Форум » A la guerre comme à la guerre » Нежеланное наследство, 17 сентября, начиная с четырех часов пополудни » Ответить
Нежеланное наследство, 17 сентября, начиная с четырех часов пополудни
Бутвиль: Участвуют: в начале - отец Мартен (Serviteur)) г-н де Бутвиль, г-жа де Бутвиль, Анри Лапен
Ответов - 33, стр:
1 2 All
Serviteur: Отец Мартен вернулся домой, плотно закусил, почитал сборник предписаний, составленный для приходских священников его высокопреосвященством кардиналом Ришелье еще в бытность его епископом Люсонским - чрезвычайное полезное сочинение, которое всегда придавало мыслям доброго кюре деловитое и практичное направление. А это ему сейчас, после встречи со странной преступницей, было особенно необходимо: ведь нужно было как-то оповестить мадам Бутон, что у неё в семействе вскоре прибавятся две маленькие девочки... В самый разгар деловых размышлений вбежал один из племянников, с широко раскрытыми от испуга глазами, и затараторил: - Дедушка, дедушка, там покойника привезли, такой покойник в сапогах и со шляпой, и еще важный господин с ним, и ещё... Кюре похолодел от ужаса: ему представился двор. весь усеянный покойниками. Но он быстро сообразил, что дитя просто лепечет невесть что, и поспешно вышел на крыльцо своего маленького домика. У крыльца он увидел "важного господина", при нем юного пажа с заплаканными глазами, слугу самого хитроумного вида и телегу, на которой лежало прикрытое простыней тело. - О Боже! - ахнул он, узнав в господине того самого кавалера, которого на днях венчал. - Это вы... эээ... кажется, господин де Бутвиль? А где ваша жена? - Тут же он спохватился, что задает ненужные вопросы, и сменил тему: - Что случилось? Кто умер?
Бутвиль: Господин де Бутвиль снял шляпу и слегка склонил голову; что отвечать священнику, он успел продумать по дороге. - Умер мой старый товарищ, - хмуро и коротко пояснил он. - Шевалье де Лавалле. Он был свидетелем на нашей свадьбе. С ним... случилась неприятность. Удар шпагой из засады. Война, знаете ли... Моя жена осталась дома. Со мною - мой паж, он её дальний родственник... И слуга покойного. Мы привезли тело. Прошу вас произвести все необходимые обряды, чтобы погребение могло состояться как можно скорее. Шевалье погиб, к сожалению, без причастия и исповеди, но он был добрый католик, и особых грехов за ним не водилось, я могу засвидетельствовать это. ("Ах, святые угодники, как было бы хорошо, если бы это так и оказалось... там, в горних высях!" - подумал граф и вздохнул.) Он жёстко поглядел на Лапена и Эмили, проверяя, как они восприняли его ложь. Насчет бывалого слуги можно было, пожалуй, не беспокоиться - он и сам, скорее всего, привык лгать и изворачиваться на каждом шагу. А Эмили... но, кажется, и она всё правильно поняла. А то, что слёзы у ней стоят в глазах... ну, это не должно удивить священника. - Нам в ближайшее время предстоит исполнить важное служебное поручение, - добавил Луи-Франсуа, чтобы объяснить, почему они так спешат. - Мы не можем, увы, долго предаваться скорби. С Эмили согласовано. Лапен, надеюсь, не возражает против упоминания о нем?
Serviteur: Отец Мартен сокрушенно покачал головой: - Как война ожесточает сердца! Как мало вы думаете о бренности жизни! Произвести погребение нельзя так же скоро, как обвенчать двух влюбленных. Тем более. если несчастный умер без причастия. Я должен позвать людей, которые подготовят тело, а еще могильщика, чтобы выкопать могилу, а пока они будут всем этим заниматься, мне следует помолиться за душу несчастного, потом будет вечерняя месса, на которой я и помяну его, и лишь тогда... думаю, раньше десяти часов вечера предать тело земле невозможно. Конечно, если вы не сможете присутствовать, я всё сделаю сам. Вы можете идти. Но... было бы лучше, чтобы хоть кто-то из близких проводил его в последний путь.
Бутвиль: Бутвиль глубоко вздохнул - ему крайне неприятна была вся эта история, и действительно хотелось поскорее уйти. - Мы постараемся, - пообещал он не слишком уверенно. - Я во всем полагаюсь на вас, господин кюре. Чтобы поминать, нужно полное имя, если не ошибаюсь? Его звали Ги де Лавалле. Ни титулов, ни званий... Услуги ваших помощников наверняка стоят денег - вот, возьмите заранее. И покажите нам, куда перенести тело. Отец Мартен принял протянутую ему золотую монету (щедро, весьма щедро!), молча кивнул, потому что у него перехватило горло, указал рукой на дверь ризницы по ту сторону двора и сошел с крыльца. Бутвиль снова окинул взглядом свою маленькую свиту и распорядился: - Лапен, заверните как следует тело вашего господина, мы сейчас перенесем его вдвоем, потом пойдете со мной. Франсуа, заберите шляпу Лавалле. Она ему больше не нужна, а я хочу её сохранить. На память.
