамис, приобнимая друга за плечи и еще больше понижая голос, - Именно так оно и было написано. Мне удалось расшифровать его. Он чуть отстранился, внимательно глядя на гасконца, словно взвешивал - какую реакцию вызовет эта новость. - На самом деле, разумеется, эта заслуга тоже принадлежит нашей маленькой знакомой, - неспешно продолжил он чуть громче, - Она знает в этом толк. Кстати, она больше не мадемуазель, и сменила свою девичью рубашку на замужний наряд. Браки нынче заключаются не только на небесах, но и тут же подтверждаются на земле. Впрочем, это и к лучшему. В письме были имена, - выдохнул он почти на ухо д`Артаньяну, - имена предателей, которые связаны с англичанами.
Шарль д`Артаньян: Д`Артаньян никак не ожидал подобного поворота дел. Он заметно вздрогнул, но тут же с хохотом ударил себя по колену. - Проклятые насекомые! Прокусывают до крови даже сквозь ткань! - гасконец громко смеялся и размахивал руками, как бы отгоняя что-то крошечное, летающее вокруг. При этом взгляд его лихорадочно блестел. - Как вы здесь можете находиться! Прочь отсюда, немедленно! Ах, проклятые! Он потащил Арамиса прочь от трактира, продолжая смеяться и размахивать свободной рукой. Когда молодые люди оказались на улице, д`Артаньян, точно пытаясь удержаться на ногах, прислонился головой к плечу Арамиса. - На двор вышли какие-то люди. Нам не стоит разговаривать там, где нас могут услышать. К тому же я не хочу, чтобы видели, как мы шепчемся, точно два заговорщика, - тихо сказал он, моментально отбросив шутливый тон. - Простите меня за дурацкую комедию, милый друг, но я сам виноват: не был готов услышать такую важную новость. Всякий, кто мог наблюдать за нашей беседой, тотчас понял бы, что вы мне сообщили нечто, от чего любого подкинуло бы на месте... Предатели, говорите вы? И вы теперь знаете их имена? Вы готовы рассказать мне... нам? Гасконец вновь крепко сжал руку Арамиса. - Ваша откровенность не повредит вам в глазах... той, кому вы дали слово?
Рене д'Эрбле: Арамис вздохнул. В его вздохе не было ничего осуждающего; скорее, просто искреннее сожаление о том, что друг его извиняется за вполне естественный поступок. О, если бы д`Артаньян видел его сегодня с утра... Пожалуй, этот побег из монастыря стал бы притчей во языцех людских. Что рядом с ним эта невинная комедия импровизаций? То же самое, что сравнить незыблемую гору и невинную бабочку, порхающую рядом. - Вы совершенно правы, сударь, - чуть высокомерно кивнул он, отвечая сразу на все вопросы: и про назойливых насекомых, и о том, что стоит сохранять осторожность, и что именно это шевалье и имел в виду, и имена предателей ему известны. Впрочем, последнее он счел нужным пояснить. - Да, друг мой, я знаю, - уже тише сказал Арамис, морщась, как от зубной боли - уж не скидывает ли он с себя проблему с этим письмом на гасконца, чтобы самому жить спокойно хоть в чем-то? - И я готов сказать. Но не знаю, лучше это сделать сейчас или подождать, пока мы соберемся вчетвером? Может быть, наш дорогой Портос или Атос также могут что-то сообщить об этом? В памяти раздался гортанный смешок герцогини, когда она начала уверять, что имена эти ей неизвестны. Вроде бы она не поверила ему, когда он солгал, что интересуется этими людьми из ревности, но крылось ли за этим нечто большее? Сейчас ему было трудно судить - просто потому, что он не хотел, чтобы она марала себя предательством, ведь это значило... Нет, лучше об этом подумать позже. - Не о чем волноваться, сударь, - ровно и доброжелательно ответил Арамис, улыбаясь, - Я думаю, что эти дела не касаются женщин. Пусть даже тех, кто не может усидеть спокойно на одном месте.
