Форум » A la guerre comme à la guerre » Преступница или жертва? Часть II. 19 сентября 1627 года, после полудня » Ответить

Преступница или жертва? Часть II. 19 сентября 1627 года, после полудня

Провидение: Все реплики и действия капитана – от Провидения

Ответов - 29, стр: 1 2 All

Марверт: Вопреки намерениям судейского, попасть в караулку, где томились комедианты в ожидании своей участи, ему удалось далеко не сразу. Причиной тому стал господин Дрюйе, встретившийся ему по дороге в лагерь. Возможно, если бы кто-то спросил мнение самого юного графа де Сен-Савена, тот предпочел бы вовсе не вникать в обстоятельства смерти своего дяди, и господин Дрюйе, обратись аптекарь прямо к нему, вероятнее всего тоже посоветовал бы достопочтенному мэтру Пьеру не поднимать шум. Да что там, и сам мэтр Пьер, спорить можно, не стал бы предавать огласке свои сомнения! Но то ли они все друг друга боялись, то ли каждый неправильно понимал, что предпочли бы другие — к тому времени, когда с обстоятельствами происшедшего был ознакомлен и сам Марверт, замять дело было уже невозможно. Что такое одна маркитантка по сравнению с сильными мира сего? Уныло кивнув Никола, отыскавшего его в этот момент, чтобы огорчить известием об исчезновении второго подельника маркитантки, судейский направился к городской церкви, на ходу пересказывая письмоводителю последние новости — разумеется, с оглядкой на посторонних. Однако, разобравшись как можно скорее с не вполне безутешной вдовой, он направил стопы свои не к аптекарю, которого надо было бы расспросить следом, но к кордегардии, на пороге которой его встретил Барло. Одного взгляда на капитана хватило, чтобы понять, что торговаться придется и здесь. К счастью, в этот раз карты у него были получше, а потому долгого разговора не получилось. - Посмотрим, что она сама скажет, - очень быстро перебил капитан и, не дожидаясь согласия судейского, вошел в караулку. - Кто, - в несколько шагов он был у решетки и устремил на Ампаро ледяной взгляд, - похитил твоих дочерей и зачем? Остановившийся за его спиной Марверт незаметно для заинтересованно наблюдавших солдат сложил пальцы щепотью, поднес к уху и подмигнул. Догадается или нет?

Ампаро: Хотя понимала, что этого не миновать, но все же - после воспоминаний о девочках оказаться под этим змеиным взглядом все одно что голой стоять на промозглом колючем ветру. Горошинка поднялась, быстро отряхнула налипшую солому и сделала шаг к тюремной решетке, а чтобы избавиться от мерзлых глаз капитана, перевела взгляд на его спутника, в котором тотчас узнала сеньора де Марверта, судью. Тот вдруг поднес пальцы к уху, сделав вид, будто очесывается там, а потом ей подмигнул! Если он ковырялся в ухе для нее, подавая какой-то знак, то на ум шло только одно - булавка. Та проклятая булавка. Но провалиться ей на этом месте, если она понимает к чему это. Но еще недавно он велел ей держать собственное ухо востро, язык за зубами и быть умницей. Кажется, без ангела-хранителя опять не обойтись. Горошинка, все это время испуганно теребившая полу куртенки и всем видом выражая растерянность, судорожно вздохнула. - Мышь, сударь, так зовут одну из наших. Да два солдата с ней, - Ампаро нерешительно помялась еще немного, пытаясь сообразить как бы лучше сказать и решила, что самое лучшее - это самое меньшее. - Так по злобству своему, сеньор. Уж очень ненавидела меня, спаси Господи и помилуй, - и Горошинка быстро перекрестилась. – Врешь, – презрительно отрезал капитан. – Из ненависти убивают. Бьют. Обкрадывают. Что ей от тебя было надо? - Так она и била, и обокрасть хотела - все выпытывала где я припрятала то, что трудом скопила. А может под какой смертный грех подвести хотела, она же подлая как змея, - Горошинка слабо пожала плечами, - знала, что за детей я жизнь отдам запросто.