Эмили-Франсуаза де К: Эмили послушно взяла шляпу. Она все еще не могла спокойно смотреть на Лавалле, а ведь думала, что после того, как она закрывала глаза Монфлери, ей ничего не страшно. Нет, смерть ужасна, люди не должны умирать молодыми! Мадам де Бутвиль старалась быть поближе к мужу и в тоже время стоять так, чтобы граф загораживал ее от кюре, опасаясь, что добрый священник узнает в ней недавнюю новобрачную, возмутится ее обликом и не пустит в церковь. Потому что есть же правила… Как-то давно она спросила Давенпорта, не оскорбит ли она Господа, явившись в храм под видом мужчины. Дядя усмехнулся сначала, ответив, что Господь не кавалер, чтобы интересоваться ее юбками, но потом все же снизошел до объяснения, сказав, что Богу, уж наверное, нет дела до ее одежды, но существуют правила, которым надлежит следовать, а потому и играть роль надлежит как можно лучше. К счастью, славный отец Мартен, кажется, был подслеповат…
Бутвиль: Следом за отцом Мартеном они перенесли тело, показавшееся Бутвилю каменно-тяжелым, и уложили в ризнице на невысокий каменный стол, специально для этих целей предназначенный. Граф опустился на колени, в последний раз взглянул на лицо бывшего друга и, к счастью, так и не состоявшегося врага, и тихо сказал: - Если вы согрешили - Бог вам отныне судья. Но тому, кто вас погубил, я отомщу. Перекрестившись, он встал и вспомнил о том, что слуга Лавалле стоит рядом в ожидании ждет дальнейших указаний. - Выйдем отсюда, - сказал Луи-Франсуа, и когда они оказались во дворе, под чистым осенним небом, глубоко вздохнув, приступил к делу: - Итак, Лапен, нам сейчас нужно заняться вещами покойного, и чем скорее, тем лучше. Где они находятся?
Лапен: Прямое распоряжение, как ни странно, успокоило Лапена. Кто-то властный и знатный взял в свои руки это неприятное, грозящее недобрыми хлопотами дело. Учтиво и расторопно Лапен ответил: - Вещи, ваше сиятельство, остались на постоялом дворе, а жеребец - там же, в конюшне. Что за вещи - я не знаю, потому как служу... служил у шевалье только с сегодняшнего утра. Он меня как нанял, так отправил с поручением. Я поручение-то выполнил - я как раз при вашей милости про это рассказывал, если изволите помнить? - а тут его и убили. А что до вещей, так ваша правда: надо их как можно скорее разобрать, пока до них всякие мошенники не добрались. Вспомнив наветы трактирщика, парень добавил мстительно: - Там такой хозяин на постоялом дворе... по роже за милю видно, что у него всё к рукам липнет!
Эмили-Франсуаза де К: Эмили тихонько стояла в углу ризницы, когда муж ее стоял на коленях у тела своего друга, и также тихо вышла вслед за ним и слугой. Она уже не плакала — когда бы ее слезы хоть чему-то могли помочь! - и только прижимала к груди шляпу Лавалле. Мысли мадам де Бутвиль были печальны: было жаль шевалье де Лавалле, было жаль Луи-Франсуа, скорбящего о друге, было жаль Лапена, потерявшего хозяина, едва успев найти службу. Было жаль себя. Таким кратким было ее счастье! Разве может граф де Люз любить дочь человека, убившего его друга? Прав был капитан де Кавуа, она его только позорит...
Бутвиль: Луи-Франсуа было больно глядеть на Эмили - она была так очевидно несчастна, а приласкать её сию минуту и успокоить он не мог. Комната в "Гербе Аквитании" представилась ему теперь как счастливое убежище любви. Там, по крайней мере, можно запереть за собой дверь, и... Но до убежища еще нужно добраться. Граф перевел взгляд на Лапена - это помогло настроиться по-деловому. - Сделаем так, - сказал он ничейному слуге, - ты сейчас сходишь на этот постоялый двор. Хозяину тамошнему ни в коем случае не говори, что случилось с шевалье де Лавалле. Просто - уезжаете, и всё. Если потребует платы, заплатишь из денег шевалье. К твоим рукам, надеюсь, слишком много не прилипнет? Заберешь всё, нагрузишь на упомянутого жеребца и приведешь в гостиницу. Коня - конюхам, вещи неси в дом. Моя комната - первая на галерее у лестницы. Понятно?
