Форум » A la guerre comme à la guerre » Упадут сто замков и спадут сто оков. Ночь с 17 на 18 сентября, после полуночи » Ответить
Упадут сто замков и спадут сто оков. Ночь с 17 на 18 сентября, после полуночи
Теодор де Ронэ:
Ответов - 32, стр:
1 2 All
Теодор де Ронэ: Вместе со шпагой к Теодору вернулась вся его уверенность, и он легко парировал отчаянные атаки Готэ, загоняя его в угол. - Хотите жить? – спросил он, когда в желтоватых глазах капитана отразилось предчувствие немедленной смерти. – Не трудитесь лгать: конечно, хотите. Без труда пробившись сквозь неуклюжую защиту Готэ, бретер уколол его в лоб, оставив на нем красное пятнышко. Взгляд Готэ заметался от двери к дыбе и назад, затем задержался – почти наверняка на палаче, который, попеременно ругаясь и поскуливая, отползал к дальней стене. Теодор не пошевельнулся: бесшумно двигаться тот был не в состоянии, да и мадам де Бутвиль вряд ли промолчит, если ее союзнику что-то будет угрожать. - Вы знаете эту тюрьму как свои пять пальцев. Рассказывайте, - предложил бретер. – Сколько человек дежурит, где они находятся, где сложен порох и оружие, сколько заключенных... - На помощь! Жерве, Жан, Марти-…, - последний слог перешел в хрип, когда Теодор, за несколько быстрых шагов оказавшийся возле палача, пронзил ему горло. Стремительно развернувшись, он усмехнулся – Готэ, бледнее своей же рубашки, даже не попытался сбежать. - Рассказывайте, - повторил он, не скрывая презрения. - Если вы честно ответите на все мои вопросы, я оставлю вас в живых, слово дворянина. Готэ облизнул губы и заговорил.
Эмили-Франсуаза де К: Мадам де Бутвиль даже не успела испугаться того, как бретер расправился с палачом. «Наверное, я привыкаю», - мелькнула невеселая мысль. Но это сейчас было неважно, потому что рядом продолжал мучиться мушкетер, и ему нужно было помочь. Она быстро двинулась к окровавленному телу, на всякий случай не выпуская из рук тесак. - Сейчас, господин Портос, я помогу вам… - Эмили наконец взглянула в лицо распятому на дыбе человеку и вскрикнула: - Это не он!
Теодор де Ронэ: - Не он? – бретер отчаянно пожалел, что не может разорваться на две части, а также мысленно проклял последними словами непрошенное вмешательство: Готэ, едва успевший сообщить, что в тюрьме осталось лишь пять охранников, тут же замкнулся в молчании, как улитка в раковине. Можно было попытаться связать его и продолжить чуть позже, но Теодор не хотел подходить слишком близко: укус крысы, как известно, может быть отравлен. - Если это не он, мадам, - имя королевского мушкетера ничего ему не сказало, - тогда выясните, будьте так любезны, кто он такой и откуда знает, что ваш муж – граф. А у меня сейчас есть другие дела. Без малейшего предупреждения он выбросил вперед руку со шпагой, и узкое лицо капитана городской стражи украсилось раной от брови до подбородка. Ахнув, тот выронил шпагу и схватился за мигом залившийся кровью глаз. - Пять человек осталось, - напомнил бретер. – Сколько вы отправили вместе с сержантом и куда? - На кладбище, - при угрожающем жесте бретера Готэ испуганно прикрыл рукой второй глаз. – На кладбище, к тайному ходу.
Эмили-Франсуаза де К: Юная графиня оглядела растянутого на дыбе незнакомого человека. Она его никогда не видела. - Сейчас я вам помогу... Легко сказать... Если он не сможет держаться на ногах, а он не сможет, ей его не удержать. Но не оставлять же так... - Сейчас... Господи, как же вас освободить-то?! Эмили поискала глазами, положив тесак, зачерпнула ковшиком воды из лохани, стараясь не глядеть на разложенные жуткие приспособления. Вряд ли эта вода предназначалась для питья, но лучше, чем ничего. Потом поднесла ковшик к запекшимся губам мученика. Тот что-то простонал, глотая и обливаясь. Она же, чувствуя, как ее мутит от вида ран и ожогов, не найдя ничего более подходящего, принялась сосредоточенно резать тесаком веревки на ногах пленника. - Сейчас... я осторожно... Потерпите немного... Вы кто? - Жан, - слова несчастного едва можно было разобрать, - батюшки вашего... кучер...
