Форум » A la guerre comme à la guerre » Песни на войне. 21 сентября 1627г., позднее утро » Ответить
Песни на войне. 21 сентября 1627г., позднее утро
Луи де Кавуа: Отсюда: Волки в овечьей шкуре. 21 сентября 1627г., утро
Ответов - 61, стр:
1 2 3 4 All
Луи де Кавуа: - Вашими трудами у меня есть время, - вдруг осознал капитан. Уехав осматривать поместье барона, он должен был вернуться значительно позже. Доклад о смерти де Буази тоже мог немного подождать - кому придет в голову торопиться навстречу выговору?.. - Отличное предложение! - поддержал гасконец, на ходу придумывая достойный ответ - он слишком мало знал де Ронэ, чтобы хорошо понимать, какая реплика приведет к дуэли, а какая будет воспринята со смехом. - А почему из всего списка вы выбрали именно лошадь? Я думал о поэзии. - Оставьте в покое моего коня, - проворчал капитан. - Он сегодня уже был поводом для драки. Куда катится мир, вокруг столько красивых женщин, а люди ссорятся из-за жеребцов! По дороге сюда мы проезжали какой-то трактир, так что от обеда нас отделяет едва ли половина лье. Давайте поторопимся, говорить в тепле куда приятней. Язвить тоже. Он бросил ироничный взгляд на нового знакомого.
Теодор де Ронэ: Не споря, Теодор перевел Козочку в галоп. – Любовью к поэзии страдают порой самые неожиданные люди, – философски заметил он. – И упаси нас всех Господь от такого родства! Не далее как вчера… Кстати, о красивых женщинах: не далее как вчера мне читали такой восхитительный гимн супруге! Какая жалость, что я ничего не запомнил! Что-то вроде… В очах я ваших утону Мгновенно, не успев и ахнуть. Как камень, я пойду ко дну… Он пощелкал пальцами и, пожав плечами, закончил: – И стану там и гнить, и пахнуть. Но дама была выше всех похвал.
Луи де Кавуа: Бретер едва не оставил гвардейскую роту без командира, потому что Кавуа от хохота чуть не сыграл с коня на полном галопе. - Де Ронэ, с таким чувством юмора вы должны были научиться фехтовать прежде, чем говорить, - отсмеявшись, заметил он. Бьющий в лицо ветер заставлял кричать, чтобы быть услышанным, но группа не сбавляла ход. - Я слишком трезв, чтобы что-то сочинять на скаку, - посетовал пикардиец. - Но если муж бездарен слишком, то кто-то будет одарен! Кто продолжит?.. - Я сдаюсь, - л'Арсо еще смеялся. - На фоне шевалье де Ронэ слишком бездарным буду я. И мы не знаем, о какой даме речь.
Теодор де Ронэ: Теодор также улыбался: если чего-то еще и не хватало, чтобы изгнать из его мыслей смерть бывшего друга, то смех капитана это сделал. – Не так быстро, сударь, – в седле бретер держался с меньшим мастерством, чем его новые знакомые, но на въезде в деревню они сбавили ход, и он позволил себе на миг обернуться к л'Арсо. – Она еще не сказала мне нет. Я продолжу: К разладу брак приговорен, Когда он не богат умишком. Но, к счастью для несчастных жен, Иначе обреченных книжкам… Проклятье! Он рванул поводья, едва не сбив с ног зазевавшуюся крестьянку. Вряд ли та сама сунулась под копыта – вернее уж, увлекшись, он сам невольно направил на нее лошадь, но это не помешало ему обругать обеих.
Луи де Кавуа: - Из тех гостей, что вхожи в дом, всегда найдется симпатичный. И конь, и шпага - все при нем, - резюмировал капитан, подхватив потерявшиеся строки, и, обернувшись, подмигнул бретеру. - Мы на месте, - окликнул их гасконец. - Спускайтесь с Пегасов, нас ждут земные и материальные пулярки. Над дверями трактира висела деревянная доска, на которой кто-то намалевал толстого кота с птичьей ногой в зубах. Идущий из дома запах позволял предположить, что путники уедут отсюда, не страдая животом, да и двор выглядел относительно чистым. - Слишком близко от замка, - пробормотал Кавуа, спрыгивая на землю и набрасывая повод коня на коновязь. - Вы думаете?.. - бросил на него быстрый взгляд гасконец. - Думаю, что им не до того. Но пистолеты проверим.