Шарль д`Артаньян: - О, друг мой! - д`Артаньян тяжело вздохнул. - Мне ли говорить вам, что женщина способна засунуть свой хорошенький нос везде! Ими руководит или любопытство, или тщеславие... А уж женщина, которая решила командовать мужчинами - это хуже урагана! Знаете, моя матушка - очаровательная женщина. Но что про нее иногда говорил мой отец! Последовал еще один вздох. Затем лицо гасконца приняло серьезное, сосредоточенное выражение. Молодой человек отбросил не достойное воспитанного дворянина намерение, которое только что имел: еще раз пройтись по поводу мадам де Шеврез и тем самым заставить Арамиса покраснеть до ушей. Довольно того, что уже сказано. - Я бы хотел, чтобы вы сказали все, что знаете, прямо сейчас. Друзьям мы повторим - между нами нет тайн, тем более, что речь идет о жизни Атоса. Гасконец помедлил - и сказал нечто противоположное тому, что пришло ему в голову несколькими минутами ранее, когда он хотел подразнить Арамиса: - Условимся так. Вы скажете мне имена, которые вам удалось узнать. Я через полчаса должен быть на совете в палатке Тревиля. Будьте уверены, я передам ваши сведения капитану и не утаю, от кого их получил. Это ваша заслуга. Если Тревиль даст мне пояснения по поводу этих людей - я тотчас передам его слова вам, всем троим. Таким образом мы выиграем время. Гасконец устремил на Арамиса свой ясный взгляд. - Вы согласны? Поймите, я не требую от вас - вы предлагаете сами. Мое присутствие на совете у Тревиля - дело обычное, оно ни у кого не вызовет подозрений. Мне теперь везде мерещатся шпионы, мне кажется, что за каждым из нас наблюдают недобрые глаза. Мы можем расчитывать только на друг друга. Еще на Тревиля. Больше я не доверяю никому. Д`Артаньян усмехнулся. - Ах, да. Я забыл про его высокопреосвященство. Ему я тоже доверяю. А вы?
Рене д'Эрбле: - Как если капнуть в доброе вино дегтя, и оно станет непереносимым на вкус, так и самая маленькая ложь обращает всю правду в обман, - несколько печально отозвался Арамис, отводя глаза, - Женщины любят недоговорить, умолчать, слукавить, поэтому многие отцы церкви всегда относились настороженно даже к лучшим из них, подозревая, что при рождении их в уста целует бес. Иногда я склонен подозревать, что они не столь далеки от истины. Он покачал головой, а затем крепко сжал плечо гасконца. - Поэтому я втройне рад, что у меня есть такие друзья, как вы, сударь. Итак, что касается тех, о ком вы спрашиваете, - и шевалье понизил голос, - их имена: Крете и де Фолетье. Они были названы в письме, как предатели из форта Сен-Мартен. Письмо то было адресовано его высокопреосвященству, и оно сейчас со мной. На слова о доверии он промолчал. Подобно д`Артаньяну, Арамис был готов подозревать всех подряд. А уж самого себя - о, об этом даже не хотелось и думать! Он знал, что действовал верно, но все же об искренности стоило забыть.
Шарль д`Артаньян: - С вами? - на сей раз д`Артаньян совладал с собой. Только чуть покачал головой. - Право, мой друг, вы иногда изумляете меня своим хладнокровием. Носить подобную бумагу с собой - все равно что пригревать на груди гадюку! Она расшифрована? Ведь чернила были невидимыми? Или Атос ошибся? Гасконец, судя по всему, был сильно взволнован. - Я могу сейчас посмотреть на письмо? Вон там, между домов, есть тупичок. Там стоит бочка. Мы присядем на нее, вы прикроете меня своим плащом. Сделаем вид, что делим деньги. Кошелек у меня есть. Да, и часть пистолей, что выиграл Портос - ваша. Гасконец улыбнулся с мальчишеской открытостью. - У нас принято все делить на четверых. Если вам по какой-то причине неприятно, можете считать, что я купил право посмотреть на ваш опасный и таинственный трофей. Д`Артаньян вдруг зажмурился и звонко чихнул. - По правде говоря, никогда в жизни не видел писем, написанных тайнописью. И рискую умереть от любопытства на месте. Вы спасете меня? Вы покажете? Что-то подсказывает мне: нужно действовать быстро и решительно, иначе мы проиграем.
