Форум » A la guerre comme à la guerre » В каждой шутке. Утро 19 сентября 1627г. » Ответить
В каждой шутке. Утро 19 сентября 1627г.
Теодор де Ронэ:
Ответов - 46, стр:
1 2 3 All
Теодор де Ронэ: Вечер закончился поздно, утро началось рано, а в промежутке Теодор мешал Паспарту спать, скрипя пером по бумаге. Плодом его усилий стала препохабнейшая рыцарская поэма о приключениях славного сэра Жопжа и его оруженосца Сранхуа, но едва на светлеющем небе возможно стало различить ветки яблонь, бретер взял шпагу и отправился в сад. Первые полчаса его уединение нарушала только бегающая по делам трактирная прислуга, а затем к нему присоединился один из постояльцев, некто маркиз де Ротлен. Возражать Теодор не стал, но надолго разминка не затянулась. Убедившись, что насаженная на конец шпаги пробка то и дело слетает, а ему не удается нанести и царапины, маркиз сослался на усталость слишком быстро для военного, пусть даже и его возраста. Еще через полчаса, когда из поединка с тенью уже ничего нельзя было извлечь, под яблонями появились двое гвардейцев его величества. Пробки были позабыты, и распрощались они только через час, договорившись вновь встретиться на следующее утро и осыпав друг друга комплиментами. Несмотря на видимый успех, сам Теодор был собой чрезвычайно недоволен и, проходя через кухню, огляделся в поисках своего слуги исключительно ради того, чтобы сорвать на том злость. Паспарту нигде не обнаружился, а вот около огромного очага с ковшом в руках... Бретер подошел поближе, посмотрел, как она льет горячую воду в глиняную кружку с россыпью сухих трав на дне и полюбопытствовал: – Господь с вами, мадам, вы еще и ведьма?
Эмили-Франсуаза де К: - А вы сомневались? - Эмили тоже злилась. Нет, разумеется, не из-за распоряжения мужа! Хотя... ей было очень интересно узнать, зачем прибыл нарядный кавалер. Выходя из комнаты, она успела прихватить мешочек с травами и, закрыв за собой дверь, несколько мгновений постояла под ней, раздумывая, послушать или нет. От этой мысли мадам де Бутвиль отвлекло воспоминание о вот этом самом господине де Ронэ, который мог выйти из соседней комнаты и снова застать ее за не самым пристойным занятием. Опять оказаться мишенью для его насмешек совсем не хотелось, и вот... видно, от этого господина никуда не деться! Настоящей же причиной раздражения Эмили было назойливое внимание трактирной прислуги. Находясь в комнате, его еще можно было избежать, но здесь, на кухне... Разумеется, юной графине давно уже перемыли все косточки, и женское население «Герба Аквитании» даже разделилось на два лагеря. Один возглавляла мадам Бовэ, считавшая, что, будь женщина хоть трижды знатной дамой и графиней, а ходить в таком виде — бесстыдство и разврат. Правда, под мешковатым платьем «пажа» привлекающие мужчин формы разглядеть было абсолютно невозможно (видно, их и нет, тех форм, потому что девица тоща, как цыпленок), но непотребство все равно. Оппозицию возглавляла старшая из горничных, Тереза, сама мать троих дочерей. Это она отдавала прачке простыни и своими глазами видела свидетельство того, что невеста до свадьбы была честной девушкой. К тому же почтенная женщина приятельствовала с мадам Бутон, и та поведала ей историю о том, как присутствовала на венчании милых благородных влюбленных и помогла бедной невесте-сиротке, которую даже наставить перед свадьбой было некому. А венчание было как положено, честь по чести, отец Мартен другого и не допустит. И если девочка что и делает не так, то верно, это ей муж велит. Известно, во всем мужчины виноваты! О разыгравшихся в ее честь страстях Эмили ничего не знала, но пристальные взгляды и шепот за спиной раздражали чрезвычайно. Разумеется, и гипокрас, и завтрак для господина графа и его гостя готовились, и кружку ей дали, и юная графиня пыталась теперь сосредоточиться на приготовлении целебного отвара для супруга. А тут еще бретер! Мадам де Бутвиль окинула его взглядом, отметив и отсутствие камзола, и мокрую рубашку, и прилипшие ко лбу влажные пряди, и хмыкнула: - Что это с вами? Вас обокрали с утра пораньше или окатили под окном какой-нибудь красавицы, отдав должное вашей серенаде?
