Форум » A la guerre comme à la guerre » Нежеланное наследство, 17 сентября, начиная с четырех часов пополудни » Ответить
Нежеланное наследство, 17 сентября, начиная с четырех часов пополудни
Бутвиль: Участвуют: в начале - отец Мартен (Serviteur)) г-н де Бутвиль, г-жа де Бутвиль, Анри Лапен
Ответов - 33, стр:
1 2 All
Эмили-Франсуаза де К: - Не думаю, зачем ему? – возразила Эмили, удобно устраиваясь в объятиях мужа и не отпуская его руки. – Мне кажется, он честный человек. Господин де Марверт тоже кажется приличным человеком… Но я не знаю, как выяснить, в чем виноват Лавалле, барона же не спросишь… Задумавшись, она обеими руками обхватила ладонь Бутвиля и, чуть нагнувшись, коснулась губами его пальцев. - А нам ведь обязательно надо проверить план, что был в бумагах Мориньяка, и д’Артаньян скоро придет с лопатами и чем там? Мне никогда не приходилось копать, а вам?.. Мадам де Люз вздохнула, еще капельку подвинулась к супругу, скромно опустила ресницы и тихонько попросила: - Луи, пока никого из них нет, не могли бы вы… поцеловать меня еще раз?
Бутвиль: - Эмили, вы восхитительны! - воскликнул Бутвиль и немедленно исполнил её просьбу. - Восхитительно непосредственны и непоследовательны! При чем тут лопаты? Как у вас все смешивается в голове - уму непостижимо! Он знал, что слуга покойника появится с минуты на минуту, но за минуту еще можно столько всего успеть! Коснуться губами нежного виска... и этих скромно опущенных век... и розового ушка... На этом графу пришлось остановиться - еще миг, и желание увлечь жену на постель и забыть про все на свете стало бы непреодолимым. С глубоким вздохом он отстранился от Эмили. - Остальное - ночью, - слегка охрипшим голосом пообещал Луи-Франсуа. Мысль о том, что ночи у них может и не быть, что с прогулки под стены Ларошели они могут и не вернуться, он прогнал прочь, как назойливую нищенку. Чтобы несколько остыть, он отошел к окну и выглянул, хотя и знал, что Лапену там делать нечего - если только парень не надумал тайком сбежать с вещами бывшего хозяина. Сад был пуст, за день с деревьев облетело много листьев, и они лежали желтым ковром на земле, укрыв пятна пролитой крови и следы, оставленные убитым и убийцей. Печальная действительность напомнила о себе, Бутвиль прикусил губу и сказал уже другим тоном: - Нам предстоит много думать и потом много трудиться. А сейчас я хочу вина. Мой дорогой паж, сходите и распорядитесь, чтобы нам подали пару бутылок и какую-нибудь закуску.
Эмили-Франсуаза де К: С точки зрения Эмили, в голове у нее ничего не смешивалось, а все было даже очень аккуратно разложено по полочкам: разве Луи-Франсуа сам не говорил гасконцу про лопаты? Впрочем, об этом мадам де Бутвиль мгновенно забыла, стоило мужу ее коснуться. И искренне пожалела, что еще не ночь, когда он отстранился. Не поняв, зачем граф вдруг встал и ушел – они же могли еще немножко так же замечательно посидеть! – она, однако, с готовностью вскочила, тряхнув кудрями и поправляя одежду. - Конечно, я сейчас! Если ее супруг и господин что-нибудь хочет – разве не ее святая обязанность это исполнить? Бутвиль не успел бы сосчитать до трех, а его жены уже не было в комнате. Встретив на лестнице поднимающегося навстречу Лапена, она кивнула ему: - Поторопись, граф ждет! И, перескакивая через две ступеньки, устремилась дальше. Если Лапен на самом деле не шел навстречу, я исправлю.
Лапен: Лапен задержался по вполне уважительной причине: ему надо было отдать хозяину тележку. После этого он отвел Встречу на конюшню. Там как раз паж Франсуа заканчивал делал внушение конюху, Когда парнишка убежал, Лапен добавил конюху пару слов от себя. Со стороны это выглядело так, словно оба они - челядь одного и того же господина (на что, собственно, Лапен и рассчитывал: авось бездельник конюх будет повнимательнее не только к жеребцу покойного Лавалле, но и к кобылке Лапена. Затем парень увязал в узел оставшиеся от покойника вещи и с этим узлом бегом направился к графу. Почему бегом? Да потому что Лапену не давали покоя слова его сиятельства: мол не справится ли он со службой у графа?.. Встретившемуся на лестнице пажу Лапен только кивнул на ходу: мол, ага, бегу. На незримых крыльях взлетел наверх, постучался в дверь и с поклоном вошел: - Вот вещи, уложены, как вашему сиятельству и было угодно...