Лапен: - Далеко ходить не придется, - отозвался Лапен чуть живее. - Вещи-то, сударь, в "Гербе Аквитании" и лежат. И лошадка там же, на конюшне, овес хрупает... если подлец хозяин ее еще не продал. Когда в городе военные, лошади - ходовой товар, их так просто не купить... И поспешно опустил глаза, скрыв неуместную сейчас веселую искорку: вспомнил свое знакомство с очаровательной Катрин и покупку гнедой кобылы Встречи. - А хозяин, сударь, про дуэль и без меня знает. Чуть ли не на глазах у него эта беда случилась. Он и тележку вот эту одолжил, чтоб мертвого в церковь доставить...
Бутвиль: "Ну конечно, - с досадой на собственную несообразительность подумал Бутвиль, - Ги собирался уезжать с нами и велел слуге перетащить всё имущество к нам же, поближе..." - Боже милостивый, - невольно врывалось у него, - мы собирались уехать втроем, и я предвкушал приятную поездку! Совсем недавно... И вот - где Лавалле и где мы.... Ну что ж, тогда мы можем сразу заняться осмотром. Хоть это к лучшему. Дальнейший путь до гостиницы он проделал молча, полностью уйдя в невеселые размышления, и лишь время от времени поглядывал, рядом ли идет Эмили. Беру на себя смелость сделать "монтаж" и сразу привести нас всех в гостиницу. Или здесь закончим и начнем новый эпизод?
Эмили-Франсуаза де К: При желании новый эпизод можно начать уже с этого места. Но вроде и текущий еще не слишком длинный? Эмили в самом деле шла рядом, не имея ни малейшего желания отойти от мужа и на два шага. Лучше бы они в самом деле уехали! Обычная живость сейчас покинула мадам де Бутвиль, не привлекало даже предстоящее приключение. Лучше бы им уехать отсюда подальше, и не ко двору герцога, а куда-нибудь в глушь, в деревню, граф говорил, что есть какое-то поместье. Но Луи-Франсуа нельзя, он на службе… Зато ненужную жену, от которой одни неприятности, он вполне может туда отослать. Если не захочет отправить в монастырь, для монастыря взнос же требуется… Быть куда-то отосланной или отправленной Эмили, в каких бы расстроенных чувствах она ни находилась, совсем не хотелось… Но ведь придется подчиниться! Чтобы окончательно не расстроиться и снова не расплакаться раньше времени, графиня де Люз принялась рассматривать слугу Лавалле и тут же выдала первое, что пришло в голову: - Послушайте, Лапен, а почему вы оставили господина де Каюзака?
Лапен: - Чтобы оставить господина де Каюзака, - резонно возразил Лапен, - надо, сударь, быть слугой господина де Каюзака. А я им никогда не был. Я имел честь служить его светлости барону де Брешвилю, офицеру гвардии его высокопреосвященства. В голосе Лапена зазвучала сдержанная гордость. - А ежели вы, сударь, про тот вечер, когда мы с господином Каюзаком выскочили на ваш крик, так оно случайно вышло. Господин Каюзак изволил гостить у моего хозяина. А тут господин барон вспомнил о назначенном свидании и поспешил уехать. А поскольку надвигалась гроза, он предложил де Каюзаку переночевать у него, чтобы не промокнуть по пути домой... Лапен твердо сжал губы, чтобы не улыбнуться: вспомнил тот вечер и любовное письмо к герцогине, которое он на заказ писал для Каюзака.
Бутвиль: - Вижу, у тебя богатый опыт службы титулованным дворянам, - невольно усмехнулся Бутвиль. - Кстати, и у моего пажа, которому ты оказал такую услугу, есть шансы когда-нибудь стать бароном... ("Не считая того, что он уже сделался графиней", - мысленно уточнил Луи-Франсуа и едва сдержал уже вполне веселую усмешку.) Нужно будет подумать, не справишься ли ты с более сложной задачей - службой у графа? Эта идея пришла ему в голову совершенно внезапно и отчасти развеяла дурное настроение, тем более, что они были уже в полусотне шагов от ворот гостиницы. Войдя во двор, где все шло как обычно - гибель дворянина на дуэли, похоже, не вызвала в заведенном распорядке здешней жизни никаких пертурбаций, - граф распорядился: - Франсуа, пойдите в конюшню и проверьте, на месте ли конь господина де Лавалле, хорошо ли за ним ухаживают. Дайте конюху понять, что это теперь мое имущество. А ты, Лапен, ступай за вещами. Я сразу поднимусь в комнату и жду вас обоих там. Войдя в зал, он оглядел немногих в этот час посетителей - барона де Кюиня не было видно, как и следовало ожидать. "Где же мне тебя искать теперь, негодяй? Куда ты направился, кого ещё собираешься погубить?" Стиснув рукоять шпаги так, словно ненавистный противник уже стоял перед ним, граф поднялся на галерею, отпер дверь своей комнаты и тяжело опустился на стул. Увидев на столе кружку с остатком отвара по чудодейственному рецепту мэтра Дарлю, допил до дна - успокоение нервов ему сейчас было весьма кстати.
