Форум » A la guerre comme à la guerre » Совет Марса и Талии. 20 сентября 1627 года, после двух часов пополудни. » Ответить
Совет Марса и Талии. 20 сентября 1627 года, после двух часов пополудни.
Портос: Продолжение эпизода "И шестерка может быть козырем".
Ответов - 45, стр:
1 2 3 All
Портос: - Фальшивка! – сообразил Портос. Да, тогда негодяй поверит, что замысел удался. Забрызгать бумаги кровью для убедительности, а Атоса предупредить, чтобы не показывался в лагере до вечера. – И у него в руках окажется улика, капитан! А если написать в этой фальшивке что-нибудь эдакое, чтобы заставить Россильяка выдать себя… Что это могло быть – Портос не представлял совершенно, но его вера в хитроумие де Тревиля была беспредельна.
де Тревиль: Тревиль только поднял ладонь, призывая Портоса к молчанию. В таких делах отмерять нужно не семь раз, а все сто семь. Сейчас у него на руках было только свидетельство простолюдина, которое немногого будет стоить против слова дворянина. Но если Россильяк получит бумаги, которые якобы вез Атос, и заплатит за них на глазах у свидетелей… Будет ли это достаточным доказательством? Содержание бумаг в таком случае роли не играет, но можно для пущего эффекта написать в них что-нибудь важное. На случай, если Россильяк не только возьмет их, но и тут же прочтет. Тогда его можно арестовать по выдуманному обвинению и поглядеть, потребует ли он, чтобы футляр немедленно передали королю. Но даже если обстоятельства сложатся самым неудачным образом, объяснить, откуда у него взялось письмо, ему будет непросто. Даже в самом худшем случае, если он попытается представить все как поклеп со стороны капитана королевских мушкетеров, убедительно это не прозвучит. Казнить, возможно, не казнят, но опасности он собой больше представлять не будет. - Этот комедиант, - протянул Тревиль. – С чего бы это Россильяк его выбрал? Он ничего такого не говорил? Что-то должно было быть за душой у этого проходимца, чтобы вызвать у Россильяка впечатление, что тот способен выполнить такое задание. А если что-то такое есть, то этим можно было воспользоваться, чтобы заставить его действовать так, как угодно было Тревилю.
Портос: - Как будто нет, - неуверенно ответил Портос, - разве что потому, что он метатель ножей… Мушкетер весьма кстати вспомнил, что тот же самый вопрос, судя по всему, озадачивал и белокурую подружку комедианта – да и его самого тоже. В самом деле, метатель ножей вовсе необязательно способен метнуть нож в человека. Уж не говоря о том, что избранная уловка предполагала, скорее, не бросок, а удар ножа. - А в самом деле, - пробормотал он. – В окрестностях полно всякой швали, способной за пару монет пустить кровь кому угодно. Нанимать какого-то актера? Хлипкий он для таких дел, да и трусоват, похоже. Неужто Россильяк что-то о нем знает?
де Тревиль: Тревиль, пришедший к тем же выводам, что и Портос, кивнул. - Что-то знает, и, вернее всего, неприглядное, - согласился он. – Не верится мне, что так уж актеришка чист перед законом. Вы ведь один раз выручили его, Портос? Попробуйте заступиться за него снова, если вам покажется, что я слишком суров. Тактику, при которой кнутом и пряником помахивают разные люди, используется, наверное, с Рождества Христова, а то и раньше, но менее эффективной она от этого не становится. Решив не тратить время на то, чтобы объяснить Портосу, кем ему следует притворяться, Тревиль решил попросту воззвать к его добродушию. Минуту спустя они вернулись в палатку. Капитан кивнул секретарю на выход и едва ли не с порога бросил: - Я вам не верю. Разумеется, вежливого обращения к себе комедиант не заслуживал, но пресловутое «вы» само сорвалось с губ Тревиля, после чего ему уже не нужно было прикидываться раздраженным, и он стремительно шагнул к столу и понизил голос до свистящего шепота - разом пугающего и не слышного снаружи. - Вы бы еще сказали, что этот офицер вас прямо на улице остановил. Привычка у него такая – актеров на убийство подбивать, что ли? Так что лучше пусть с вами палач пообщается. А то, сдается мне, вас не только в этом убийстве обвинить можно. По правде говоря, со свирепостью капитан переигрывал и сам это осознавал. К сожалению, угроза позвать палача плохо сочетается с «выканьем». Но переход на «ты» прозвучал бы в середине фразы еще хуже.
Pierrot/Pierrette: За время отсутствия мушкетёров Николь успела стереть с лица сажу, выпить полбокала вина и не ответить на несколько вопросов юного секретаря. Называться дворянским именем она не хотела, а правда легко могла закончиться очередной трёпкой. Внезапные обвинения капитана мушкетёров явно застали её врасплох, но, когда она поднялась с табурета, никто бы не сказал, что шпагу она носит не по праву. - Я не убийца, сударь, - с достоинством произнесла она. Возможно, будь на ней другой костюм, она вела бы себя иначе, тем более, что убивать за последние сутки ей пришлось дважды. Но, как вода принимает форму кувшина, актёр меняется, примеряя маску.