Рене д'Эрбле: - Гораздо хуже, если ее найдут и умыкнут без моего ведома, - хладнокровно, как только мог, ответил Арамис, хотя по спине пробежала дрожь, как только он представил, как бы он мог закончить свою жизнь из-за этого письма. Но кто сказал, что эта неприятность миновала? Таинственный злоумышленник все еще рядом, и он, наверняка, решителен и готов действовать. - Пойдемте, - и он увлек друга за собой, бросив внимательный взгляд по сторонам, - Вы поистине, как дитя, д`Артаньян, - недовольно произнес шевалье, присаживаясь на бочку, предварительно проведя перчаткой по замызганной поверхности, - Так громко реагируете, что любой любопытный таракан сразу поймет, что вам сообщили что-то важное. Мне иногда кажется, что по вашему лицу все можно читать, как в открытой книге. Пока гасконец закрывал собой проход, Арамис, морщась от неприятного запаха подгнившей капусты (похоже, в этой бочке, облюбованной Д`Артаньяном, когда-то хранилась именно она), нащупал злосчастное письмо. В отличие от письма герцогини, оно было написано на другой бумаге, более шершавой на ощупь, кроме того, мушкетер предусмотрительно сложил их по-разному. Он отвернул уголок и, увидев чуть поблекшие строчки (помнится, когда молодая жена графа де Люза проявляла письмо, они были ярче), довольно кивнул, а затем протянул письмо другу. - Читайте, - коротко предложил Арамис, - Только, ради всех святых, будьте сдержанней.
Шарль д`Артаньян: Д`Артаньян взял бумагу, развернул. Пальцы молодого человека подрагивали от вполне объяснимого волнения. «Имена тех, кто служит англичанам – де Фолетье и Крете. По моим сведениям, они получили посылку от мэтра Пьера и ожидают только сигнала снаружи. Однако, полагаю, это произойдет не раньше конца сентября». - Посылку... - задумчиво протянул гасконец. - Посылку снаружи... Он дважды перечитал письмо, чуть шевеля губами как прилежный школьник, желающий твердо запомнить важное правило. Имена де Фолетье и Крете ему ничего не говорили, но это не означало, что их не знал никто в лагере. Достаточно обратиться к капитану де Тревилю - и он наведет все возможные справки. А вот мэтр Пьер... мэтр Пьер... где-то совсем недавно д`Артаньян слышал это имя. - Спасибо, друг. Это действительно очень важно. Думаю, что и срочно. Форт держится - значит, сигнал еще не получили. Что вы думаете по этому поводу? Кто может подать сигнал?
Рене д'Эрбле: - Я думаю, что мы разворошили муравейник, - задумчиво ответил Арамис, недовольно морщась и очищая прилипшую грязь с перчатки, - И сейчас они в панике спасают себя и обломки своих планов. Я не знаю, кто может подать сигнал. Монахиня, чей-то слуга, кашевар из лагеря, один из наших товарищей по караулу... Список может быть велик! Разумеется, не имею в виду никого из нас четверых, - тут же пояснил он, чтобы вспыльчивый гасконец не принял это на свой счет, - Но видится мне, что здесь замешан кто-то из придворных, близких к королю. Или к королеве. Он сделал паузу, чтобы до друга полностью дошел смысл его слов. - Ведь вы только подумайте, они действуют не где-то в тихом месте! Они действуют прямо перед носом у регулярной армии, совершенно неуловимые, как запах роз на рубахе садовника, который весь день удобрял свой сад компостом. Все это заставляет меня предположить, что кто-то наверху подготавливает им почву. Понимаете? Арамис поднял ясный взгляд на Д`Артаньяна, стараясь уловить выражение его лица. - Еще мне интересно, что за посылка, которую они ждут. Важные документы? Припасы? Новое оружие? Как вы полагаете, сударь?