Теодор де Ронэ: – Вы это о чем? – переспросил озадаченный Теодор, вытаскивая, впрочем, оба своих пистолета и пороховницу. Гвардейцы знали что-то, чего не знал он – что, он уже начал догадываться, памятуя, с каким заданием он сюда явился. Почему монсеньор его не предупредил? Войдя уже в трактир, он, однако, остановился на пороге, пробормотал извинение и вышел снова. – Эй, парень! Деревенский мальчишка, наблюдавший за приезжими с высоты палисада, обратил на него вопросительный взгляд. – Если увидишь на дороге что-нибудь, смахивающее на отряд, предупредишь. Судя по выражению неземного восторга, осветившему детское лицо, часовой им был обеспечен. С самым серьезным видом коснувшись пальцем полей шляпы, Теодор вернулся к новым знакомым. Хозяин дома, невысокий, уже лысеющий толстячок, с напряженным вниманием взирал на знатных гостей, и взгляд, который он бросил на их спутника, был опасливым, но несколько пренебрежительным. Понять его было несложно. Но извинить… Дождавшись конца заказа, Теодор взял трактирщика за плечо. – Не знаю, милейший, как вы это сделаете, но – вы видите мою одежду? Через час она должна быть чистой и сухой. Не дожидаясь ответа, он положил свою ношу на ближайший к очагу стол и принялся стаскивать колет. – Зовите меня просто, господа – рыцарем без штанов. Трактирщица, явившаяся с подносом, на котором стояли кувшин и три оловянные кружки, предпочла подойти к столу с другой стороны.
Луи де Кавуа: Кавуа решил, что ему, определенно, нравится эта идея. Равно как и мысль озадачить почтенного хозяина чисткой и сушкой. Так заботам трактирщика были доверены еще две вещи - некогда белый шарф и некогда чистый колет. Выглянув за ними к лошадям, капитан лишний раз скользнул взглядом по андалузке де Ронэ. Дьявол в мелочах, о человеке можно сказать многое, глянув на состояние его лошади. Местные солончаки доставляли немало проблем. Соленая вода и грязь, попадая на лошадиную шкуру, быстро разъедали ее, оставляя кровавые потертости и язвы. Выход был один - чаще чистить коней. На стройных ногах кобылы не было ран. Рана была выше. Уже покрытая сухой кровяной корочкой полоса на блестящей черной шкуре, в склейках шерсти по краям, очень похожая на след вскользь прошедшей пули. "У вас бурная жизнь, месье де Ронэ..." Аккуратный, закрытый рот кобылы с одной складкой в углах губ, образованной положением трензеля, мог говорить о том, что всадник не имеет привычки использовать натянутые поводья вместо опоры и не ломает конскую челюсть грызлом. Испанка была в неплохих руках. Но поводья де Ронэ рвал зря. Садишься на андалусийца, будь готов к чувствительности коня и держи баланс. Чем сильнее рывки, тем сильнее немеет рот лошади, и конь уже не будет отзываться так чутко, как способен. Вернувшись к спутникам, Кавуа поднял тост за знакомство и добавил свои пистолеты к четырем, уже выложенным на стол. - Здесь можно пережить небольшую осаду, - усмехнулся он, привычно проверяя замки. - Собственно, я о том, что покойный был изрядным негодяем, и людей имел себе под стать. Лучше дурно подумать о людях и неприятно их удивить, чем с любовью к ближнему умереть от удара в спину.
Теодор де Ронэ: Теодор, которому сердобольная трактирщица принесла сухую рубашку, пусть штопанную и небеленого полотна, переоделся и принялся перезаряжать свои пистолеты. Приключения прошлой ночи оставили его в твердой уверенности, что пренебрегать этим не стоит. А с обобщением Кавуа он мог только согласиться – и выразить это кивком. – Покойный был – и это главное. За погибель наших врагов! – он прервал свое занятие, чтобы снова наполнить все три кружки. – Вы хорошо его знали? Кардинал дал ему неделю срока – и прислал этих двоих. Бретер терялся в догадках. «Вашими трудами у меня есть время». Но на что оно должно было быть потрачено?