Эмили-Франсуаза де К: Уж конечно, у Франсуа де Кюиня просто все шансы унаследовать папашин титул! Когда того повесят… Эмили мрачно глянула на супруга. Болтает невесть что… Хотя… если у них будет несколько сыновей, и одного будут звать Франсуа… Тьфу, ну и мысли! Мадам де Бутвиль была даже рада, что мужу пришло в голову послать ее на конюшню, что с того, что конюх удивится, потому что в «Гербе Аквитании» даже кошки, наверное, уже знают историю про графа и его пажа, который вовсе не паж. Приветливо кивнув Лапену, которому, весьма вероятно, и идти надо было в том же направлении (и который вполне мог справиться и с ее поручением тоже), графиня быстро пошла вперед. Разумеется, конюх пялился на нее во все глаза, когда она объявила ему о внезапном графском наследстве, но спорить не стал, только заверил, что о жеребце заботятся в лучшем виде. На коня она тоже посмотрела. Он был весьма неплох, выглядел сытым и чистым. Сочтя свою миссию выполненной, Эмили почти побежала обратно. Луи-Франсуа сидел за столом… Первым порывом юной женщины было броситься к нему, обнять, прижаться, пока никого нет, но она отчего-то вдруг смутилась и вместо этого печально взглянула на шляпу Лавалле, которую все еще держала в руках, и принялась пристраивать ее на вешалке у двери, рядом с плащом Бутвиля.
Бутвиль: Бутвиль следил за движениями жены и никак не мог решить: стоит сейчас заводить разговор о том, что так заботит его самого, или отложить? Ведь слуга покойного Лавалле вот-вот появится, успеют ли они объясниться? Вообще в этот сумасшедший день им мог помешать кто угодно в любую минуту. Но именно поэтому нужно было воспользоваться выпавшими минутами тишины... Он встал, подошел к Эмили, обнял её за плечи и сказал тихо: - Милая моя, нам нужно срочно разобраться в очень важном вопросе. О вашем отце и о том, как с ним поступить дальше. Я уверен, что с этой "дуэлью" что-то нечисто, а единственный свидетель - слуга, который ничего не знает о прошлом ни Лавалле, ни барона, он ничем нам не поможет, разве что уточнит, как именно они дрались. Прошу вас, не горюйте о том, что ушло невозвратно, давайте смотреть вперед.... Говоря все это, он мягко развернул супругу и повел к кровати. Усадив её на край постели, он присел рядом, сожалея, что прилечь уж точно не удастся - да и грешно думать о таком, когда впереди похороны друга, - погладил Эмили по плечу, по голове и попросил: - Прошу вас, как можно точнее и подробнее припомните вашу встречу с отцом в саду - как вёл себя Ги с вами и с ним, что делал, пока вы разговаривали, выражение лица, жесты - все!
