Форум » A la guerre comme à la guerre » У каждого свое оружие. 20 сентября 1627 года, вечер » Ответить

У каждого свое оружие. 20 сентября 1627 года, вечер

Richelieu:

Ответов - 45, стр: 1 2 3 All

Richelieu: Сравнение понедельника с другими днями недели не вошло еще в поговорку, и оттого Ришелье не мог сегодня найти утешение в народной мудрости. Прежде чем стать рутинной, повседневная жизнь под Ларошелью продолжала щедро снабжать кардинала сюрпризами. Одним из них стали ответы троих командующих на отчет о положении в городе, который составил Шарпантье по словам Ронэ. Другим, приятным, была весточка от исчезнувшей несколькими днями ранее мадемуазель Делорм, написавшей, ни много, ни мало, из ставки герцога Бэкингема. Сообщенные ею новости, о готовящемся английском десанте с целью нападения на ставку кардинала, Ришелье огласил, не указывая, конечно, их источник, на совете командования в ставке его величества – где его ждал третий сюрприз. Мало того, что Тревиль имел наглость подвергнуть сомнению его сведения и надежность его агента, он сослался на какие-то свои каналы, не захотел их раскрыть и, что самое худшее, успел заранее привлечь на свою сторону короля. И хотя Бассомпьер, то ли сводя счеты с Тревилем, то ли желая улучшить свои отношения с кардиналом, предложил на всякий случай перевести один из подчиненных ему полков к Каменному мосту, это предложение также было отвергнуто. Месье даже не дал себе труда скрыть ухмылку, и Ришелье возвратился к себе в прескверном настроении, которое подпортил затем ежедневный доклад, из которого выяснилось, что в Этре ходят слухи о том, что католики планируют вырезать полгорода, начиная с пастора. Если бы Рошфор не уехал с первыми лучами солнца, в нынешнем своем расположении духа кардинал добавил бы с дюжину имен к короткому списку, который ему надлежало передать шевалье де Ронэ. Выдержав долгий и утомительный разговор с Кавуа, которого не могло привести в восторг намерение кардинала провести эту и следующую ночь в ничем не примечательной комнате в «Красной голубятне», где он обычно встречался с самыми тайными своими агентами, Ришелье смог настоять на своем и даже добился того, чтобы сопровождал его не хорошо вооруженный отряд, который выдал бы его убежище всем и каждому, но только те двое, кого брал с собой в «Герб Аквитании» Шарпантье. Теперь, собравшись и переодевшись, кардинал чувствовал себя неожиданно лучше, как школяр, сбежавший с урока. Целая ночь, в которую можно будет делать, что захочется!

Луи де Кавуа: Капитан вернулся в ставку за считанные минуты после визита к Барнье. Его больше не задерживала лошадка бедняги-мушкетера, а вороной расстояние между лагерем и ставкой не замечал. Увидев во дворе дю Крэ, Кавуа понял, что прибыл вовремя. Капитан был несколько раздосадован тем, что не смог убедить кардинала взять с собой надлежащую охрану, но это временное поражение меркло перед новостями, которые привез Арамис. Пожалуй, можно было попробовать убедить монсеньора начать ночную прогулку с гвардейского лагеря. Более безопасного места для Ришелье пикардиец не знал. По крайней мере, под Ларошелью. Едва спешившись, Кавуа отправился разыскивать хозяина ставки, не желая начинать рассказ во дворе. - Немного новостей, монсеньор, - поспешил он заверить кардинала, прежде чем тот решит, что телохранитель явился продолжать бесплодную дискуссию.

Richelieu: – Приятных или неприятных? – улыбнулся Ришелье, протягивая руку к стулу, на котором лежали тяжелый плащ и кошка. Дождь лил почти не переставая весь день, и Дикарка, которую выгнали с теплой кухни, может, и с неохотой, но пришла к нему в кабинет. На самом деле, он уже видел, что плохими новости не были – в глазах капитана читалось предвкушение чего-то хорошего.


Луи де Кавуа: - Судите сами, монсеньор, - едва заметно улыбнулся пикардиец. - Менее часа назад ко мне прибыл гонец от Тревиля. Он использовал эту поездку как предлог, чтобы втайне от своих рассказать мне о готовящемся на вас покушении. Что самое занятное - это Арамис. Имена неразлучной четверки в стане кардиналистов были на слуху. - Он подчеркнул, что предупреждение исходит не от Тревиля, и просил сохранить рассказ в тайне. Кроме того, он просит вас оказать ему честь встретиться с ним. Он был довольно прям и сказал мне, - Кавуа вновь едва заметно усмехнулся, - что намерен искать вашего покровительства. Он сказал, что контужен. И я попросил мэтра Барнье осмотреть его... Состояние молодого человека таково, что он все еще в нашем лагере. Слова капитана можно было истолковать двояко, и он добавил, глядя чуть в сторону: - Кажется, его разморило в тепле палатки. Капитан удержался от невинного тона, это было бы слишком явно.