Луи де Кавуа: - Немного знал, - ухмыльнулся капитан. - Изрядным был охотником... "Но так и не понял, что при охоте на уток промах не страшен, а вот при охоте на медведя после осечки перезаряжать некогда. И уже не поймет". - За вас, де Ронэ. Вы избавили меня от необходимости полдня таскаться по баронским угодьям и выслушивать, какую прекрасную дичь тут можно поднять, если не провалишься в болото, не сломаешь ноги коню и не поймаешь случайную пулю с дальнего пригорка. - Что, в общем, куда вероятнее, - проворчал гасконец, возившийся с заевшей защитной крышкой пороховой полки. - Грубые, некуртуазные люди...
Теодор де Ронэ: Во взгляде Теодора вопреки его воле промелькнуло понимание. Охотничьи угодья – если король отправляется на охоту, должен ли его первый министр его сопровождать? Если да, и если твой капитан в курсе, на кого будут охотиться на самом деле… – Ах вот как, – пробормотал он, больше себе, чем собеседникам. – Что ж, буду рад, если у меня будет возможность, оказать вам такую же услугу снова. Это не здесь погиб месье де Брешвиль? «Барон де Брешвиль», – мысленно поправился он. Другого шанса спросить могло не представиться.
Луи де Кавуа: Улыбки исчезли с лиц гвардейцев, словно стертые неторопливым движением художника, смывающего краски с холста. Капитан аккуратно разжал пальцы, выпуская кружку. На олове осталась едва заметная вмятина. Он до сих пор не мог понять, почему Брешвиль не доверился ему. Все могло быть иначе. Но теперь - все... - Нет, шевалье, - неторопливо проговорил пикардиец, преодолевая боль и нежелание обсуждать смерть своего лейтенанта с новым знакомым. - Не здесь. Вы знали его?
Теодор де Ронэ: Теодор посмотрел в свою кружку. Затем на Кавуа. К гадалке не ходи, монсеньору это не понравится. Если даже с Рошфором, с которым они навещали один фехтовальный зал, его просили не встречаться помимо службы… И однако, это было его дело. Его долг. Но рассказывать о том, что сперва соединило его с Брешвилем, а потом развело навсегда… – Знал. Немного. Был ему очень обязан. Если вы знаете, кому я могу за эту смерть отомстить, я с удовольствием возьму это на себя. – Что-то в лицах Кавуа и л'Арсо заставило его добавить: – Или присоединюсь.
Луи де Кавуа: Вина было слишком мало. А может быть, слишком много. - Иногда я думаю, что винить должен в том числе и себя, - пикардиец заново наполнил кружки. Время было раннее, но де Ронэ затронул слишком болезненную тему, чтобы ее не хотелось тут же запить. - Я дал ему этот чертов день, но даже он оказался лишним. - Капитан, - в голосе гвардейца слышалось легкое осуждение, но продолжать он не стал. Вместо этого глянул на де Ронэ. - Человек, убивший Брешвиля, мертв, - пояснил Рейнар. - Но только глупец мстит шпаге, а не тому, кто ее направил.
Теодор де Ронэ: От худо прилаженной двери по ногам тянуло холодом, а очаг с другой стороны почти не грел, лишь слышался то и дело легкий скрежет проворачивающегося вертела, который крутила грязно-белая собака. Бретер неторопливо засыпал в дуло порох, забил пыж, пулю и только тогда ответил: – Сколько раз меня называли умным, сударь, я могу на пальцах одной руки сосчитать. Но все-таки… кто? Когда-то сам Брешвиль простил ему смерть друга, посчитав его не рукой, но шпагой. Теодору такие добродетели были чужды, и он искренне сожалел, что часть мести уже свершилась.
Луи де Кавуа: Пикардиец молча смотрел на него, и взгляд вышел тяжеловатым. Жгучая смесь сожаления, понимания, неожиданной ревности - этого он очень хотел убить сам, и не собирался уступать это право, за которое, по большому счету, нужно было спорить не с де Ронэ. Служба оставляла очень мало времени и возможностей заниматься личными делами. Лейтенанты могли брать отпуск. У него это получалось значительно реже. - Дайте мне слово, - попросил наконец офицер. - Черт. Нет, это глупо. Сударь, я не хотел бы, чтобы он умер без моего участия.
