Форум » A la guerre comme à la guerre » Кастильская невеста, или В поисках единорога. 12 сентября 1627 года » Ответить
Кастильская невеста, или В поисках единорога. 12 сентября 1627 года
Pierrot/Pierrette: В чем наша цель? Терзать ваш слух и глаз. Мы никогда бы в жизни не посмели Явить наш скромный гений напоказ. Вот истинный прицел для нашей цели. Сюда пришли мы вовсе не затем. Чтоб вы, смотря на нас, вконец измаялись, - Наш первый помысл. Угодить вам всем Мы не хотим. Чтоб зрители раскаялись, Актеры здесь. Они сыграют знатно, И вы поймете все, что вам понятно.
Ответов - 48, стр:
1 2 3 All
Belle Fleur: Пока на сцене пылали факелы, за кулисами грозил разгореться нешуточный пожар. Белль подошла к Лелию и, постукивая о пол подкованным медью каблучком, произнесла: - Сударь, я в который раз Вам напоминаю: в финале не стреляйте глазами по сторонам, а смотрите на меня. На меня! На Вашу невесту, которую Вы должны спасти силой своей любви! И не забудьте меня поцеловать, ведь таково пожелание автора: в пьесе говорится, что поцелуй Рыцаря разрушает злые чары. Раздраженно тряхнув головой, так что плохо прикрученный к диадеме витой рог чуть не отвалился, она развернулась и гордо прошествовала к выходу на сцену, чуть не столкнувшись с ангелом, в свою очередь вернувшимся за кулисы. Слегка раздвинув занавес и убедившись, что горящий реквизит исчез бесследно, она грациозным аллюром подбежала к краю подмостков и, бросив удивленный взгляд на одинокого дикаря, воздела руки к потолку и начала свой финальный монолог, по непонятной прихоти автора изложенный сугубо низменной прозой: - О горе мне! О горе! Вместо священных огней Гименея запылали погребальные костры! Вместо идальго злая фортуна послала мне уроженца диких лесов! А сама я в кровь стираю ноги, блуждая по зачарованному лабиринту, из которого нет выхода! Чем я согрешила, невинная овечка? О коварные, изменчивые звезды! О недальновидный отец! О неверный и легкомысленный возлюбленный! Я проклинаю тот день и час, когда огласила младенческим криком покои своей матери, произведшей меня на свет! Я больше не ищу и не прошу любви – я жажду смерти! Сделав драматическую паузу, Белль обвела первые ряды испытующим взглядом и увидела, как молодая и чрезвычайно красивая дама прижала к глазам платок. Воодушевленная тем, что чувства ее героини нашли отклик хотя бы у одного зрителя, актриса воскликнула с подлинным пылом, обращая свою мольбу к Небесам: - О Небо! Как избегнуть этой нестерпимой муки?! Зачарованный лес не хотел отпускать свою пленницу: на сцену выскочил свирепый черный бык из поголовья Химеры. Больше похожий на Минотавра Атлант остановился перед беспомощным единорогом, угрожающе наставив на него острые рога и явно намереваясь окончить бессмысленные блуждания заколдованной девы.
Монтрезор: - Ну наконец-то! – воскликнул де Верлен, до этого с нетерпением дожидавшийся выхода Белль. – Вот она опять! Нет, господа, вы только взгляните, какие ножки у этой единорожки! - Ножки превосходные! – одобрил герцог Орлеанский. – Не рассмотреть ли копытца поближе? Кстати, у той, что кидала факелы, ножки тоже были весьма… - Ножки ножками, но о чем она там говорит?! – виконт де Сели даже нахмурился, пытаясь уловить смысл монолога красавицы. – Чего она вдруг помереть хочет? - Ей любви не хватает, - пояснил серьезный и рассудительный барон де Круазье. - Не хватает любви?! – хохотнул де Верлен. – Монтрезор, вы плохо ее любили? - Вы много болтаете, шевалье, - недовольно поморщился Клод, не любивший двусмысленных шуток в свой адрес. - Полно, граф! – Верлену явно было весело. – Я же просто завидую! - Завидуйте молча! - Господа, извольте прекратить, - в другое время Гастон, возможно, позабавился бы ссорой своих приближенных, но сейчас основная забава была на сцене. – Дайте посмотреть. - Гляньте, господа, черт! – искренне обрадовался молоденький де Сели. - Какой черт, это Минотавр! – почти рассердился барон де Круазье, в Париже посещавший салон Рамбуйе. - Говорю же, черт! – не сдавался виконт. – Ангел был, а теперь черт. А рыцарь его победит, так всегда бывает.