Шарль д`Артаньян: - Я предполагаю? - гасконец вытянул губы трубочкой и негромко хмыкнул. - Арамис, я еще позавчера предполагал, что это у меня есть свойство находить различные приключения. Теперь я вижу, что нынешнее приключение настолько велико, что Провидение или Бог - называйте как хотите, я не настаиваю на имени! - решило наградить участием в событиях даже Портоса, который обычно благоразумнее нас троих, вместе взятых. Он не ввязывается в сомнительные истории, а его маркизы и герцогини - исключительно благонадежные дамы. Д`Артаньян еще раз перечитал письмо, аккуратно сложил и отдал его Арамису. - Спасибо, вы оказали нам всем неоценимую услугу. Что до ваших слов, то я полностью с вами согласен, Арамис. Вся эта шпионская история имеет завязку где-то наверху. И мне кажется... - молодой человек огляделся по сторонам и понизил голос до еле слышного шепота. - Месье Гастон в этом замешан, или же его планируют использовать. Это было неожиданно возникшее предположение, которое ни на чем, кроме слухов, не основывалось. У брата короля в данный момент не имелось ни малейшего греха на совести, за ним постоянно приглядывал сам кардинал. Но в прошлом... - Что до посылки, которую ждут в форте, то я даже боюсь предположить. Вряд ли документы - это оружие для политиков. Новое оружие... быть может, не новое, а всего лишь хороший заряд пороха, который подложат под стену. Боеприпасы у осажденных на строгом учете, я слышал. Они просто так не тратят ни единого выстрела. Если бы вы были лазутчиком в форте, который осажден - что бы вы сделали? Я бы попытался взорвать арсенал.
Рене д'Эрбле: - Я бы действовал с помощью яда. Отравленные припасы или вода – этого достаточно, чтобы сломить сопротивление защитников. Надежней, чем любые взрывы... Арамис принял письмо и тщательно сложил его. Дрожь в пальцах мешала, и он вновь и вновь разглаживал сгиб, чтобы успокоиться. Слова д`Артаньяна о брате короля опять всколыхнули болезненные подозрения и неуверенность в том, что стоило соглашаться передать второе письмо. Но ведь, так или иначе, он обещал перед Мари, что сделает это, а теперь сомневался в правильности своих решений. Шевалье глубоко вдохнул, а затем молча взглянул в ясные глаза друга. На какое-то мгновение ему захотелось довериться гасконцу, вручить второе письмо, чтобы заставить самого себя поверить, что он – не предатель… Но мысль о том, что тот скажет, и как печально взглянет Атос, и как Портос будет волноваться и кудахдать, словно наседка, оказалась горька. Нет, нельзя, чтобы друзья узнали. Арамис выдохнул, твердо решив, что просто потеряет его, как только представится случай, и завершил свою краткую речь: - Но, главное, друг мой, то, что содержимое посылки не важно. Важней не допустить, чтобы она попала адресату. И я очень надеюсь, что капитан де Тревиль сделает для этого все возможное. С нашей помощью. Он положил письмо за пазуху, устраивая его поудобней. Оно никак не хотело ложиться так, чтобы не царапало кожу сквозь тонкую рубаху, да еще второе письмо мешало лечь, как следует. За этими хлопотами Арамис не заметил, как послание герцогини вышло из потайного кармана и нырнуло между дублетом и рубахой. - А теперь нам пора расстаться, - произнес он, довольный тем, что нашел для себя лазейку, - Я вернусь в лагерь и буду с нетерпением ждать от вас весточки, сударь. Он корректно наклонил голову, развернулся и пошел прочь. Письму герцогини не давал упасть лишь широкий ремень, но при первых же шагах оно скользнуло вниз, а затем и вовсе повисло из-под полы колета, чтобы затем мягко приземлиться на пожухлую траву.