Pierrot/Pierrette: Николь, также подобравшаяся к решётке при появлении Марверта, слушала разговор капитана и маркитантки с напряжённым вниманием, но то и дело поглядывала при этом на судейского – то ли пытаясь поймать его взгляд, то ли недоумевая, почему речь идет не о ней. - И подвела, - еле слышно пробормотала она и взглянула на свои руки, как если бы пролитая ими кровь оставила на них свои следы.


Лапен: Лапен притих, стараясь не упустить ни словечка из сказанного. И не отводил взгляда от капитана. Вылезать раньше времени с какими-то заявлениями он не собирался, хотя ужасно хотелось заложить властям того негодяя, которого вместе с ними посадили в каталажку. Надо было выбрать удобный момент, чтобы выложить свой единственный козырь - имя хозяина. Барона и гвардейского лейтенанта. Человека его преосвященства. Другого оружия у Лапена не было. Если эта стрела улетит мимо - парень пропал навсегда.

Марверт: Зеленые глаза Марверта сместились было к жонглеру, но тут же опять вернулись к маркитантке. Сейчас ему ни в коем случае не следовало отвлекаться. Как бы половчее намекнуть испанке, что от нее требуется? Так, в первую очередь – указать, кто больше не сможет опровергнуть никакую ложь. – Мыши ты можешь больше не опасаться, ни ты, ни дети твои, – краем глаза он заметил, как отвалилась челюсть у четвертого арестованного, по виду, солдата, на которого он первоначально не обратил никакого внимания. Кто он такой, и откуда знает?.. Не поймешь толком сейчас, могли и сами горе-преступники проболтаться. Но если… и даже если он ошибется, какое это имеет значение? – Так что можешь честно рассказывать, и про смертные грехи, и про все остальные. Или нам у него вон спросить? Капитан неприязненно покосился на Марверта. – А вы, сударь, не вмешивались бы лучше, с советами вашими. Знаю я вашу крючкотворскую братию.

Ампаро: Мыши она может больше не опасаться... О чем он толкует-то? Ай, сообразить бы скорее, что-то кружит вокруг непонятное, ухватить надо. Если бы Мышь арестовали, то сюда бы и впихнули, другой тюрьмы нет. Тогда остается только... сдохла, что ли, паскуда? Выходит, судья не зря подмигивал, про Мышь сказал, про грехи смертные, да в ухе ковырялся. Даже змееглазый вон цыкнул, чтоб рот закрыл, и ей, Горошинке чего не присоветовал. Советовал... А Мышь-то теперь в преисподней ответ держать готовится, вот пусть и чужого прихватит, чай не надорвется, за детей должок за ней. - Слава господу, - подалась Ампаро вперед, - что девочкам моим теперь хорошо. А что до грехов моих, - опустила черноволосую голову испанка и сбивчиво, неуверенно забубнила, - я ведь уже про них говорила, а теперь кто же мне поверит, и дыба... – Говори, – хмуро повторил капитан. – Пока на той самой дыбе не спросили. Отшатнулась было Ампаро, губы пересохшие облизала, а потом, чуть задыхаясь, зачастила: - Так ведь она булавкой-то, сама мне хвасталась. Говорила - гляди, скоро выродков своих недосчитаешься, как курят передушу, ежели не сделаешь как велю. Она же злобу на меня великую имела, из-за мужчины, я извиняюсь, да только мне он ни к чему вовсе был, а с ней ничего не сладилось, вот и...

Марверт: Несмотря на привычку хранить непроницаемое выражение лица, в этот раз Марверт чуть не ахнул от восхищения. Догадалась, какая же умница! Опасаясь, что в его глазах все же отразилась какая-то часть захлестнувшего его удовлетворения, он поспешил повернуться к капитану: - И что же, сударь, вы еще сомневаетесь? Вместо ответа Барло перевел мрачный взгляд на Пьеро. Поверить, что это была женщина, у него так и не получалось. Но не дал же этот крючкотвор обещание жениться мужчине? - А скажи-ка мне, парень, - обращение сорвалось с губ, прежде чем капитан сумел это осознать, - ты за фургон спасать ее принялся, или это у вас «сладилось»?

