Форум » A la guerre comme à la guerre » «Мертвых — в землю, живых — за стол». 19 сентября 1627 года, вечер » Ответить
«Мертвых — в землю, живых — за стол». 19 сентября 1627 года, вечер
Провидение: Ставка кардинала у Каменного моста
Ответов - 8
Марк-Антуан де Лоран: День умер. Ночь казалась Марку-Антуану особенно черной, но не из-за того, что чернильные тучи спрятали Луну. Шевалье горько усмехнулся, находя в этом потаенный смысл, - словно сама природа оделась в траур. Хотелось напиться. Хотелось напиться в хлам, как никогда прежде, но бретонец боялся, что пьяный угар превратит его скорбь в дикую выматывающую тоску. Здесь даже сон не стал бы спасением, потому что, Лоран был в этом уверен, заснуть он не сможет. И мужчине оставалось лишь надеяться, что единственной отдушиной станет служба: бессонные караулы, упражнения в фехтовании и стрельбе, встречи с товарищами, перед которыми нужно будет непременно держать лицо, новые поручения, кутежи в трактире, даже эти чертовы серенады под окнами. Все что угодно, лишь бы не оставаться одному с мыслями, от которых хоть в петлю. Плащ шевалье де Лорана был все еще сырым от дождя. Не было времени обсохнуть, но Марк словно и не замечал неудобства, которое доставляла промокшая одежда. В приемной его высокопреосвященства было тепло и малолюдно. Лоран предпочел бы, чтобы просителей было больше. В толпе остаться наедине со своим одиночеством, не привлекая назойливого внимания, было проще. Меньше всего бретонец хотел бы, чтобы вокруг всей этой истории поползли сплетни. Нет ничего хуже и опаснее злых языков. Марк-Анутан подавил вздох и с непроницаемым лицом уставился на широкую дверь, за которой полчаса назад скрылся господин де Кавуа. Короткий разговор с капитаном гвардейцев по возращении из Марсильи, рассказ о злоключениях друзей, весть о гибели Брешвиля, тело барона, завернутое в плащ, достоверно указывающее, что, увы, господин де Лоран говорил правду, а не тронулся рассудком или пьян, заставило капитана гвардейцев действовать быстро и решительно. На шевалье капитан взглянул от силы раза два. Бретонец прослужил в роте не так долго, но изучить нрав господина де Кавуа успел достаточно хорошо. Капитан негодовал: сдержанно, холодно, отстраненно. Шевалье де Лоран все-таки не сумел сдержать вздоха. Воспоминания невольно снова и снова возвращали его к событиям сегодняшнего вечера. Надо было убить их всех! Бретонец теперь жалел, что не подался гремучей мести и не зарезал всю компанию гугенотов, едва понял, что пуля для Брешвиля оказалась роковой. Он сохранил жизнь единственному. Тогда, именно в то мгновение, когда шевалье приставил шпагу к горлу Рибероля, такой поворот показался ему правильным. Сохранить жизнь раненому, чтобы убить его после. Мысль эта ужалила его в тот миг, под тяжелыми каплями непрекращающегося ливня. Заколоть раненого - было бы слишком быстрым наказанием. - Я убью вас после, не сейчас, когда вы этого так ждете. Я не хочу, чтобы ваша кровью смешалась с кровью моего друга. Но знайте, что вы будете последним в списке. Сначала все ваши близкие. Даже маленькая Жийона с ее синими глазками заплатит сполна за деяния своих родственников. Слова, словно шипение, сорвались с языка гвардейца, прежде чем тот ударил гугенота эфесом шпаги, лишая чувств. Дверь тихонечко скрипнула, Марк-Антуан, погрузившись в темные воспоминания, не сразу расслышал, что в приемной прозвучало его имя.
Richelieu: - Господин де Лоран, - повторил Кавуа, с необъяснимым сочувствием глядя на молодого человека, - его высокопреосвященство желает с вами поговорить. По ту сторону двери Ришелье свернул вместе бумаги, переданные ему капитаном, и задумчиво побарабанил пальцами по столу. Лейтенанту нужно будет найти замену. Кавуа предложил несколько кандидатур, и Ришелье, не говоря ни да, ни нет, обещал подумать. Имя ожидавшего в приемной гвардейца было названо последним. И одной из причин, по которой кардинал хотел сейчас поговорить с ним наедине, была именно необходимость составить свое мнение. Ну и, конечно, краткий пересказ, сделанный третьим лицом, не заменяет рассказ очевидца. - Добрый вечер, сударь, - Ришелье также вложил в голос подобающую случаю скорбь, но ненадолго. – Сядьте, прошу вас. Если вас не затруднит, объясните мне, пожалуйста, раз уж я не могу спросить самого господина де Брешвиля – почему капитан де Кавуа ничего не знал об этой вашей авантюре?