Бутвиль: - Хорошо, - Бутвиль взмахом руки указал Лапену на стол. - Положи их вот сюда, развяжи узел, и я посмотрю, что в нем. Вещей было немного - обычный багаж путешествующего налегке дворянина средней руки. Две смены белья, чулки, запасные воротники; все не новое, но в отличном состоянии - Ги был всегда так аккуратен... Граф быстро отложил все эти вещи в сторону. - Это твое, - сказал он Лапену. - Носи или продай, как пожелаешь. Его самого заинтересовали только два предмета - футляр, точно такой же, в каком герцог прислал ему бумаги для короля, и обитый тисненой кожей несессер с туалетными принадлежностями и бритвой - Луи-Франсуа помнил, что кузен Анри любил дарить такие своим подчиненным в качестве награды за хорошую службу. Осторожно развязав узел, Бутвиль снял крышку с футляра и увидел, что он туго набит бумагами, скрученными по отдельности в тонкие трубочки. Наугад вытащив и развернув одну из них, он с изумлением узнал и почерк Монморанси, и текст - это было сопроводительное письмо, которое прилагалось ко все тем же бумагам, - но листок представлял собой черновик: он был исчеркан поправками, смят и потом кем-то старательно разглажен. "Ох, беда, - подумал Луи-Франсуа. - Зачем было подбирать и хранить этот листок? Только для того, чтобы передать кому-то... заинтересованным лицам... Значит Ги все-таки был..." Он чуть не произнес это вслух, но вовремя спохватился, вспомнив о присутствии слуги. Закрыв футляр, он сделал вид, что заинтересовался несессером, но стоило ему откинуть крышку, как интерес стал неподдельным: плотная ткань, которой изнутри была оклеена коробка, в одном месте отстала, и под ней прощупывались еще какие-то бумаги. - Поди-ка сюда, - подозвал он слугу. - Ты кажешься мне смышленым малым, и я должен объяснить тебе, чем занимался твой хозяин и почему погиб, однако с условием, что ты не будешь болтать об этом направо и налево. Обещаешь? Прошу простить, что подразумеваю действия Лапена, но мне кажется, что на операцию по развязыванию узла не стоит тратить целый пост... Если будут возражения, я перепишу.
Лапен: Лапену было не интересно, чем занимался его несостоявшийся хозяин. Его куда больше интересовали вещи, которые граф отложил для него. Но человек, который намекнул Лапену на возможность новой службы, имеет право на внимание и почтительность. А потому Лапен с самым серьезным и солидным видом заверил его сиятельство в том, что не имеет привычки болтать о господских делах ни налево, ни направо, ни на все прочие стороны света. И в том готов поклясться... Тут язык Лапена чуть споткнулся: парень сообразил, что ничего не знает о религии графа. Католик он или протестант? - И в том я готов поклясться всем, чем ваша светлость повелит, - гладко закруглил речь Лапен.
Бутвиль: Бутвиль хорошо помнил, что поминать имя Господне всуе - грешно, да к тому же было неизвестно, набожен ли этот лукавый Лапен, насколько для него свято данное слово. Нужно было предложить что-то понятное и важное для простолюдина. Потому граф сказал: - Клянись своей удачей и будущим достатком, что будешь разбалтывать посторонним лицам, а том числе и хорошеньким горничным, только те сведения, которые я позволю не держать в секрете. Остальное - молчать. Ясно? Мне сейчас приходится решать сложную задачу, и помощник мне нужен. Потому я принимаю тебя к себе на службу, но с испытательным сроком. Если в ближайшие пять дней ты поведешь себя так, чтобы у меня не возникли нарекания, будешь моим слугой и впредь. Нет - получишь расчет за эти дни и убирайся на все четыре стороны. Бутвиль сопроводил это высказывание строгим взглядом, зная по опыту, что по тому, как слуга воспримет подобный взгляд, можно судить о его характере и душевных качествах.
Лапен: Актерское прошлое не подвело Хитрюгу. Какой-нибудь деревенский простофиля сейчас расплылся бы в счастливой улыбке от уха до уха, Лапен же с самым достойным и почтительным видом склонил голову и серьезно ответствовал: - Ваше сиятельство оказывает мне большую честь и делает меня счастливейшим из смертных. Разбалтывают тайны хозяев лишь идиоты, которые не дорожат своим местом. Конечно же, я готов поклясться в том своей удачей и будущим достатком. Но чтобы обет был точным и незыблемым, хотелось бы узнать, каким именно будущим достатком мне клясться? Какое жалование вашему сиятельству угодно будет мне положить?
Бутвиль: - Пять дней, - усмехнувшись цветистым речам хитрюги, напомнил граф. - Посмотрим, на что ты способен. Если останешься, будешь получать двадцать пять су. Пока мы в походе - кормление с моего стола. Когда вернемся домой - на кухне с прочей прислугой. Но если не удержишься - получишь расчет по двадцать. ("Когда вернемся домой... - подумал грустно Луи-Франсуа. - Как будто у меня есть дом... Не в маменькину же деревушку нам ехать..." Но мысли эти были слишком несвоевременны, чтобы останавливаться на них.) - Ездить верхом, стрелять из пистолета умеешь? - задал он следующий, не менее важный практический вопрос.