Теодор де Ронэ: Прежде чем ответить, Теодор огляделся, поочередно задерживая взгляд на каждом из увлеченно слушающей трактирной братии, пока все они не отвернулись, вспомнив, как видно, что у них есть и другие дела. – Вам что, послужить некому? – тихо спросил он, забирая у нее тяжелый ковш. – Что вы здесь делаете? – Дрова рублю, – огрызнулась Эмили. – Тогда отложите топор, и сию минуту. Я провожу вас наверх. А вашими дровами займется мой слуга, если у вас нет своего. Пойдемте! В соавторстве
Эмили-Франсуаза де К: - Вот и распоряжайтесь своим слугой, а у меня еще дела! - отрезала Эмили и от досады закусила нижнюю губу. Ну почему так получается, что они с де Ронэ все время ругаются? Да потому что он несносный! Вот сейчас вроде заботится, но неужели нельзя сказать то же самое другим тоном? - Мне нельзя наверх, - тихо пояснила она . - У господина графа важный гость, и меня ему нельзя показывать. В общем, мне еще надо на конюшню. Повернувшись, она жестом подозвала одну из служанок и указала ей на кружку: - Отнеси это его сиятельству.
Теодор де Ронэ: Теодор только головой покачал, оставляя все свои ругательства при себе. Что это за гость такой, что ему нельзя жену показывать? – Зачем вам на конюшню, мадам, разве вы лошадь? Если вся беда в том, что вам нужно исчезнуть, составьте мне компанию за завтраком. Или, если хотите, пойдемте, я поучу вас пользоваться кинжалом. Я же вам обещал. Предупреждения кардинала были еще слишком свежи в его памяти, чтобы он не увидел ни в одном из этих двух предложений ничего странного.
Эмили-Франсуаза де К: - Сами вы... - привычно огрызнулась Эмили и невольно рассмеялась. - Нет, это ужас какой-то! С вами совершенно невозможно вежливо разговаривать! Ну хорошо... - глаза ее заблестели от любопытства, - научите меня, раз обещали. Наверное, это было не очень прилично... С точки зрения мадам де Миолан или герцогини Ангулемской — совсем неприлично, но новоявленная графиня де Люз сделала уже много неприличного — и ничего плохого. По крайней мере, она сама искренне так считала. В самом деле, что плохого в том, что она научится пользоваться кинжалом? Если граф считает ненужным ее учить...
Теодор де Ронэ: Теодор так торопился забрать мадам де Бутвиль с кухни, где ей было совершенно не место, что они опередили служанку, которая несла ее мужу кружку с отваром и, задержавшись, чтобы почесать языком с кем-то из прислуги, даже не заметила предосудительную парочку. Немногочисленные в этот час посетители также не увидели в них ничего, заслуживающего внимания, чего никак нельзя было сказать о Паспарту. Но тот, хоть и вытаращил глаза при их появлении, тут же почтительно отступил в сторону, поклонился, чуть не опрокинув с табурета стоявший на нем кувшин с горячей водой, и, с деланно скромным видом уставившись в пол, спросил: – Прикажете второй прибор подать, ваша милость? – Не сейчас, – отмахнулся бретер. – Польешь мне. Мадам, – он указал своей гостье на стоявший у стола второй табурет. – Сядьте туда, зажмурьтесь и прочитайте «Отче наш» десять раз. Или не читайте, но не подглядывайте. На ходу развязывая воротник рубашки, он направился в дальний угол, где полог кровати скрыл бы его от ее глаз. Паспарту покачал головой, поставил кувшин в таз, а таз – на место кувшина, взял с постели заранее приготовленное полотенце, перебросил его через плечо и, не без усилия подняв отягощенный табурет, с видом великомученика пошел помогать своему хозяину.