Марк-Антуан де Лоран: Шевалье молча сел в кресло. Вопрос кардинала не застал его врасплох, но Марк-Антуан чуть помедлил с ответом. Так всегда бывает, когда о скорбном хочется рассказать краткими рубленными фразами, не пускаться в подробный пересказ. Гвардеец чуть поджал губы и провел ладонью по подбородку. Посмотрись Лоран сейчас в зеркало, то, к собственной досаде, увидел бы, что на скуле - глубокая царапина, а лицо в потеках грязи. Не самый блистательный вид для человека принадлежащего к личной гвардии кардинала. Раненая рука, которую он наспех успел перебинтовать в лагере, саднила и болела. Впрочем, сам бретонец на ноющую руку не обращал никакого внимания. - Может, оттого, что лейтенант де Брешвиль, покойный лейтенант де Брешвиль, - Марк-Антуан споткнулся, произнося последнее, - сам еще был не до конца уверен в достоверности полученных им сведений. Выводы делать было рано, ваше высокопреосвященство. Гвардеец понимал, что слова его могли быть восприняты как пустая бравада. Мужчина поднялся, не желая выглядеть в глазах кардинала ни сломленным, ни побежденным. Он ведь поклялся отомстить. - Порой принимать решения нужно отталкиваясь от открывшихся обстоятельств, а не помнить постоянно об уставе, господин кардинал. Разумеется, если бы мы были в карауле, то не бросили бы дозор. Но в караул нам.. мне... заступать только завтра.
Richelieu: Прежде чем ответить, Ришелье подверг собеседника внимательному и ничуть не скрываемому осмотру, от грязи на лице и окруженной бурым пятном прорехи на левом рукаве до влажного еще плаща и мокрых ботфорт. - Господин де Лоран, - мягко проговорил он затем, - вы в этой истории только выполняли приказы, и возлагать на вас какую-либо вину за решения вашего лейтенанта я не стану. Расскажите мне, если вас не затруднит, что вам удалось узнать. И сядьте, прошу вас. Добавлять «вы ранены» он не стал, но взгляд был красноречивее слов. Неясным оставалось, использовал ли покойный Брешвиль Лорана как друга или как подчиненного, но прямо задавать такие вопросы кардинал бы не стал.
Марк-Антуан де Лоран: - Вот, собственно, и всё, - закончил свой рассказ шевалье. Тон повествования был сухим и кратким, скупым на выражение каких-либо эмоций. Только голые факты, только объективный рассказ, словно пересказ шахматной нотации: e7-e8Q, где пешка вдруг так неожиданно превратилась в ферзя. Марк-Антуан умолчал лишь о своем обещании отомстить за смерть своего соратника. Слова, которые он произнес хриплым шепотом, глядя в лицо Рибероля, его память готова была хранить очень долго. Лоран был уверен, что не забудет. Не забудет и не смягчится. Говорят, время лечит. Сердечные раны, возможно. Сердце - это пустяк. Обмачивая дымка, которая растворится, едва подует ветер. Сердце - это женщина: капризное, своевольное, необузданное, мягкое, как воск. Его легко усмирить. Рассудок же не терпит ни мягкости, ни капризов. Он не прощает предательств и забытых обещаний. Раненая рука гвардейца ныла, но боль была терпимой. Шевалье легко её игнорировал , полагая, что если голова соображает ясно и здраво, а перед глазами ничего не расплывается, то ранение - обычная царапина. - Опасения лейтенанта де Брешвиля подтвердились. Рибероли и в самом деле готовят мятеж. Но как они будет действовать сейчас, после всего случившегося, одному Богу известно, - пожалуй, только сейчас и можно было уловить нотку сокрушения в голосе шевалье. Единственная эмоция, которую он себе позволил за всё время пребывания в кабинете его высокопреосвященства.