Эмили-Франсуаза де К: - Я горюю о том, что могло бы быть… - тяжело вздохнула Эмили. Барон де Кюинь никогда не найдет приют в их доме. Если он, будет, этот дом… - Я виновата перед вами. Мне следовало думать о вас, а я думала только о себе, о том, как я счастлива, как люблю вас… Я должна была вам отказать… Она даже немножко отодвинулась от графа, старательно выпрямляя спину. - Шевалье де Лавалле был со мной вежлив, предупредителен и, мне кажется, искренне тревожился оттого, что я осталась наедине с бароном. Если бы я не сказала, что сама этого хочу, он бы не ушел. Он… он почти угрожал барону. Сказал, что если только я пожелаю, тотчас проводит меня к мужу. И плечом меня закрыл, а руку на эфес положил… И он стоял неподалеку все время, до тех пор, пока вы не пришли. А между собой они разговаривали так: барон – точно имел право приказывать, а шевалье… он дерзил…
Бутвиль: - Бог мой! - воскликнул Бутвиль, пораженный тем, что столь юное существо могло испытывать столь сложные чувства. - Эмили, вам и положено чувствовать себя счастливой, а уж то, что вы любите меня - это счастье, что бы там ни случалось в жизни! Если бы вы надумали отказать мне, то вместо двух счастливых душ в мире стало бы на две несчастные души больше, и кому от этого сделалось бы лучше? Вот если вы хотите думать обо мне, то озаботьтесь регулярным изготовлением снадобий мэтра Дарлю про запас - они мне явно помогают, а впереди много будет причин для огорчений, увы. Сейчас давайте думать именно о самом свежем огорчении - об этой якобы дуэли, а на самом деле почти неприкрытом убийстве. То, что вы сейчас сказали, меня в этом окончательно убедило. Барон де Кюинь - отныне я не желаю называть его вашим отцом даже между нами - видимо, все-таки сумел как-то повлиять на несчастного Ги и склонить его к измене. А когда Лавалле попытался вырваться - возможно, на него повлияла встреча с нами, - когда барон забеспокоился, что этот человек захочет повиниться и выдаст его... Все складывается, верно? Нужно будет написать кузену Анри и попытаться выяснить, как Лавалле жил в последнее время, не случилось ли с ним чего-то нехорошего. Но в некотором смысле ему повезло, что барон так расправился с ним. Иначе, если бы мы поехали втроем в Лангедок, по дороге я обязательно постарался бы вскрыть тайные дела шевалье, и тогда он ушел бы из жизни не так легко - с позором, с мучениями... Эх... - Луи-Франсуа прижал жену к себе и поцеловал. - О чем мне приходится говорить с такой прелестной особой, с такой чудесной женой, на такой мягкой и удобной кровати! Вместо того, чтобы использовать ее по назначению, мы разбираемся в темных делах, будто ворошим грязное белье... Но из всего сказанного вытекает еще один вопрос. А именно - о том, что дальше делать с бароном. Прямо признаюсь, я готов к тому, чтобы вызвать его на дуэль и убить. Неприятности, которые за этим последуют, я согласен перетерпеть. Но к этому меня тянет сердце, а разум напоминает, что де Кюинь и есть тот самый зверь, на коего мы охотились, и он должен попасть в руки правосудия. В этом случае без неприятностей тоже не обойдется, и они могут затронуть не только меня одного, но и вас. Вот почему я хочу знать, что вы думаете об этом?
Эмили-Франсуаза де К: - Пожалуйста, не вызывайте его на дуэль, прошу вас! – в волнении Эмили схватила руку графа и прижала ее к своей груди, заглядывая ему в лицо. – Конечно, конечно вы его победите, только это… это будет нехорошо! Понимаете… - она покусала нижнюю губу, не зная, как объяснить мужу то, что казалось ей очевидным. – Ничего не поделаешь, он мне все же отец, родителей не выбирают. Я не люблю его, это дурно, однако тут тоже ничего не поделаешь. Но у нас с вами ведь будут дети!.. Это неправильно, если отец убил деда… Каким бы этот дед ни был. А если… господин де Кюинь вдруг окажется сильнее, или удачливее, ведь так тоже бывает… - нежное личико юной супруги Бутвиля вдруг стало жестким и неуловимо похожим на лицо ее отца, и, вздернув подбородок, она пообещала: – Если победа останется за ним, если он причинит вам вред, - я сама его убью. Это тоже неправильно, только мне все равно.
Бутвиль: - Нет, такого ужасного поворота событий я допустить не могу! - с улыбкой возразил Бутвиль, обняв жену свободной рукой. - Ну что ж, значит, мне остается только выяснить, в чем заключалась вина бедняги Лавалле, а потом использовать для возмездия силу закона. Этот путь более извилистый и малоприятный, но тем больше будет нам чести, если мы успешно пройдем его до конца. Но с чего начинать? Я вот думаю, не воспользоваться ли мне присутствием в Этре господина Марверта? Забавно будет поглядеть, как он переменится, когда я из подозреваемого бог весть в чем превращусь в свидетеля обвинения! Впрочем, сперва нужно разобраться с наследством Лавалле... Где же, кстати, этот пройдоха Лапен? Уж не надумал ли он улизнуть с хозяйским конем?
Эмили-Франсуаза де К: - Не думаю, зачем ему? – возразила Эмили, удобно устраиваясь в объятиях мужа и не отпуская его руки. – Мне кажется, он честный человек. Господин де Марверт тоже кажется приличным человеком… Но я не знаю, как выяснить, в чем виноват Лавалле, барона же не спросишь… Задумавшись, она обеими руками обхватила ладонь Бутвиля и, чуть нагнувшись, коснулась губами его пальцев. - А нам ведь обязательно надо проверить план, что был в бумагах Мориньяка, и д’Артаньян скоро придет с лопатами и чем там? Мне никогда не приходилось копать, а вам?.. Мадам де Люз вздохнула, еще капельку подвинулась к супругу, скромно опустила ресницы и тихонько попросила: - Луи, пока никого из них нет, не могли бы вы… поцеловать меня еще раз?