Теодор де Ронэ: Теодор вернул все свое внимание капитану, мысленно проклиная свою недогадливость – с чего он решил, что имя убийцы знает не он, а л'Арсо? – Глупо, месье де Кавуа? Это… – он неожиданно рассмеялся, – с кем поведетесь, ей-богу! Что, в самом деле, я мог бы пообещать? Я не собираюсь перебегать вам дорогу, мне безразлично, вы его прикончите, или я. Но, раз вы пока этого не сделали… значит, от меня может быть польза. В трактире «Три поросенка» хозяин не смог сказать ему ничего, заслуживавшего внимания. Приехали сослуживцы, забрали все вещи. Война. И оттого бретер чувствовал себя теперь неловко – за то, что так легко поверил. И на самом деле лукавил – будучи не в силах вернуть свой долг, он хотел хотя бы расплатиться.
Луи де Кавуа: Имя знали оба. И сейчас переглянулись. Капитан, вернув свое внимание бретеру, почти невольно усмехнулся: - Несомненно, может. Брешвиль ранил его, возможно - тяжело. Его прячут. Или он прячется, неважно. "Только поэтому он до сих пор жив", - читалось невысказанное. Рядом с ними никого не было. По утреннему времени трактир пустовал, хозяева иногда появлялись в поле зрения, но их внимание занимала готовящаяся еда. - Этого человека будут охранять. И он должен быть чертовски осторожен теперь. К черту обещания, давайте договоримся. Выяснив, где он, дадим друг другу шанс быть полезными. Знаю, договоренности в наше время мало стоят, но если вы понимаете меня, а вы - понимаете...
Теодор де Ронэ: Теодор отложил заряженный пистолет и протянул руку сперва капитану, а затем его подчиненному. – Договорились, решено. Рассказывайте. Имя, все, что вы про него знаете. Известие о том, что убийца ранен, его отнюдь не порадовало – драться при таких обстоятельствах невозможно. Но говорят же в Италии, что месть – это блюдо, которое подают холодным!
Луи де Кавуа: Убедившись, что никто не может их услышать, и понизив голос до четкого, но очень тихого шепота, пикардиец начал рассказ. Он знал не так уж мало, но в случае с Жаном-Луи де Риберолем эти знания почти ничем не могли помочь, потому что не отвечали на вопрос, где гугенот находится сейчас, в каком он состоянии, жив или уже скончался от нанесенной раны. Гасконец, краем уха слушая разговор - все это уже было ему известно - разобрался наконец с заевшей крышкой и сейчас аккуратно менял затравочный порох.
Теодор де Ронэ: Пока Кавуа рассказывал, Теодор успел перезарядить второй пистолет, допить вино и кое о чем подумать. Гугеноты сами по себе его заботили примерно столько же, сколько папа римский – пока дело не касалось его патрона. Война – не поединок. Но это была не война. Здесь, гротескным напоминанием об обстоятельствах их ссоры, тоже был заговор и в нем тоже была замешана дама. Только в этот раз Брешвилю не повезло. Может, потому что шпионаж – все-таки неподходящее занятие для дворянина. Может, потому что в прошлый раз он спасал женщину, а в этот – губил. Может… Да какая, к чертям, разница! Брешвиль пощадил Рибероля – ради своей дамы. Но его в ответ убили. Считать это за завещание – какая чушь! – Последняя воля, говорите? – Теодор думал недолго. – Это его воля, а не моя. Впрочем, я убежден, что он бы и сам передумал. Это утверждение прозвучало не чрезмерно уверенно, но только потому, что бретера занимали совсем другие мысли. – А насчет остального… Я хочу посоветоваться. Рошфора можно было не спрашивать – его мнение Теодор знал. Как и мнение монсеньора. Но другого пути что-то разузнать про Рибероля он не видел. Молчаливая трактирщица убрала со стола деревянный поднос с остатками окорока, послужившего закуской, и выставила новый кувшин.
полная версия страницы