Pierrot/Pierrette: Широко распахнувшиеся глаза Николь ошеломлённо уставились сперва на капитана, потом на судейского, а затем она торопливо поднялась на ноги. – Не спасал я её. Не спасала. Я только из-за девочек её, я, ещё когда фургон покупал, обещал… Меня же выпустили, почему не её? То есть я знал… знала, что она сбежала, но потом подумал… С видимым усилием оторвав наконец взгляд от Марверта, она повернулась к Лапену – который, как она не могла не понимать, не только импровизировал, но и врал гораздо лучше неё. – Скажи ему!..

Лапен: Лапен распахнул на капитана наивные, чистые, простодушные глаза: - Уж простите, сударь, что без вашего приказу в разговор влезаю, а только оно всё из-за меня получилось. Зовут меня Лапен, я служу господину барону де Брешвилю, офицеру гвардии его преосвященства. Вог его светлость, хозяин-то мой, мне и велел: ступай, мол, вот с этой женщиной, у нее какие-то гады двух девочек украли, так ты гадам наваляй и детей забери... Я-то пошел, чего ж не пойти, дело святое - детишек спасти... А только как бы я гадам в одиночку навалял-то, сударь? Я ж не Геракл какой древнегреческий! Но хозяин у меня строгий, ему такое не скажи... схлопочешь... Я, сударь, хозяина больше боюсь, чем любых гадов, как то и следует хорошему слуге. Уверен, сударь, что и ваши слуги вас боятся больше... Парень хотел сказать "больше черта", но под пристальным взглядом капитана проглотил последнее словечко и продолжил: - Вот я шел и глядел: нет ли кого, чтоб с собою прихватить за компанию? Гляжу - идет Пьеро. А я, сударь, пока еще не был возвышен до лакейского положения, в театре играл. Обрадовался старому знакомому, говорю: "Пьеро, пошли со мной, там малые дети пропадают! Выручать надо! Если нас больше будет - может, это ворье поганое, какое детей от матери отобрало, испугается..."

Марверт: Марверт даже язык прикусил, так ему хотелось вмешаться. Раз лейтенант отправил своего слугу заниматься похищенными дочерьми Ампаро, он, как судейский и предполагал, оставил маркитантку при себе неслучайно – скорее всего, за ней кардинал его и послал. Это было пренеприятно, во-первых, потому что встреча должна была состояться при посредничестве самого Марверта, а во-вторых, потому что действия его людей в лагере привели бы к полному провалу, если бы не вмешательство этого самого слуги. А парень, дурак, решил сослаться на хозяина, за что тот его по головке не погладит. Надо было, конечно, дождаться возвращения Антуана, прежде чем идти к капитану, но что теперь поделаешь? Украдкой Марверт покосился на акробата. Вот уж кого совсем не нужно было впутывать в эту историю!

Ампаро: А капитан-то Николь за парня принял, только почему он решил, что та ее за фургон спасать должна, если сполна заплатила и что между ними могло сладиться? В сговоре каком подозревает? Непонятно. Впрочем акробатку Горошинка понимала еще меньше - та сбивалась, объясняя то ли она не спасала, то ли он обещал... Анри, тот, конечно, все толково объяснял, только теперь ей, поди, и про гвардейца придется говорить. А что ей тут скрывать - как было, так все и обскажет. А может и не все - как дорожка повернет, так и шагать будет. А пока, не забывая поглядывать на капитана, а главное - на судью, Горошинка старательно и согласно кивала в такт словам своего товарища по несчастью - так, мол, все и было. Да!