Richelieu: Арамис? Это было очаровательно. Что же до прочего, то Ришелье достаточно хорошо знал своего капитана, чтобы при таком количестве намеков восполнить недостающие подробности. - Ах, вот как, - протянул он. – Бедный молодой человек! Сколь неосмотрительно с его стороны пускаться в дорогу в таком состоянии. Он рассказал что-нибудь, что нам неизвестно? На самом деле готовящихся покушений, о которых кардинал знал, было два. Первое планировалось ларошельцами, и о нем предупреждали его по очереди Ронэ, Бутвиль и Портос. О втором узнал Кавуа, благодаря чему Ришелье позволил себе, сославшись на приступ мигрени, отказаться от участия в бекасиной охоте, которую устраивал в своих владениях местный барон де Буази. Об участниках этого второго заговора Ришелье кое-что знал. О первом – ничего.

Луи де Кавуа: Кавуа мгновенно стал серьезным. - Да, монсеньор. Это что-то новое... - он коротко пересказал все, услышанное от Арамиса. - Если позволите... - он колебался какой-то миг. - Я мог бы взять этих наглецов, если вы сочтете возможным обставлять свой вечерний отъезд таким образом, чтобы все считали, будто вы ночуете в ставке. Даже если мушкетер лукавил, предосторожность не будет излишней. Ваш отказ от моего предложения был мудрым решением, - был вынужден признать гвардеец. - Прошу прощения, что не оценил его как должно. Я хотел бы использовать эти ночи для небольшого... Розыгрыша, результатом которого могут стать имена заказчиков убийства. Арамис чуть не спугнул их, думаю, они поторопятся.

Richelieu: Первым порывом кардинала было возразить, что, даже если тот, кто отдавал приказания Мишелю-Мавру, сумеет убедить его не оставлять своих попыток, раньше завтрашнего утра следующей встречи с Монеттой он не добьется. Но почти сразу новая мысль побудила его помедлить. Капитан, несомненно, лукавил, признавая, что, желая покинуть свою ставку, Ришелье был прав. Но не мог же он надеяться, что столь простым способом заставит его вновь переменить планы? О, соблазн поучаствовать в ловушке, которую собирался расставить Кавуа, был, несомненно, велик, но… под задумчиво опущенными веками кардинала промелькнула усмешка. Не сегодня. – Как вы предлагаете это сделать? Нынешнее платье Ришелье ничем не отличало его от одного из его же дворян. Но ведь капитан раньше застрелится, чем предложит своему патрону уехать одному… Ничуть не сомневаясь, что ему тут же предложат безопасный путь, кардинал уже мысленно решил, что сначала отправится побеседовать с Арамисом.

Луи де Кавуа: Первую часть хитрого плана кардинал, похоже, раскусил и Кавуа позволил тени досады отразиться на лице - во имя претворения в жизнь второй и главной части, в которой фигурировал королевский мушкетер. - Ваша гвардия, монсеньор, успела так примелькаться в окрестностях ставки, что никто не обращает на нее внимания, - неторопливо произнес телохранитель. - Люди видят красный плащ и этого довольно, чтобы не всматриваться в лицо под шляпой... Кавуа не к месту вспомнил присказку пикардийской черни про безоружных путников, которые, по мнению местного отребья, были всего лишь набором одежды и денег, любезно доставленных к месту грабежа. - А если гвардейцы едут группой, люди скажут - "проехал отряд", но даже искусный шпион вряд ли сможет описать каждого, потому что не придаст значения... Привычной детали пейзажа.

Richelieu: Рука кардинала, уже взявшаяся за край плаща, замерла. Предложение Кавуа не просто ему понравилось - оно открывало новые перспективы в будущем. - И мне не придется тревожить кошку, - закончил он. - Это будет маленький отряд, капитан. Собственно говоря, поодиночке гвардейцы ездят едва ли не чаще, чем группой. Особенно к себе же в лагерь. Не предполагая всерьез, что Кавуа позволит ему отправиться одному, Ришелье этим замечанием обозначал пределы своего согласия. Двух человек, с его точки зрения, было более чем достаточно.