Эмили-Франсуаза де К: - Вот еще! - возмутилась мадам де Бутвиль. - Очень мне надо за вами подглядывать, можно подумать, я увижу что-то удивительное! Она села на указанное место, но зажмуриваться не стала, а наоборот, очень заинтересовалась разбросанными по столу листами бумаги. Судя по всему, это были стихи, а Эмили очень любила стихи... Некоторое время спустя со стороны юной графини раздался неопределенный звук: то ли возмущенный возглас, то ли сдавленное хихиканье.
Теодор де Ронэ: Теодор не обратил бы внимания, но Паспарту неожиданно сунул ему в руки полотенце и поспешил к столу. – Прошу прощения, мадам. С неожиданной ловкостью он одновременно и выдернул у нее из пальцев тот лист, который она в этот момент читала, и собрал остальные. – Для растопки пригодится, – пояснил он. Бретер сдавленно чертыхнулся, кое-как натянул чистую рубашку и присоединился к юной графине. Алый румянец на ее щеках и завороженно-недоумевающее выражение глаз подтвердили его худшие подозрения. – Мадам, я осел. Судя по мелькнувшей, быстрее молнии, ухмылке слуги, тот был с этим мнением полностью согласен, но колет он хозяину протянул с каменным лицом.
Эмили-Франсуаза де К: - Что это было?.. - Эмили так растерялась, что пропустила мимо ушей реплику бретера, с которой в другое время не преминула бы согласиться. - Это стихи? Жизненный опыт юной графини уже позволял ей постичь общий смысл прочитанных скабрезностей, хотя некоторые фразы и оставались непонятны, а в именах главных героев произведения легко угадывалось сходство с прототипами. Эмили куснула нижнюю губу, внимательно посмотрела на де Ронэ и с непонятной надеждой поинтересовалась: - Вы сумасшедший?
Теодор де Ронэ: – Помилуйте, мадам, что только могло подать вам такую мысль? – усмехнулся Теодор, но взгляд, однако, не поднял. – Почти все, кто меня знает, считают, что я просто дурак. Не вижу причин с ними не согласиться. Он плеснул в кружку вина, поставил ее напротив своей гостьи и, усевшись, за неимением лучшего места, на аккуратно застеленную кровать, продолжил: – Это не стихи, мадам. Даже не рифмоплетство – мне нечего было делать, вот я и марал бумагу. Может, в следующий раз не будете совать нос не в свое дело. Судя по тону, особой надежды на это он не питал. Паспарту с непроницаемым лицом подставил второй табурет к столу и, повинуясь красноречивому жесту хозяина, вышел.
Эмили-Франсуаза де К: - Вы от нечего делать пишете гадости? - поинтересовалась Эмили. - Вот ведь странное занятие... Она все еще никак не могла прийти в себя и совершенно не знала, как относиться к прочитанному. То есть, это была, конечно же, страшная мерзость, а еще и эти ее и сэра Джорджа дурацкие приключения... То есть прочитала она об одном и не до конца, но и отрывка было довольно! И обидно, и возмутительно! Но почему ей самой было смешно? Не потому ли, что она — такое же испорченное существо, как де Ронэ? А он — уж точно дурная компания! Юная графиня встала. - Я все же пойду на конюшню. Лошади гораздо лучше ослов.
Теодор де Ронэ: Тотчас соскочив с кровати, Теодор преградил ей дорогу. – Не уходите, – вкрадчиво попросил он. – В конюшне овес и грязные конюхи, а здесь совсем недурное вино, замечательный сыр и мое увлекательное общество. Я не буду больше писать гадости. Но, наверное, он все-таки был неисправим, потому что, не сумев, однако, совсем пригасить озорство во взгляде, честно добавил: – То есть буду, конечно, только не про вас. И прятать их буду лучше. И сочинять сонеты про синие глаза и обиженный ротик. И красивые ножки. Я рад, кстати, что ваш муж не успел вас переодеть.