Провидение: - Врет он все, мерзавец такой! - пронзительный стариковский голос разнесся по караулке, заставив обернуться не только капитана, но и солдат, с нескрываемым интересом следивших за разговором. - Вот Христом-Богом клянусь: врет, подлец! Он же актер! Актер, скотина! Барло растерянно уставился на невесть откуда взявшегося за его спиной старикашку. - Месье Дебийе? Видимо, что-то в его холодном взгляде произвело впечатление более развернутого вопроса, потому что старикашка прокашлялся и с воинственным видом, за которым так часто прячется неуверенность, пояснил: - Актер, я и говорю – актер! Мне же он тоже врал, будто слуга, только имя совсем другое называл, и не гвардейца вовсе! Уж я гвардейца… гвардейцев… на глаз отличу! Тем паче, сударь мой – офицеров! Я на него, на этого мошенника, жалобу подам, вот прямо сейчас и подаю! Что негодяй он и развратник, и вор еще к тому же! По всей видимости, за прошедшие несколько дней озлобленный рогоносец сообразил, что не следует посвящать в свой позор весь город, а оттого и претензии, которые он собирался предъявить молодому комедианту, заметно изменились. - И свидетелей, свидетелей приведу!.. Жан-Поля приведу! Капитан, отнесшийся к рассказу о якобы исходившем от господина приказе с понятным скептицизмом, перевел ледяной взгляд на Лапена.

Лапен: Глаза Лапена расширились. Вот уж кого он не ожидал увидеть, как этого старикашку! Хоть и один раз видел парень этого мерзкого паука, но забыть, понятное дело, не мог... Как всегда в трудную минуту, язык актера начал работать раньше, чем мозг успел взвесить ситуацию. Заяц в миг опасности кидается наутек, Лапен - начинает тараторить. - Стало быть, этого господина зовут месье Дебийе? И как же его домашние одного, без присмотра, на улицу выпускают? Двух дней не прошло - да-да, позавчера! - как этот господин на меня напал, желая охолостить... ну, не сам напал, слугам велел... Да-да, спросите хозяина "Герба Аквитании" и его прислугу! На глазах у всех бесчинство творилось, а этот господин кричал на весь двор, что я обесчестил его жену. А сейчас я вор, да? А завтра кто буду? Лапен перевел на капитана взор, исполненный жажды справедливости: - И ведь искалечили бы меня ни за что, да хозяину спасибо, вступился. Кому и защитить слугу, как не хозяину... Другое имя я называл, да? Понятно, что другое! Еще бы не другое! Честное дворянское имя - Лавалле! Ибо как раз господину де Лавалле я тогда имел честь служить. И по сей день служил бы, сударь, да вот этот господин моего хозяина сглазил, не иначе! В тот самый день, как этот самый Дебийе со своими слугами учинил дебош в "Гербе Аквитании", случилась у моего хозяина неудачная дуэль. И остался я, горемычный, без господина в чужом городе - мы же с ним приезжие были! Лапен судорожно вздохнул, весьма правдоподобно изобразив горе. - Но хороший слуга без места не останется. Меня уже совсем было сговорил к себе его сиятельство граф де Люз. И пошел бы я к нему, чего ж не пойти: знатные господа понимают толк в вышколенной прислуге! Но тут в Этре приехал прежний мой хозяин, которому я в Париже служил. Барон де Брешвиль, как я вам и толкую. И сызнова меня к себе позвал. А я за ним - в огонь да в воду, мы с ним в разных переделках бывали, за то он меня и ценит! Был бы он тут - не посмели бы всякие буржуа честить вором баронского лакея!

Провидение: По унылому лицу Барло никто бы не только не заподозрил, какую захватывающую историю ему сейчас поведали, но и не сумел бы догадаться, к какому выводу он пришел. – Я этим займусь, сударь, – коротко бросил он старикашке. О смерти шевалье де Лавалле он знал – трудно было бы жить в маленьком городке и вовсе избежать вездесущих сплетен – но даже если парень говорил чистую правду, кого это заботило? В лагерь гвардейцев его высокопреосвященства надо кого-нибудь послать, но ссориться с одним из столпов города по пустякам – увольте! Другой, верно, поддался бы на умелое противопоставление второго и третьего сословия, но, будучи гугенотом в мятежной провинции, капитан лучше многих знал, как тонка эта грань – недаром все ларошельские эшевены становились дворянами. Не обращая больше внимания ни на месье Дебийе, который, за неимением лучших аргументов, осыпал актера бранью, ни на самого актера, он обратился к Марверту: – Есть у меня кое-какие сомнения, конечно, но против вашего решения, сударь, без причины не пойду. Но только вот чтобы разобраться – обещание дано, а чего же оно не выполнено? Тут он поглядел и на Пьеро.