Шарль д`Артаньян: Д`Артаньян почувствовал, что его друг почему-то смущен и больше не желает разговаривать. Гасконец не понимал, чем мог так сильно задеть Арамиса. Как и когда-то в начале их знакомства, юноше подчас не хватало умения достойно выйти из щекотливой ситуации. Конечно, Арамис имеет право нервничать, да и побыть одному после сложного разговора необходимо. Гасконец хотел было сказать, что им по пути - ведь и он направляется в лагерь! Из-под камзола Арамиса выпало письмо. Мушкетер явно не заметил потери. Следовало бы окликнуть друга и отдать ему злополучный конверт. Тот самый. А еще Арамис уверял, что в его кармане письмо нашло надежный приют! Но д`Артаньян нагнулся и поднял письмо раньше, чем открыл рот. Это было не то письмо, которое только что обсуждали два друга! Лист дорогой плотной бумаги, источающий сладчайший аромат женских духов. Д`Артаньян судорожно вдохнул запах. Машинально прочитал две строчки, прямо указывавшие на адресата. Понял, что знает и почерк, и запах. Он уже однажды служил посланцем любви и отвез письмо, которое пахло так же, было написано этим же изящным и в то же время твердым почерком. Но то письмо предназначалось Арамису. Это - его королевскому высочеству герцогу Орлеанскому. Гасконец на некоторое время превратился в статую. Арамис уходил. Был огромный соблазн не догонять его, не отдавать письмо. Дружба... Вот понятие, через которое д`Артаньян переступить не мог. Герцогиня - это крест, который Арамис должен нести сам. Пусть сам решает, как ему действовать. Довольно того, что очередная тайна скрытного мушкетера стала известна гасконцу. - Арамис, - сдавленно окликнул д`Артаньян. - Вы потеряли... вот это. Возьмите и будьте аккуратны. Он надеялся, что Арамис не догадается о том, что д`Артаньян узнал почерк. Попытался состроить самую беззаботную мину на своей подвижной физиономии. Кажется, его усилия оказались напрасны.
Рене д'Эрбле: Он не спешил оборачиваться, когда окрик за спиной застал его врасплох. Предчувствие чего-то нехорошего окатило Арамиса с ног до головы ледяной волной. Уж больно странный голос был у гасконца, как будто тот увидел призрак. Медленно, нехотя, шевалье повернулся. Взгляд д`Артаньяна выражал жалость и какую-то судьбоносную решительность, сочувствие и некий укор; во всяком случае, именно так казалось сейчас Арамису. Впрочем, когда он увидел письмо в его руках, все мысли вылетели из его головы. Ничто не имело такого значения, как этот лист бумаги. Это было вовсе не то письмо, которое только что побывало в руках у гасконца. Краска прилила к его щекам, и мушкетер наклонил голову, словно готовился обороняться. - Это не то, что вы думаете... - выдавил он из себя банальность, не в силах пошевелиться. Предательство! Обман! Разочарование! Он наяву представил себе насмешливо-печальное лицо Атоса, удивленного Портоса, и поморщился. Не было ему оправдания - ни перед друзьями, ни перед возлюбленной.
Шарль д`Артаньян: - Это... ваше дело! - со свистом, через зубы выдохнул гасконец. Он полагал, что сейчас совершает самую страшную ошибку в своей жизни. - Я... ничего не думаю. Просто вы - мой друг. Д`Артаньян решительно помотал головой, точно отгоняя ненужные мысли. - Я не бегаю за чужими тайнами и даже не желаю их знать! - выпалил он с мальчишеской горячностью. - Это... ваше дело! Мое... дело... - каждое слово жгло язык как слишком горячий кусок жаркого. - Мое дело сказать Тревилю про то, что было в другом письме! Только это имеет значение... только это! Д`Артаньян почти грубо оттолкнул друга и припустил в сторону лагеря.
Рене д'Эрбле: Жгучий румянец появился на щеках, и Арамис наклонил голову, не в силах смотреть вслед ушедшему другу. Он ничего не крикнул вслед, хотя слова оправдания уже были на кончике языка. На душе стало так тяжко, так противно и тоскливо, как прогорклое масло в подгоревшей ячменной каше. Чем большее благородство проявил гасконец, тем большим ничтожеством чувствовал себя шевалье. В голове вертелся вопрос: как бы он сам поступил в такой ситуации? И единственный очевидный и правильный ответ был в том, что Арамис бы такого не оставил и не простил. Может быть, он бы попробовал помочь другу, но молчать бы не стал - особенно если дело касалось дальнейшей карьеры. А ведь д`Артаньян, если вся эта история всплывет, не сможет остаться в стороне. Ощущать это было вдвойне гадко, словно ты - не христианин, но языческое чудовище. Он медленно выпрямился и провел рукой по лицу, словно хотел стереть все свои переживания, а затем зашагал в противоположную от лагеря сторону. Видеть друзей сейчас было невыносимо.
полная версия страницы