Эмили-Франсуаза де К: - Да ну вас, в самом деле! - Эмили снова покраснела. - Чему тут радоваться? И сделайте одолжение, выберите для ваших сонетов другой объект! Сразу вспомнился тот сонет, ларошельский. Это было и красиво, и приятно... Но совершенно не нужно! - Вы обещали меня научить? Вот и учите, не занимайтесь ерундой. Она покосилась на сыр. Вчера отказалась позавтракать с бретером и полдня потом ходила голодная. Да и ужин был Бог весть когда, а кусочек подсохшего хлеба желудок, похоже, почти не заметил...
Теодор де Ронэ: – Право, кому еще я должен писать сонеты? Шлюхам здешним? Вот это действительно будет «заниматься ерундой». Обернувшись к столу, он взял отвергнутую кружку и залпом осушил ее. – А еще хлеб. Как же я забыл про хлеб? – Рядом с золотисто-румяной буханкой Паспарту предусмотрительно оставил свой нож, и Теодор взялся за костяную ручку. Тонкое лезвие с хрустом вспороло упругую корочку. – Вы, кстати, тоже обещали меня чему-то научить, помните? У меня есть целых три замечательных запертых сундука. И тут он наконец понял, что прошлой ночью смутило его в придуманной кардиналом контрабандистской истории, и улыбка сползла с его губ.
Эмили-Франсуаза де К: - Интересно, должна ли я радоваться, что вдохновляю вас больше, чем местные шлюхи? - съязвила Эмили, взяла кусочек сыра и с удовольствием откусила.
Теодор де Ронэ: – Было бы весьма печально, если бы вы вдохновляли меня меньше, – парировал бретер. Возвращение Паспарту вынудило его прикусить язык. В принесенной тем большой оловянной кружке оказался напиток, хорошо знакомый ему с детства: высушенные, потом заваренные горячей водой виноградные выжимки. Дома его называли изваром и пили ради экономии, а в семинарии подавали вместо вина, и Теодор невольно взялся за бутылку. – Нет, ну надо же! – прокомментировал он. – Ступай, бездельник, пока тебя не стали сманивать, а то госпоже графине прислуживать некому. Ответом была лукавая усмешка, сделавшая слугу неожиданно похожим на хозяина, и Паспарту исчез за дверью.
Эмили-Франсуаза де К: Эмили заглянула в кружку и довольно улыбнулась: если слуга еще и догадался добавить в напиток меда... Она поднесла кружку к губам. Очень даже неплохо... Вообще мадам де Бутвиль предпочла бы молоко, но ни за что не призналась бы в этом бретеру. Только не ему! Он и так считает ее ребенком. Она перевела взгляд на сундук. Замок, вроде, обычный... — А вам не жаль замков? Я не уверена, что получится так же удачно, как в прошлый раз, я не очень хорошо умею. И вообще, вы первый обещали. Так что сначала учите вы, а потом я.
Теодор де Ронэ: Теодор уселся напротив и отрезал себе кусок сыра. – Сломанный замок – это мелочи по сравнению с сундуком, который не можешь открыть, – ответил он, но заметно было, что его мысли витают где-то далеко. – Мадам, что вы рассказывали своему мужу о наших ларошельских приключениях? Может он еще поверить, что я присматриваю за вами по поручению вашего дяди? У придуманной его высокопреосвященством истории обнаружился один, но весьма существенный недостаток: она никак не объясняла снятую полтора месяца назад комнату, а «проклятие одноглазого католика» никому не позволило бы об этом забыть.
Эмили-Франсуаза де К: - Разумеется, я все ему рассказала! - опешила Эмили. - И разумеется, я не стану ему лгать! Да и как вы могли за мной присматривать? Когда дядя мог вам это поручить? Он не знал, что я окажусь под Ларошелью. И я только от вас и знаю, что он меня не бросил и хотел догнать. Осененная внезапной мыслью, она уставилась на бретера. - А что, правда поручил? Это, конечно, было более чем сомнительно, но хоть как-то объясняло, отчего господин де Ронэ так с нею нянчится.
полная версия страницы