Портос: Даже если бы Портос не был предупрежден, он, по всей вероятности, отреагировал бы точно так же: мысль о том, что в глазах несчастного актера он сейчас выглядит едва ли не обманщиком, затмила все остальное. - Капитан, я обещал этому человеку, что в лагере ему ничто не угрожает! – воскликнул он, невольно подавшись вперед. Получилось вполне убедительно.
де Тревиль: Выказать свое одобрение Портосу, не выйдя из роли, капитан не мог. - Нарушать слово не годится, - согласился он, не меняя тона. - Ради такого случая я, пожалуй, договорюсь с этим, как его… капитаном городской стражи. Давайте начистоту, сударь. Может, вы и не убийца, но отчего-то же выбрали именно вас?
Pierrot/Pierrette: Лицо Николь заметно прояснилось, и она даже снова протянула руку к бокалу, который, впрочем, не стала снимать со стола. - Я думаю, сударь… - Тут она замялась, затем вздохнула и решительно продолжила: - Господин Атос к нам на репетицию приходил, искал человека, который в женщину переодевается. А я слышал, что его убить хотели. Так, может… я подумал… офицер этот того убийцу и нанял? Но через кого-то другого. А потом снова начал искать. И нашёл меня. Вы же меня тоже видели, господин капитан. – Тут её глаза вспыхнули. - Уж не вы ли ему и рассказали? Кому «ему», Атосу или тому, кто хотел его убить – да знала ли она сама? Но сейчас на её лице не углядеть было ни тени сомнения и ни малейшего признака страха. Хотя вряд ли признание, которое она только что сделала Тревилю, не пугало её.
Портос: Портос, конечно, слышал сплетню о таинственной особе, которая чуть было не впутала капитана де Сен-Вира в оскорбительную и для него, и для роты мушкетеров историю, а затем бесследно растворилась где-то в лагере, оставив на память о себе женское платье с фальшивым бюстом, а потому встрепенулся, услыхав про переодевание в женщину. Атос приходил на репетицию – стало быть, подумал о том же самом? Но, видимо, счел, что комедиант ни при чем? - Так вас, выходит, с кем-то перепутали? – нетерпеливо спросил он.
де Тревиль: Сказать, что Тревиль был ошарашен признанием комедианта, означало ничего не сказать, и на мгновенье он потерял дар речи. Некоторая толика его изумления читалась на его лице, когда он стремительно подошел вплотную. Гилас! Вслух он, однако, сказал другое. - Клянусь святым чревом! Дама Пьеретта? Мадам, не узнал вас в гриме. Что же, вы и этого офицера оскорбили? Смешного на самом деле тут было мало. Если речь действительно шла о Гаспаре – а сколько, черт возьми, может быть под Ларошелью мужчин с подобными привычками – то сейчас они получили прямое и недвусмысленное подтверждение того, что, во-первых, комедиант не лжет, а во-вторых, что по каким-то причинам Атос продолжает представлять собой опасность для тех, кому служил барон де Кюинь. И кому, похоже, служит Россильяк.
Pierrot/Pierrette: При первом же движении Тревиля Николь отставила бокал и, сделав шаг назад, тут же упёрлась в стол. - Если я задел вас, господин капитан, клянусь, это было непредумышленно! Теперь в её тёмных глазах явственно читалась опаска, и если взятая ею на себя роль и вынудила её правую руку дёрнуться инстинктивным дворянским жестом к эфесу шпаги, то закончено это движение не было, и она бросила на Портоса отчаянный взгляд.
Портос: - Мадам?! – Портос ошеломленно воззрился на капитана, затем, словно ища подтверждения его слов – на комедианта, затем снова на капитана и никак не откликнувшись на взгляд актера, ни дать ни взять взывающий о помощи и защите: только-только ему показалось, что он наконец что-то понял, как нате вам, оказывается, он не понял ровным счетом ничего! – Так вы что, женщина, что ли? И когда вы, черт побери, успели… Да объясните же, ради всего святого, в чем дело? Капитан, когда этот проходимец успел вас оскорбить?