Pierrot/Pierrette: Николь отшатнулась было от решётки, но почти сразу наклонилась вперёд. - Я, сударь, никакого обещания не давала, - с вызовом ответила она, - а господин де Марверт, дай ему Бог здоровья... Все сказанное до сих пор прозвучало совершенно искренне, но сейчас, когда акробатка извлекла из-за пазухи давно потерявший первозданную белизну комок бумаги и протянула его судейскому на раскрытой ладони, в её голосе как будто что-то сломалось: - Заберите, ваша милость. Не надо мне было это брать. Думала она при этом, скорее всего, о том, что недостаток актёрского мастерства помешает ей убедительно сыграть свою роль. Но возможно, после намёков капитана побоялась, что тот проникнет в её тайну.

Марверт: Судейский сделал вид, что не заметил протянутой ему бумаги. – Капитан, – тяжело вздохнув, попросил он, – если позволите, я бы не хотел обсуждать свои личные дела при посторонних. Барло словно бы не услышал: – Ломается, небось? – с фальшивым сочувствием спросил он. – Так я сейчас за священником и пошлю. Захочет на волю выйти, сразу согласится. Только многолетний опыт помог Марверту спокойно выдержать взгляд гугенота. Первым его порывом было напомнить тому, что ни он, ни она не принадлежат к пастве отца Мартена и поэтому тот не имеет права их венчать. Но, почти сразу сообразив, что это проверка, взглянул на Пьеро, надеясь передать взглядом то, что не мог произнести. – Хоть сейчас. Услужливая память тут же подсказала, что он мог бы обратиться за разрешением к его высокопреосвященству.

Pierrot/Pierrette: – Я не ломаюсь, – в голосе Николь прозвучало отчаяние, и она перевела на судейского умоляющий взгляд тёмных глаз. – Я не… Она осеклась. Вспомнив ли о пытках, которые он красноречиво ей расписывал? Или о вновь сбежавшей возлюбленной, которой доказывала, сама, должно быть, не веря, что её не обманули – и ведь не обманули же? – Я не достойна такой чести, – неживым голосом пробормотала она, – но… Я дурная женщина, господин капитан. Комедиантка. Убийца вот теперь. Вы не услугу сейчас господину де Марверту оказываете. Словно в поисках поддержки она обернулась к своим друзьям, которые, после упоминания о священнике и её ответа, вполне могли догадаться, о каком обещании шла речь в бумаге, вновь зажатой в её кулаке.

Провидение: – Убийца, убийца и есть! – неожиданно пронзительным голосом завизжал Жак. – И какая еще там женщина! Это он-то женщина? Вы его больше слушайте, господин… Недоговоренное слово перешло в вопль, когда капитан сдернул с гвоздя на стене связку ключей и хлестнул его по вцепившимся в решетку пальцам. Не снизойдя до того, чтобы присовокупить к этому словесную угрозу, Барло повернулся к Марверту. – Итак, сударь, я человек военный, не крючкотвор. Может, я не понял. Вы меня, если что, поправьте. Во-первых, вы убеждены, что состава преступления в действиях вашей невесты нет. Тут я ничего не знаю, иначе как под пыткой правду мы не узнаем. Но вы в таких делах меня поопытнее будете, я, как уже и сказал, на ваши слова вполне положусь. А вот с маркитанткой посложнее выйдет: кто бы ее к чему бы там ни принуждал, на это у нас одна только ее болтовня и есть, но убийство это убийство, а тут – не кто попало, королевский мушкетер. И тут, красавица моя, самое время палача звать. Тяжелый взгляд капитана на миг задержался на Ампаро. – Будете присутствовать при допросе, сударь? Или может, ты, красотка, и так все расскажешь?