Бутвиль: - Эмили, вы восхитительны! - воскликнул Бутвиль и немедленно исполнил её просьбу. - Восхитительно непосредственны и непоследовательны! При чем тут лопаты? Как у вас все смешивается в голове - уму непостижимо! Он знал, что слуга покойника появится с минуты на минуту, но за минуту еще можно столько всего успеть! Коснуться губами нежного виска... и этих скромно опущенных век... и розового ушка... На этом графу пришлось остановиться - еще миг, и желание увлечь жену на постель и забыть про все на свете стало бы непреодолимым. С глубоким вздохом он отстранился от Эмили. - Остальное - ночью, - слегка охрипшим голосом пообещал Луи-Франсуа. Мысль о том, что ночи у них может и не быть, что с прогулки под стены Ларошели они могут и не вернуться, он прогнал прочь, как назойливую нищенку. Чтобы несколько остыть, он отошел к окну и выглянул, хотя и знал, что Лапену там делать нечего - если только парень не надумал тайком сбежать с вещами бывшего хозяина. Сад был пуст, за день с деревьев облетело много листьев, и они лежали желтым ковром на земле, укрыв пятна пролитой крови и следы, оставленные убитым и убийцей. Печальная действительность напомнила о себе, Бутвиль прикусил губу и сказал уже другим тоном: - Нам предстоит много думать и потом много трудиться. А сейчас я хочу вина. Мой дорогой паж, сходите и распорядитесь, чтобы нам подали пару бутылок и какую-нибудь закуску.
Эмили-Франсуаза де К: С точки зрения Эмили, в голове у нее ничего не смешивалось, а все было даже очень аккуратно разложено по полочкам: разве Луи-Франсуа сам не говорил гасконцу про лопаты? Впрочем, об этом мадам де Бутвиль мгновенно забыла, стоило мужу ее коснуться. И искренне пожалела, что еще не ночь, когда он отстранился. Не поняв, зачем граф вдруг встал и ушел – они же могли еще немножко так же замечательно посидеть! – она, однако, с готовностью вскочила, тряхнув кудрями и поправляя одежду. - Конечно, я сейчас! Если ее супруг и господин что-нибудь хочет – разве не ее святая обязанность это исполнить? Бутвиль не успел бы сосчитать до трех, а его жены уже не было в комнате. Встретив на лестнице поднимающегося навстречу Лапена, она кивнула ему: - Поторопись, граф ждет! И, перескакивая через две ступеньки, устремилась дальше. Если Лапен на самом деле не шел навстречу, я исправлю.
Лапен: Лапен задержался по вполне уважительной причине: ему надо было отдать хозяину тележку. После этого он отвел Встречу на конюшню. Там как раз паж Франсуа заканчивал делал внушение конюху, Когда парнишка убежал, Лапен добавил конюху пару слов от себя. Со стороны это выглядело так, словно оба они - челядь одного и того же господина (на что, собственно, Лапен и рассчитывал: авось бездельник конюх будет повнимательнее не только к жеребцу покойного Лавалле, но и к кобылке Лапена. Затем парень увязал в узел оставшиеся от покойника вещи и с этим узлом бегом направился к графу. Почему бегом? Да потому что Лапену не давали покоя слова его сиятельства: мол не справится ли он со службой у графа?.. Встретившемуся на лестнице пажу Лапен только кивнул на ходу: мол, ага, бегу. На незримых крыльях взлетел наверх, постучался в дверь и с поклоном вошел: - Вот вещи, уложены, как вашему сиятельству и было угодно...