Pierrot/Pierrette: По замыслу автора пьесы, Панчита, послужив приманкой для Единорога, должна была с испуганными криками броситься к Дикарю и вместе с ним свалиться за кулисы. Однако проделать это из зрительного зала и не отвлечь при этом всеобщее внимание от трагического Единорога было никак невозможно. Шёпотом проклиная тёмные силы в лице местных мастеровых, Николь подобрала свои факелы и, воспользовавшись тем, что всеобщее внимание было сосредоточено на Белль, незамеченной проскользнула вдоль края сцены и вернулась за кулисы. - Хочешь расколдовать Единорога силой своей любви? – приветствовал её Лелий. - С удовольствием. Мне понадобится для этого мужское достоинство одного рыцаря, если оно у него, конечно, имеется. - А если он такового не держит? – с видимой заинтересованностью откликнулся Лелий. - Тогда придётся воспользоваться головой, всё равно она ему не нужна. - У рыцарей голов не бывает, только шлемы. - Если ты пропустишь свой выход, останешься и без того, и без другого. - Что, наш Единорог уже роет землю копытом? Перехватив поудобнее свой меч, Лелий одним прыжком оказался на сцене, в последний момент, казалось, встав между красавицей и чудовищем. - Зловещий бык, посланец злой Химеры! Единорог твоей не станет жертвой! Нет! Коли я паду в неравной схватке, Неукротимый дух мой меч подъемлет И на защиту станет дивной Девы, Что счастье я назвать своей невестой Имел когда-то, и сейчас лелею. Несколькими взмахами меча Рыцарь отогнал Минотавра на другой конец сцены, где и прикончил, явственно показав, что либо высказанные им сомнения в собственных силах были вызваны ложной скромностью, либо, как оповестил он сам, «Добро над Злом всегда восторжествует, и Небо руку правого поддержит». Повернувшись вслед за тем к злосчастной Деве-Единорогу, он устремил на неё полный беззаветного обожания взгляд и с чувством продекламировал: – Ни рог витой, ни острые копыта Моей любви остановить не смогут, И я прильну к устам моей любимой, Коровой будь она или лягушкой! Шагнув вперёд, он отважно заключил в объятья свою зачарованную невесту, запечатлевая на её челе пламенный поцелуй. Столь трогательно и страстно прозвучали эти последние строки, что, не вникая даже в их потаённый смысл, зрители мужского пола ответили на них бурными аплодисментами, дамы – глубокими вздохами, и только сотоварищи, знавшие, что в исходном тексте место этой ехидной отсебятины занимал более возвышенный и душеспасительный монолог, беззвучно грозили кулаками из-за кулис.