Ампаро: Пока ее товарищи по несчастью выкручивались кто как мог, и тут, пожалуй, было что послушать, Горошинка все же не зевала - думала. Ей столько раз за свою жизнь приходилось врать и изворачиваться, что у иного язык бы давно отсох. Да ей не привыкать - лишний раз исповедуется. Не зря же сеньор ей знаки подавал - судейский за просто так подмигивать не будет. Горошинка подняла глаза и взглянула в застывшее лицо капитана - такому на жалость бить, только покалечиться. Одернув курточку, испанка, словно решившись, нетерпеливо заговорила. - Про первого, который господин Фаволь, я сначала-то и не знала. То есть слышала что стряслось, но и думать не могла на кого-то из наших, уж тем более на тихую Мышь. А вскоре зашла она ко мне, девчонкам сунула лакомство и велела снаружи поиграть. Ну и спокойно так говорит чтоб я господина Атоса... тоже, а то мол, кого из девочек своих не досчитаюсь, а скорее - обеих. Я кинулась к выходу, полог откинула - а там один из ее приятелей солдат стоит рядом с дочками, смотрит на меня и криво ухмыляется. А она и втолковывает, мол, ежели что - бери на себя и того, первого. Теперь вот смекаю, что даже если бы мне и удалось скрыться той ночью, то Мышь все равно выдала бы меня - тогда ведь больше никого искать не будут. И что же мне было делать? Судорожно вздохнула и быстро облизала пересохшие губы: - А только не смогла... ножом чиркнула - только зацепить, да чтобы Мышь о том узнала, а уже потом я все на себя взяла, выкупая жизнь девочек. Горошинка, оторвав темные глаза от капитана, неуверенно осмотрелась по сторонам, чтобы между делом увидеть судью и попытаться понять - правильно ли она врет?

Марверт: Если сначала Марверт мысленно призвал на голову жонглера все громы и молнии и вмешательство четвертого узника лишь укрепило его в этом мнении, то рассказ маркитантки заставил его мигом забыть об оплошностях "невесты". Расплывшаяся по его лицу благодушная улыбка в кои-то веки была непритворной. Разумеется, капитан по-прежнему мог прибегнуть к пытке – но сейчас он мог и отказаться от этой идеи, не потеряв лицо, и эту возможность надо было ему дать. – Ты снова дерзишь, дитя мое, не всем это по вкусу, – упрекнул он Пьеро и повернулся к Барло с самым обеспокоенным видом. – Значит, это она сообщника Мыши убила? - Самозащита, – капитан был не расположен играть в игры и хорошо понимал, что, если он сам этого не скажет, это скажет судейский. - Напильник – это все, что меня беспокоит. – Гм, – с ярко выраженным сомнением пробормотал Марверт, – однако, если и сама испанка была арестована по ошибке… Я обсуждал этот вопрос с капитаном де Тревилем, с его стороны возражений не будет. - Вот как. А этот? – Барло выразительно покосился на Лапена. – У него, насколько я могу судить, свои нелады с правосудием, – судейский глянул на все еще бормочущего старикашку. – Вы бы хотели, чтобы я занялся этим делом? – Да, – капитан был краток, но затем добавил: – Это же ваше дело, ваша обязанность? Марверт поклонился в ответ. Вот и нашелся предмет для торга – кому захочется решать между офицером кардинальской гвардии и уважаемым человеком в своем родном городе? Удачно вышло – если бы капитан усомнился в самом существовании первого, на что бы он захотел поменять свое согласие? А его собственный выбор был предопределен – только показывать это, ради репутации Барло, было нельзя. Как же приятно иметь дело с понятливыми людьми! Увидев в молчании знак согласия, капитан на вытянутом пальце протянул судейскому связку ключей. Судьбу Жака обсуждать не стали – и так все было понятно. – Выходите, – приказал Марверт обеим женщинам.



полная версия страницы