де Тревиль: Возможно, если бы капитан смотрел на комедианта, а не на Портоса, он увидел бы что-то, заслуживающее внимания. Но для Тревиля этот хамелеон с тысячей лиц был только средством к цели. – Да не женщина это, – раздраженно отмахнулся он. – Черт бы побрал всю эту вашу актерскую братию! Вот что, голубчик! Ты мое долготерпение исчерпал. Вам не кажется, Портос, что вся эта история – выдумка? Прямо угрожать он не хотел – во всяком случае, пока. Даже если мушкетер только заступится за своего подопечного, легко будет перевести разговор на сотрудничество. Ну, а если он догадается предложить парню доиграть роль убийцы до конца…
Pierrot/Pierrette: Пожалуй, если бы, в то время, когда Портос задал свой вопрос, капитан де Тревиль смотрел на Николь, он увидел бы её испуг – вряд ли предупреждения господина де Марверта успели уже выветриться из её памяти. Но к тому моменту, как он, в свою очередь, задал вопрос Портосу, она успела, если не успокоиться, то изгнать со своего лица всякое свидетельство страха. – Это чистая правда, господин капитан, – запротестовала она. – К чему мне о таких вещах врать-то? Чтобы меня же чёрт знает в чём подозревали? Со всем уважением, то есть…
Портос: Портос невольно кивнул, соглашаясь с бесхитростным доводом актера: в точности тот же самый вопрос он уже несколько раз задавал самому себе. Зачем ему врать? Никакой выгоды, насколько мушкетер мог судить, тот из подобного вранья извлечь не мог, скорее уж наоборот. Хотел очернить Россильяка? Тогда бы уж наверное знал его имя! - Так это и проверить можно, капитан, - предложил он решительно. – Я-то ему верю, но раз вы сомневаетесь… Дать ему правдоподобную бумагу, и пусть отнесет ее своему нанимателю – мол, дело сделано. А мы посмотрим, как это получится. Как вам это, капитан?
де Тревиль: Работа мысли, явственно читаемая на лице капитана, никак не позволяла заподозрить, что предложение Портоса было для него не внове. – А ведь в самом деле, – задумчиво проговорил он, – нет лучшего способа изобличить негодяя. Когда и где вы должны снова с ним встретиться, сударь? На «вы» Тревиль перешел непредумышленно, но, и осознав это, не пожалел – так его ответ прозвучал доверительнее, как если бы комедиант уже дал свое согласие. Прибегать к угрозам ему очень не хотелось, это выйдет ненадежнее, чем добровольное сотрудничество.
Pierrot/Pierrette: В тёмных глазах Николь отразились понимание и безнадёжность – должно быть, она осознавала, что выбора у неё не оставалось. Но поклон, который она отвесила капитану, был безукоризненно учтивым. – Сегодня вечером, – сказала она, – в «Нечестивце». Но сударь, даже если вы сами там будете и увидите всё своими глазами… разве он не сможет сказать, что я всё это придумал? А он сам ничего не знает? Он дворянин, сударь, а я актёр… Возможно, она искала предлог, чтобы отвертеться от опасного поручения, а возможно, боялась, что им дело не ограничится.
Портос: - Так никто и не станет на вас ссылаться, - слегка покровительственно сообщил Портос, то ли уловив в тоне актера унылые нотки, то ли просто желая поскорее отбросить все возможные отговорки. – Отдадите бумаги, хорошо бы их еще для правдоподобия кровью испачкать – и ничего больше от вас не требуется. А эта каналья… пускай попробует объяснить, как они к нему попали! И тогда-то уже будет не ваше слово против его, а его – против свидетелей, об этом уж мы позаботимся! Верно ведь? Мушкетер вопросительно взглянул на де Тревиля.
Pierrot/Pierrette: Николь возмущённо вздёрнула подбородок, и в её тёмных глазах явственно мелькнуло раздражение. - А что эти свидетели увидят? – отрезала она. – Что я передал ему какие-то бумаги. Что он, может быть, за них заплатил. А он и скажет потом, что нанимал меня, чтобы переписать ему монолог Лелия из пьесы «Роза и шиповник». А я уже потом ему чёрт знает что и подсунул. Может, по вашему наущению, а может, ещё почему. Актёры, сударь, это же, знаете, такие мошенники, как их только земля носит! Если ею двигал сейчас страх, то она очень хорошо это скрывала, и даже самый пристальный взгляд не заметил бы на её лице ничего, кроме естественного возмущения человеческой глупостью. Да, та роль, которую она сейчас играла, накладывала свой отпечаток не только на то, как воспринимали её собеседники, но и на то, как себя вела она сама. Однако ни ангельским терпением, ни умением держать себя в руках она никогда не отличалась.
де Тревиль: Правая рука Тревиля невольно сжалась в кулак, который он немалым усилием воли не занес для удара. - Пока что я вижу, что актеры редкостные наглецы. И трусы, - сухо ответил он. – Вам обещали уже покровительство, так что, что бы он ни сказал, за себя вы можете не опасаться. Во-первых, вы что же, думаете, что он не сунет нос в бумаги, которые вы ему принесете? Примет на веру слова черт знает кого? Во-вторых, эти бумаги даю вам я. Если он посмеет обвинить меня в том, что я пытаюсь его оболгать, я еще не немощный старец и смогу, видит Бог, вколотить подобное обвинение ему в глотку. В-третьих, третьего дня вы рисковали сломать себе шею за пару медяков, а я заплачу вам больше. Очень кстати Тревилю вспомнилось, что избежала такого печального исхода «дама Пьеретта» благодаря ему же, но напоминать об этом благодеянии он счел ниже своего достоинства. Для уличного фигляра парень был неглуп, авось сообразит сам.
полная версия страницы