Belle Fleur: Белль бросила взгляд в зал – весь цвет французского королевства слышал, как ее назвали коровой и аплодировал! «И почему я не настояла на трагедии, в которой все умирают?» - со стоическим спокойствием, свойственным только сильным душам и истинным философам, спросила она себя. Стерев след от поцелуя, как будто избавляясь от наведенных на нее чар, а заодно избавившись и от натиравшей лоб рогатой диадемы, красавица припомнила, что по замыслу автора надо ответить Рыцарю тем же. Не тратя лишних слов, чтобы не утомлять и без того уставшую публику, она с наслаждением вонзила острый каблучок-копытце в носок щегольской туфли Лелия и, обворожительно улыбнувшись благородному идальго, прошептала фразу, которой научилась у заезжего итальянского гастролера: - La comedia e finita! Завершив таким образом любовную историю, она отошла от героя к краю подмостков и, устремив сияющий восторгом и благоговением взгляд на герцога Орлеанского, продекламировала строфу из элегии Ронсара: -У настоящего всецело мы во власти, И Принца мы благодарим за счастье Творить и завтрашним не омрачаться днем. Грядущее — темно, а мы лишь раз живем! И присела в глубоком реверансе, не отрывая взгляда от Его Высочества и давая понять, что именно ему, и никому другому, адресован этот хвалебный и прочувствованный отрывок.
Pierrot/Pierrette: Гримаса боли, исказившая совершенные черты Рыцаря, больше подошла бы исчадию ада, нежели поборнику христианства, а ярость, с которой он прошипел вслед красавице: «Чертова ведьма!», несомненно, сорвала бы аплодисменты даже в Бургундском отеле, если бы, конечно, она была направлена на Химеру. К счастью для многострадального спектакля, хлопая любовному монологу, зрители не заметили второго отступления от авторского текста так же, как пропустили между ушей первое, и сосредоточили все свое внимание на прелестном видении, так изящно связавшем театральное действо с происходящим в зале. С профессиональной выдержкой переждав восторженные возгласы и прочие знаки одобрения, которыми опытные придворные встретили столь удачно вплетённый в повествование стих, из-за кулис появилась Жанна в роли Эпилога, и еще раз объяснила публике, что именно они только что имели счастье лицезреть, назвав на всякий случай по имени всех мифологических чудовищ, попытавшихся воспрепятствовать герою в его высокой цели. Из-за противоположной кулисы затем возник Благородный отец и снова повторил свою клятву выдать дочь за её отважного спасителя, присовокупив к оному обещание всячески поспособствовать немедленному бракосочетанию между новообращённым Дикарём и преображённой Панчитой. Скромно стоявшая в сторонке комическая парочка тотчас же слилась в преувеличенно страстном поцелуе, когда неожиданно платье девы-оруженосца распалось на две части, увлекая за собой парик, и вновь являя взору публики Простака Панчо.
Belle Fleur: Апофеозом спектакля стал благоухающий дождь из разноцветных лент и лепестков алых и белых роз, обрушившийся сверху на участников действия, и, по замыслу автора, явно неравнодушного к языку цветов, должный обозначать такие взаимоисключающие явления, как бурная чувственная страсть и чистая непорочная любовь. Если бы зрители были чуть внимательнее, они увидели бы на лицах двух главных героев отражение самых сильных страстей, к любви, впрочем, никакого отношения не имеющих. Но сдерживающее присутствие Благородного отца, соединившего руки Хуана и Исабели, придало всей сцене приличествующий концовке мирный и торжественный вид. Что касается Дикаря и Простака Панчо – раздавшийся сверху глас* объявил их побратимами навек и наказал или же заповедал им, что ежели придется в качестве оруженосцев сопровождать Рыцаря в дальних и славных походах и идти вместе с ним на штурм мавританской или какой иной твердыни, каждый должен защищать тылы другого от коварных нападений врагов христианского мира. Юная и прелестная пастушка, разительно напоминавшая