Луи де Кавуа: У них сегодня уже состоялся очень похожий разговор. Слишком недавно, чтобы снова начинать дискуссию. Переспорить кардинала не удавалось никому, но обоснованные аргументы он принимал - и большую часть из них разносил в пух и прах, когда желал этого. Сейчас Кавуа склонен был согласиться. Дорога до лагеря была коротка, в самом лагере Ришелье ничто не угрожало, так что намерения кардинала совпали с планами его телохранителя. Да и случись на их головы обещанный десант, опознать первого министра в гвардейском плаще будет затруднительно, а вывезти его станет проще... Если потом кардинал все-таки захочет отправиться в "Голубятню", ему достаточно будет в укромном месте сбросить плащ, а дю Крэ и Севран смогут присоединиться к нему возле лагеря, если их предупредить. - Между вашими людьми сильны дружеские связи, - едва заметно улыбнулся телохранитель. - Я часто вижу их по трое-четверо.

Richelieu: Прищур, котором кардинал ответил на слова своего капитана, чем-то напоминал взгляд той самой кошки, которую он сейчас погладил. – Мои дружеские связи с вашими людьми не настолько сильны, – указал он. – Я поеду с вами. И с одним из ваших друзей, если вы настаиваете на этом условии. С кем-то другим, если не настаиваете. Пусть господа де Севран и дю Крэ присоединятся ко мне уже в лагере. Мы едем сейчас же? В этом вопросе было больше от утверждения, и жест, которым он проверил, легко ли выходит из ножен шпага, был еще более очевидным намеком. Несмотря на свой сан, Ришелье не нашел в себе сил совершенно отказаться от оружия. Кавуа знал об этом поболе прочих, и кардинал не преминул напомнить ему сейчас, что он, как-никак, не беззащитен.

Луи де Кавуа: Кавуа почтительно склонил голову, скрывая удовлетворение в глазах. В обсуждениях количественного состава сопровождения кардинала он давно исходил из принципа "предлагай больше, получишь близкий к нужному результат". Подготовка к выезду заняла исчезающе мало времени, так что капитан вполне уложился в высказанное кардиналом "сейчас же", предупредив нужных людей и добыв из полумрака кордегардии одного из гвардейцев. Так совпало, что шевалье де Сен-Блез действительно принадлежал к числу друзей пикардийца, и расплачивался за это тем, что регулярно получал самые ответственные поручения. Впрочем, это помогало ему уверенно идти к званию одной из первых шпаг роты, уступая только де Вийе и, пожалуй, гасконцу л'Арсо. Кавуа в этом соревновании не участвовал, под настроение отряхивая пыль со всей троицы.

Richelieu: Путь в лагерь не занял и десяти минут, и дежуривший у рогаток часовой, немедленно узнавший как капитана, так и того, кого он сопровождал, приветствовал обоих почтительным поклоном. У коновязи спешились все трое, но дальше, к стоявшей несколько на отшибе палатке лекаря отправились только Ришелье и Кавуа. Не успевший еще навестить своих гвардейцев in situ кардинал оглядывался с самым одобрительным видом, но у самой цели догнал шедшего чуть впереди капитана, опуская руку ему на локоть. – Молодой человек, скорее всего, захочет поговорить со мной наедине, – напомнил он.

Луи де Кавуа: - Я тоже так подумал, монсеньор, - Кавуа не сомневался, что Арамиса уже разоружили (в самом деле, лежать, не расставаясь со шпагой, удовольствие сомнительное, а при контузии - еще и опасное для окружающих), но было кое-что, чего капитан искренне терпеть не мог, и это называлось "случайности". Впрочем, один взгляд под откинутый полог убедил гвардейца в предусмотрительности мэтра и его учеников. Медик, увидев возле своей обители высоких гостей, поклонился обоим. Повинуясь жесту капитана, поднес к носу мушкетера открытый флакон с нюхательной солью и, едва веки того дрогнули, поторопился покинуть палатку. Барнье только что получил ответ на вопрос, для чего Кавуа так своеобразно обошелся с Арамисом, и не жаждал проявлять большее любопытство. - Где оружие гостя? - тихо уточнил капитан, остановив лекаря "на всем скаку". - Сундук под моим столом, - любезно указал Барнье и, повинуясь кивку, вновь заторопился с таким видом, словно опаздывал к раненому. Возможно, так оно и было. Гарантировать отсутствие лишних ушей в любом военном лагере можно было только одним способом - прогуливаясь возле палатки, чтобы никому не вздумалось возле нее посидеть. Кавуа доверял своим людям, но это доверие никогда не было слепым. Господин Арамис, в тексте речь идет только о шпаге, но если при Вас был нож или кинжал, или и то и другое вместе, Вас временно разлучили и с этим ценным имуществом