Лапен: - По свету пошляешься, ваше сиятельство, всему научишься, - с чувством собственного достоинства ответствовал Лапен. - Странствовать приходилось все больше в повозке, но и верхом поездить довелось. Может, и не самый лихой всадник на свете, но задницу себе в пути не собью. Кстати, и лошадка у меня имеется собственная, вашей светлости тратиться не придется. А что до стрельбы, так я человек мирный, однако и оружие в руках подержать доводилось. В дороге-то всякое бывает! Так что знаю, с какого конца из пистолета пуля вылетает. Тот, кто меня учил, говорил, что у меня хороший глаз и твердая рука. Но вот в человека стрелять не доводилось, и я, ваше сиятельство, не знаю, сумею ли в человека пулю всадить.
Бутвиль: - Порой достаточно и в воздух выстрелить, чтобы всякий сброд распугать, - заметил Бутвиль, нетерпеливо постучав пальцами по столу. - Ну что ж, значит, для дальней дороги и для военной поры ты спутник подходящий. Теперь слушай: твой прежний господин, шевалье де Лавалле, служил одному из славнейших наших маршалов, и был прислан сюда, чтобы разузнать о некоем шпионе, который похитил у его командира важные бумаги. - Граф постучал теперь по футляру, намекая, что это те самые бумаги и есть. - Похоже, что ему удалось вернуть документы, но шевалье не успел мне рассказать, как именно это получилось и насколько он преуспел в выслеживании того самого шпиона. Увы... Теперь я намерен продолжить его дело и жду от тебя усердного выполнения всех поручений, каковые для этого понадобятся. А сейчас возьми мои пистолеты - вон они лежат на подоконнике - ступай во двор и почисть их как следует.
Лапен: При словах "почисть пистолеты" Лапен и бровью не повел. Все правильно: раз служил у барона, да еще и у лейтенанта гвардии, так ты просто обязан уметь чистить эти смертоубийственные штуковины. А раз тебе посулили двадцать пять су, то не время объяснять, что прежнего хозяина ты знавал всего сутки, а потом он уехал и велел тебе стеречь оставленные вещи. А стрелять тебя обучал разбойник, когда труппа заночевала в лесу, у гостеприимного разбойничьего костра, но пистолет после урока ты не чистил... Разумеется, ничего этого Лапен графу не рассказал. Бросил на футляр с пистолетами взгляд, полный приветливого узнавания, словно встретил хорошего приятеля. Молча поклонился новому господину, взял футляр и вышел. На постоялом дворе - полным-полно военных. Со слугами, разумеется. И если Лапен не сумеет быстро-быстро сойтись с кем-нибудь из прислуги и попросить научить чистить оружие, то он, Лапен, распоследний на свете недотепа и чурбан. Конечно, граф получит свои пистолеты отменно вычищенными.
Бутвиль: Бутвилю понравилось, что Лапен повиновался так быстро и без лишних слов - а ведь он придумал первый попавшийся предлог, чтобы спровадить слугу вон из комнаты! Версия истории незадачливого шевалье, которую Луи-Франсуа сообщил этому ловкому малому, удивила его самого - так складно выдумывать он умел, пожалуй, только в детстве... Но сказать прямо все, как есть, что его бывший друг - изменник, так низменно "отблагодаривший" своего патрона за добрые дела? Нет, это было выше его сил. А теперь еще предстояло разобраться в найденных бумагах и понять, если удастся, что именно привело Ги на край пропасти? Как только Лапен вышел, граф закрыл за ним дверь на задвижку, сел к столу и стал вынимать бумаги из футляра и из-под обивки несессера. Скоро весь стол перед ним оказался устелен листками разного размера и цвета, которые Бутвиль для надежности придавил по краям пустыми кружками, пустой же бутылкой и столовыми ножами. С первого же взгляда было видно, что перед ним - четыре разных почерка; один, мелкий и четкий, был знаком - рука кузена Анри, другой, судя по канцелярским округлостям и завитушкам, принадлежал какому-то писарю, видимо, работавшему под диктовку, и все эти образцы были черновиками или копиями различных распоряжений, которые кузен отдавал в качестве губернатора Лангедока и маршала: о закупке фуража для лошадей, о проверке качества запасенного пороха, о выделении средств на жалованье новонабранным ротам солдат... Много интересного могли бы извлечь из этих повседневных записей какие-нибудь англичане или испанцы. - С этим все ясно, - пробормотал Бутвиль, сворачивая просмотренные листки и засовывая их один за другим обратно в футляр. - Все даже слишком ясно... Сказать того же самого про остальные бумаги, те, что хранились в несессере, он не мог: ни кто писал их, ни о чем шла речь, поначалу было совершенно непонятно. Он увлекся исследованием и даже не заметил, что Эмили отсутствует несколько дольше, чем следовало бы.
полная версия страницы