Эпилога, вывела из глубины сцены на поклоны усмиренного черного быка, которого беспощадный рыцарский меч преобразил настолько, что теперь он был годен разве что ходить под ярмом и взрыхлять плугом тучные окрестные нивы. Поклонившись положенное количество раз, актеры потянулись за кулисы, радуясь, что столь сложный, ответственный и трудоемкий спектакль подошел к концу. Лелий, придав своему красивому лицу выражение, с которым на амфорах обычно изображали раненного в пяту Ахиллеса, и нарочито прихрамывая, удалился вместе со всеми в правую кулису, а Белль – в левую, но не специально, а по рассеянности, вызванной чрезмерным волнением от успеха пьесы. Да, это снова Атлант, успевший под шумок сбегать на колосники и вернуться обратно для поклонов
Монтрезор: - И все же она хороша, - проговорил герцог Орлеанский, с удовольствием выслушав адресованные в его адрес стихи. – Если она вполовину так хороша при близком рассмотрении, это можно счесть за удачу, не правда ли, граф? Монтрезор скучающе пожал плечами: - Знаете ли, монсеньор, на безрыбье… Чертовка Мадлен и вправду была прелестна… Клод поморщился. Ревновать случайную подружку, да еще и комедиантку, было глупо. Но то, что он чувствовал, походило, пожалуй, именно на ревность… - А я бы поймал эту рыбку… - принцу, очевидно, и впрямь понравилась актриса… - Что это за стишки она читала? - Это Ронсар, ваше высочество, - тут же встрял начитанный Круазье. Тем временем красотка удалилась со сцены, а ее сменила еще одна премиленькая девица, принявшаяся пояснять, кто был кто в увиденном зрителями спектакле. - Вот видите, это был Минотавр! - злорадно повторил барон де Круазье молоденькому виконту. - А жаль, что не черт! – все так же искренне вздохнул виконт де Сели. – На черта он больше похож! Герцог Орлеанский расхохотался: - А вы будто всех чертей видели! Возьмите-ка лучше, - он снял с мизинца кольцо с каким-то голубоватым камнем. – Найдите ту милашку, что играла Единорога, передайте ей это и скажите, что брат короля желал бы послушать в ее исполнении этого… как его… Ронсара, сегодня в своей палатке часиков этак в десять. Глядя на радостно расплывшуюся физиономию почтительно кланяющегося принцу виконта, Клоду захотелось запустить в него чем-нибудь тяжелым.
Belle Fleur: Все еще пребывая в рассеянности, Белль вышла из бокового выхода на сумрачную улицу и пошла куда глаза глядят, перебирая в памяти особенно удачные места в сегодняшней постановке. Ах! Какой же она была Химерой! Удастся ли еще когда-нибудь сыграть подобную роль? Очнулась она от того, что кто-то положил ей на плечо тяжелую руку и испуганно обернулась. - Атлант! Ну разве можно так? – воскликнула актриса, с укоризной глядя на великана, не успевшего смыть с лица боевую раскраску Минотавра, отчего его лицо почти полностью терялось в окружающей темноте. - Еле догнал! Только по белому платью и углядел! – с не меньшей укоризной ответствовал Атлант. – Куда пошла одна в такую темень? Там тебя какой-то красавчик разыскивает, из знатных. А подайте, говорит, мне главную героиню. Белль радостно встрепенулась: -Красивый? С синими глазами и темными кудрями? Губы яркие, весь такой…- она прижала руки к груди и посмотрела на звезды. Атлант отрицательно покачал головой: - Не-е…глаза не синие и губы как губы. Мальчишка совсем, не старше нашей Жанны. Белль разочарованно опустила голову. -Ну и ладно, ну и не надо, подумаешь…- прошептала она и взяла Атланта под руку. - Пойдем отсюда, Атлант? Что-то я устала и спать хочу. С тобой ко мне точно никто не пристанет. Великан нерешительно оглянулся на амбар. - Слушай, не могу: там ведь надо все разбирать, одного реквизита сколько натаскали! Белль повисла у него на руке: - А мастеровые и кузнец на что? Зря что ли, раскошелились на них? Опять же Лелий…Пойдем! А в следующий раз за четверых поработаем. Атлант разразился смехом: -Как скажешь, крошка. Лелий…ну-ну! Эпизод завершен
полная версия страницы