Бутвиль: - Хорошо, - Бутвиль взмахом руки указал Лапену на стол. - Положи их вот сюда, развяжи узел, и я посмотрю, что в нем. Вещей было немного - обычный багаж путешествующего налегке дворянина средней руки. Две смены белья, чулки, запасные воротники; все не новое, но в отличном состоянии - Ги был всегда так аккуратен... Граф быстро отложил все эти вещи в сторону. - Это твое, - сказал он Лапену. - Носи или продай, как пожелаешь. Его самого заинтересовали только два предмета - футляр, точно такой же, в каком герцог прислал ему бумаги для короля, и обитый тисненой кожей несессер с туалетными принадлежностями и бритвой - Луи-Франсуа помнил, что кузен Анри любил дарить такие своим подчиненным в качестве награды за хорошую службу. Осторожно развязав узел, Бутвиль снял крышку с футляра и увидел, что он туго набит бумагами, скрученными по отдельности в тонкие трубочки. Наугад вытащив и развернув одну из них, он с изумлением узнал и почерк Монморанси, и текст - это было сопроводительное письмо, которое прилагалось ко все тем же бумагам, - но листок представлял собой черновик: он был исчеркан поправками, смят и потом кем-то старательно разглажен. "Ох, беда, - подумал Луи-Франсуа. - Зачем было подбирать и хранить этот листок? Только для того, чтобы передать кому-то... заинтересованным лицам... Значит Ги все-таки был..." Он чуть не произнес это вслух, но вовремя спохватился, вспомнив о присутствии слуги. Закрыв футляр, он сделал вид, что заинтересовался несессером, но стоило ему откинуть крышку, как интерес стал неподдельным: плотная ткань, которой изнутри была оклеена коробка, в одном месте отстала, и под ней прощупывались еще какие-то бумаги. - Поди-ка сюда, - подозвал он слугу. - Ты кажешься мне смышленым малым, и я должен объяснить тебе, чем занимался твой хозяин и почему погиб, однако с условием, что ты не будешь болтать об этом направо и налево. Обещаешь? Прошу простить, что подразумеваю действия Лапена, но мне кажется, что на операцию по развязыванию узла не стоит тратить целый пост... Если будут возражения, я перепишу.
Лапен: Лапену было не интересно, чем занимался его несостоявшийся хозяин. Его куда больше интересовали вещи, которые граф отложил для него. Но человек, который намекнул Лапену на возможность новой службы, имеет право на внимание и почтительность. А потому Лапен с самым серьезным и солидным видом заверил его сиятельство в том, что не имеет привычки болтать о господских делах ни налево, ни направо, ни на все прочие стороны света. И в том готов поклясться... Тут язык Лапена чуть споткнулся: парень сообразил, что ничего не знает о религии графа. Католик он или протестант? - И в том я готов поклясться всем, чем ваша светлость повелит, - гладко закруглил речь Лапен.
Бутвиль: Бутвиль хорошо помнил, что поминать имя Господне всуе - грешно, да к тому же было неизвестно, набожен ли этот лукавый Лапен, насколько для него свято данное слово. Нужно было предложить что-то понятное и важное для простолюдина. Потому граф сказал: - Клянись своей удачей и будущим достатком, что будешь разбалтывать посторонним лицам, а том числе и хорошеньким горничным, только те сведения, которые я позволю не держать в секрете. Остальное - молчать. Ясно? Мне сейчас приходится решать сложную задачу, и помощник мне нужен. Потому я принимаю тебя к себе на службу, но с испытательным сроком. Если в ближайшие пять дней ты поведешь себя так, чтобы у меня не возникли нарекания, будешь моим слугой и впредь. Нет - получишь расчет за эти дни и убирайся на все четыре стороны. Бутвиль сопроводил это высказывание строгим взглядом, зная по опыту, что по тому, как слуга воспримет подобный взгляд, можно судить о его характере и душевных качествах.
Лапен: Актерское прошлое не подвело Хитрюгу. Какой-нибудь деревенский простофиля сейчас расплылся бы в счастливой улыбке от уха до уха, Лапен же с самым достойным и почтительным видом склонил голову и серьезно ответствовал: - Ваше сиятельство оказывает мне большую честь и делает меня счастливейшим из смертных. Разбалтывают тайны хозяев лишь идиоты, которые не дорожат своим местом. Конечно же, я готов поклясться в том своей удачей и будущим достатком. Но чтобы обет был точным и незыблемым, хотелось бы узнать, каким именно будущим достатком мне клясться? Какое жалование вашему сиятельству угодно будет мне положить?
Бутвиль: - Пять дней, - усмехнувшись цветистым речам хитрюги, напомнил граф. - Посмотрим, на что ты способен. Если останешься, будешь получать двадцать пять су. Пока мы в походе - кормление с моего стола. Когда вернемся домой - на кухне с прочей прислугой. Но если не удержишься - получишь расчет по двадцать. ("Когда вернемся домой... - подумал грустно Луи-Франсуа. - Как будто у меня есть дом... Не в маменькину же деревушку нам ехать..." Но мысли эти были слишком несвоевременны, чтобы останавливаться на них.) - Ездить верхом, стрелять из пистолета умеешь? - задал он следующий, не менее важный практический вопрос.