Richelieu: Переступив порог палатки, Ришелье взялся за завязки плаща, в то же время снимая с головы шляпу. За недолгое время, что он провел под дождем, всерьез не промокло ни то, ни другое, но было бы глупо не воспользоваться возможностью просушить их у тлеющей жаровни. Оборачиваясь к молодому человеку в мушкетерском плаще, он скупо улыбнулся. – Добрый вечер, господин Арамис. Не вставайте, мне сказали, вам стало дурно. Вы хотели меня видеть? Неподалеку от койки стоял табурет, и кардинал переставил его поближе и сел.

Арамис: Арамис ощущал себя на грани сна и яви, причём сон ему снился дурной, а явь казалась такой, что впору было крестным знамением отогнать от себя призрак. Где он? Почему он здесь? Почему ему мерещится присутствие кардинала? Разве такое возможно - сразу после разговора с Кавуа? Молодой человек не раскаивался в том, что сделал. Возможно, он лишь предпочёл бы быть менее откровенным, если бы эту беседу можно было повторить. - Возьмите меня за руку, ваше высокопреосвященство! - пробормотал он. - Если вы из плоти и крови, я почувствую это... Просьба была на грани дерзости для человека здорового, но не для того, кто только что очнулся и сразу увидел перед собой его высокопреосвященство кардинала де Ришельё.

Richelieu: Если до сих пор Ришелье предполагал, что дурное самочувствие, заставившее Арамиса задержаться в гвардейском лагере было рукотворным, то теперь он в этом усомнился. Однако признательность, которую он испытывал к молодому человеку, не позволяла ему покинуть сейчас же палатку лекаря. Один Бог знает, когда они встретятся снова. - С чего бы мне не быть из плоти и крови? - улыбнулся он. - Вряд ли вы слышали о моей смерти, иначе не стали бы прилагать такие усилия, чтобы ее предотвратить. Оставленный у кровати кувшин мог содержать что угодно, как и несколько бутылей разного размера на столе. Но алая жидкость в графине могла быть только вином, и, наполнив один из двух стоявших рядом бокалов, Ришелье протянул его мушкетеру.

Арамис: - Я желаю вашему высокопреосвященству жить долгие годы! - Арамис после некоторого колебания взял бокал. Рука заметно подрагивала. Разозлившись на себя, молодой человек преодолел слабость и присел на своём ложе: не так уж он плох, чтобы разговаривать с кардиналом Франции лёжа. От жары может стать дурно любому... Мелькнула мысль, что в палатке не так уж и душно (по ногам то и дело пробегал лёгкий сквозняк), и тут же исчезла. - Вам уже рассказали, зачем я приехал сюда и почему хотел лично встретиться с вами?

Richelieu: Ришелье мысленно предостерег самого себя – не следует судить молодого человека по тому, как он выглядит и как себя ведет в момент слабости. Арамис был одним из лучших в своем полку – на пустом месте такая репутация не возникает. – Кавуа рассказал мне о вашем предостережение, – вернувшись к столу, кардинал наполнил и второй бокал. – И о принятых вами мерах. Я безмерно вам благодарен, сударь, и не хотел бы долго оставаться в долгу перед вами. Столь многие силы желают от меня избавиться, что никто не знает, как скоро я могу лишиться возможности ответить вам добром на добро! Он снова уселся рядом с койкой, глядя на мушкетера с тонкой улыбкой. Жизнь и смерть военного на войне – вещь, ничуть не менее эфемерная, чем королевский фавор, но говорить об этом человеку, которому так явно было дурно, Ришелье не собирался.

Арамис: Арамис заметно побледнел. Он не был готов к столь скорой и столь неожиданной встрече с человеком, которого сам не раз называл в кругу друзей "красным герцогом", поэтому ощущал себя семинаристом, который в шутку вздумал навестить Его Святейшество Папу - а Господь вдруг тоже решил пошутить, да и устроил подобное свидание. Но отступать было некуда. Ради этого Арамис и рискнул. Теперь он понимал, что напрасно откровенничал с капитаном де Кавуа: раз кардинал сам приехал в лагерь, значит, уже про всё знает. Ничего особо важного к своему рассказу молодой человек прибавить не мог, никаких козырей в рукаве не держал. "Добром на добро" Ришелье имел полное право не отвечать. - Я могу говорить свободно? - спросил он у кардинала, переходя на латынь, и мысленно прощаясь и со свободой, и с жизнью.



полная версия страницы