Richelieu: Прежде чем ответить, Ришелье глянул на ставшее уже черным окно. Путь до Марсильи был неблизким; Лорану следовало не везти свой скорбный груз сюда, а немедленно отправиться в Домпьер – даже если герцог Орлеанский еще туда не добрался, Бассомпьер, вне всякого сомнения, выслушал бы его рассказ и принял бы… какое-то решение. По делам их судите их – что касается не только прославленного маршала, но и гвардейца. Теперь же до рассвета ничего предпринять не удастся. Снова повернувшись к молодому человеку, кардинал сделал знак Шарпантье, и тот тут же выступил из-за конторки. – Вы записывали? – он не стал дожидаться кивка, который не мог не последовать. – Распоряжение г-ну де Лаффема. Пусть навестит Ла Ришардьер. Католических церквей в Они – на пальцах перечесть, действующих – и того меньше. Вряд ли в поместье кто-то остался, но прислугу стоит допросить. Он с ними найдет общий язык. В серых глазах секретаря мелькнула ожидаемая усмешка, и, почтительно поклонившись, он вышел, а на его месте почти сразу появился Ле Маль. Продолжил беседу Ришелье не сразу. Один Лаффема не поедет и церковь, куда должен выходить тайный ход, отыщет, но гнездо наверняка окажется пустым. В Англию сбегут Рибероли или же в Ларошель – не имеет значения. Даже если старший останется и продолжит мутить воду, в роли бесприютного беглеца это будет сложнее – особенно теперь, когда о существовании заговора стало известно. Не особо обольщаясь насчет второго сословия, кардинал был уверен, что первые перебежчики появятся очень скоро – даже удивительно, что до сих пор все было тихо. – Шевалье, – спросил он, прерывая затянувшееся молчание, – почему вы не убили их вожака? В Марсильи отправится кто-то другой, скорее всего – женщина, которая, не бросаясь в глаза, за пару дней узнает, не прячет ли кто-нибудь раненого. Но… вряд ли.
Марк-Антуан де Лоран: Марк-Антуан ждал этого вопроса. Ответ уже готов был сорваться с языка, как бретонец вдруг понял, что заготовленные слова про благородство и честь - просто бравада. Глупая и бессмысленная бравада, словно выдернутая из баллад про доблестных рыцарей. Да, в общем-то, это было бы ложью. Не испытывал шевалье к Жану-Луи де Риберолю ни жалости, ни сострадания. Он бы без угрызения совести прикончил гугенота, оставив его мертвое тело под проливным, холодным дождем, который очень быстро смывал с рук кровь. Прикончил без тени сомнения, если бы рядом стоял Брешвиль: живой, надежный, и, как обычно, насмешливый. Но Матье де Брешвиль лежал в лагере, но он не был уже ни другом, ни бароном, ни лейтенантом гвардейцев. Наверное, можно было сказать горячую речь про месть, про желание сразиться с врагом на равных, упомянуть, что Марк- Антуан надеется сразить врага тогда, когда тот меньше всего будет этого ожидать. Бретонец смолчал. Не хотелось объяснять простые для него истины, - сейчас смерть Рибероля была бы слишком легким искуплением за жизнь близкого друга. - Я полагаю, что убийство вожака гугенотов не принесло бы ровно никакой пользы, кроме тщеславного удовлетворения, ваше высокопреосвященство. Ну убил бы я его? - шевалье пожал плечами, но тут же поморщился от накатившей боли. - Старик Рибероль уже нас разоблачил, раз пустил вслед за нами своих людей. И целью их было, как вы догадываетесь, вовсе не вручить нам приглашение на именины его хорошенькой внучки. И цели они своей почти достигли... Конечно, Рибероли постараются замести следы, но покинуть замок с незамужней девицей, с ребенком и тяжелораненым не так легко.
Richelieu: Ле Маль служил Ришелье так же долго, как Шарпантье, и знал его ничуть не хуже, поэтому он, хоть и занял место дежурного секретаря, к перу даже не прикоснулся. - Интересное рассуждение, - выражение лица кардинала совершенно соответствовало его словам и, что бывало гораздо реже, тому, что он при этом испытывал. - Это барон де Брешвиль так объяснил свое человеколюбие? Кавуа не успел много сказать об этом своем подчиненном, но недалеким он его не называл. Если оказавшаяся на поле боя женщина взяла на себя заботу о Рибероле и, что вовсе неочевидно, сумела быстро дать знать его отцу, смогли ли гугеноты обеспечить перевозку раненого — найти телегу и надежное укрытие — до захода солнца? Верилось с трудом, но все же больше, чем в то, что бедолагу сначала повезут в Ла Ришардьер. Странно было бы предположить, что гвардеец этого не понимает, а значит и балластом он младшего Рибероля не считает. Куда вероятнее, что сейчас он попросту на скорую руку состряпал подходящий предлог, а в своем милосердии следовал примеру своего лейтенанта. Недаром, прикончив двух уцелевших слуг Рибероля, его самого Лоран не тронул. Жаль, нельзя спросить у покойника, чем руководствовался он сам. Ответ молодого человека немногое прояснил из того, что не было еще известно кардиналу, но зато позволил ему составить свое окончательное мнение о собеседнике. Уточнив еще пару мелочей, Ришелье со всей возможной доброжелательностью отпустил его, посоветовав еще напоследок зайти к полковому хирургу. Уцелев в столь опасной переделке, будет глупо умереть, не позаботившись как следует о своих ранениях, а заполнять вакансии в своем полку капитан де Кавуа не любил. Эпизод завершен.
полная версия страницы