Лапен: - По свету пошляешься, ваше сиятельство, всему научишься, - с чувством собственного достоинства ответствовал Лапен. - Странствовать приходилось все больше в повозке, но и верхом поездить довелось. Может, и не самый лихой всадник на свете, но задницу себе в пути не собью. Кстати, и лошадка у меня имеется собственная, вашей светлости тратиться не придется. А что до стрельбы, так я человек мирный, однако и оружие в руках подержать доводилось. В дороге-то всякое бывает! Так что знаю, с какого конца из пистолета пуля вылетает. Тот, кто меня учил, говорил, что у меня хороший глаз и твердая рука. Но вот в человека стрелять не доводилось, и я, ваше сиятельство, не знаю, сумею ли в человека пулю всадить.
Бутвиль: - Порой достаточно и в воздух выстрелить, чтобы всякий сброд распугать, - заметил Бутвиль, нетерпеливо постучав пальцами по столу. - Ну что ж, значит, для дальней дороги и для военной поры ты спутник подходящий. Теперь слушай: твой прежний господин, шевалье де Лавалле, служил одному из славнейших наших маршалов, и был прислан сюда, чтобы разузнать о некоем шпионе, который похитил у его командира важные бумаги. - Граф постучал теперь по футляру, намекая, что это те самые бумаги и есть. - Похоже, что ему удалось вернуть документы, но шевалье не успел мне рассказать, как именно это получилось и насколько он преуспел в выслеживании того самого шпиона. Увы... Теперь я намерен продолжить его дело и жду от тебя усердного выполнения всех поручений, каковые для этого понадобятся. А сейчас возьми мои пистолеты - вон они лежат на подоконнике - ступай во двор и почисть их как следует.
Лапен: При словах "почисть пистолеты" Лапен и бровью не повел. Все правильно: раз служил у барона, да еще и у лейтенанта гвардии, так ты просто обязан уметь чистить эти смертоубийственные штуковины. А раз тебе посулили двадцать пять су, то не время объяснять, что прежнего хозяина ты знавал всего сутки, а потом он уехал и велел тебе стеречь оставленные вещи. А стрелять тебя обучал разбойник, когда труппа заночевала в лесу, у гостеприимного разбойничьего костра, но пистолет после урока ты не чистил... Разумеется, ничего этого Лапен графу не рассказал. Бросил на футляр с пистолетами взгляд, полный приветливого узнавания, словно встретил хорошего приятеля. Молча поклонился новому господину, взял футляр и вышел. На постоялом дворе - полным-полно военных. Со слугами, разумеется. И если Лапен не сумеет быстро-быстро сойтись с кем-нибудь из прислуги и попросить научить чистить оружие, то он, Лапен, распоследний на свете недотепа и чурбан. Конечно, граф получит свои пистолеты отменно вычищенными.
Бутвиль: Бутвилю понравилось, что Лапен повиновался так быстро и без лишних слов - а ведь он придумал первый попавшийся предлог, чтобы спровадить слугу вон из комнаты! Версия истории незадачливого шевалье, которую Луи-Франсуа сообщил этому ловкому малому, удивила его самого - так складно выдумывать он умел, пожалуй, только в детстве... Но сказать прямо все, как есть, что его бывший друг - изменник, так низменно "отблагодаривший" своего патрона за добрые дела? Нет, это было выше его сил. А теперь еще предстояло разобраться в найденных бумагах и понять, если удастся, что именно привело Ги на край пропасти? Как только Лапен вышел, граф закрыл за ним дверь на задвижку, сел к столу и стал вынимать бумаги из футляра и из-под обивки несессера. Скоро весь стол перед ним оказался устелен листками разного размера и цвета, которые Бутвиль для надежности придавил по краям пустыми кружками, пустой же бутылкой и столовыми ножами. С первого же взгляда было видно, что перед ним - четыре разных почерка; один, мелкий и четкий, был знаком - рука кузена Анри, другой, судя по канцелярским округлостям и завитушкам, принадлежал какому-то писарю, видимо, работавшему под диктовку, и все эти образцы были черновиками или копиями различных распоряжений, которые кузен отдавал в качестве губернатора Лангедока и маршала: о закупке фуража для лошадей, о проверке качества запасенного пороха, о выделении средств на жалованье новонабранным ротам солдат... Много интересного могли бы извлечь из этих повседневных записей какие-нибудь англичане или испанцы. - С этим все ясно, - пробормотал Бутвиль, сворачивая просмотренные листки и засовывая их один за другим обратно в футляр. - Все даже слишком ясно... Сказать того же самого про остальные бумаги, те, что хранились в несессере, он не мог: ни кто писал их, ни о чем шла речь, поначалу было совершенно непонятно. Он увлекся исследованием и даже не заметил, что Эмили отсутствует несколько дольше, чем следовало бы.
полная версия страницы