Теодор де Ронэ: Если бы Теодор был склонен к философствованию, он, возможно, задумался бы, не является ли жестокость оборотной стороной трусости. Страдания, по слухам, Готэ только развлекали, а ведь надо же, вид собственной крови он явно не переносил и, уже отняв руки от глаз, то и дело дотрагивался до того, который чуть было не посчитал потерянным. И говорил так, словно боялся лишиться языка — сперва о тюрьме, затем о тюремщиках, затем о тех, кого Эврар отправил к разрушенной церкви Сен-Совер. Теодор заставил его повторять все имена, не рассчитывая запомнить все, но каждое могло быть ключом к спасению. По чести, шансов было мало, а тут еще этот... «Батюшкин кучер», надо же! С некоторой стороны, впрочем, это упрощало дело. Будь на его месте тот гигант... - У вас прескверная шпага, милейший, - перебил он, когда рассказ о Жане-Большом, Жане-Тощем и Жане без особых примет начал повторяться. - Зачем вы носите оружие, если вы все равно не умеете им пользоваться? При слове «оружие» он шагнул вперед, делая стремительный выпад. Готэ, охнув, схватился за живот, пытаясь зачем-то удержать распоровший ему брюхо клинок. Взвыл не своим голосом, когда окровавленное лезвие ускользнуло, вспарывая ему пальцы, и снова ударило, входя до самой рукояти. Ноги его подкосились, и он мешком повалился на грязный пол. Теодор наклонился, подобрал шпагу Эврара, прищурился, разглядывая ее в багроватом свете факелов, упер кончик в стену и чуть вытянул руку, проверяя клинок на гибкость. - У вас в Ларошели лишь один оружейник? - презрительно бросил он. - Мерзавец, подонок! - обнимая обеими руками живот, Готэ поднял к бретеру залитое кровью и слезами лицо. - Ты же обещал! Ты же дал слово! - Дал, - легко согласился бретер. Слово дворянина свято, но на службе у кардинала не только обходят его, но и нарушают. - И сдержал его, как вы можете видеть. Кажется, вы не заметили, но я действительно оставил вас в живых. Надеюсь, вы будете подыхать не меньше недели. Не обращая внимания на сыпавшиеся на него проклятья, он снял с Эврара кожаную перевязь и неожиданно увесистый кошелек, подошел к дыбе и остановился в головах, поглядывая то на бледную мадам де Бутвиль, то на ее окровавленного подопечного. - Что вы узнали?
Эмили-Франсуаза де К: Эмили глянула на бретера едва ли не с ужасом — каким бы ни был начальник городской стражи (а она и не знала, каким он был), то, как поступил с ним ее спутник, было просто невозможно! - Это кучер моего отца. Отец послал его... проследить за нами. Зачем? Бедняга не смог ответить, да и вряд ли знал. Барон не стал бы ему доверять. За то время, пока де Ронэ расправлялся с Готэ, графиня де Люз успела освободить выкрученные руки пленника, бережно уложить их вдоль его тела и даже протереть ему лицо мокрой тряпкой. - Как же мы его вынесем отсюда?
Теодор де Ронэ: Прежде чем ответить, бретер надел перевязь, вложил шпагу в ножны и передвинул дагу так, чтобы она была под рукой. - Мадам, это не мой пистолет? Как только молодая женщина повернулась взглянуть, куда он указывает, Теодор взмахом кинжала перерезал пленнику горло. Согласовано
Эмили-Франсуаза де К: Не увидев пистолета, Эмили обернулась. - Где? - и опешила. - Вы... Что вы сделали?! Из раны на горле кучера алой лентой выплеснулась кровь, и кровь была повсюду, и пахло кровью, и в глазах у юной графини потемнело. - Зачем?! Вы... - она задохнулась. - Вы... негодяй, убийца! Он был беспомощен!Вы ничем не лучше всех этих! Я не хочу иметь с вами ничего общего! - вне себя, она бросилась к двери.
Теодор де Ронэ: Не успела она добежать до выхода, как пальцы Теодора сомкнулись на ее запястье. Нет, положительно, только мук совести ему не хватало! Чего она ждала, отправляясь на эту прогулку? Теодор резко, может, даже слишком резко развернул юную графиню к себе и без малейших признаков раскаяния взглянул в ее сверкающие от негодования глаза. - Вы совершенно правы, мадам, он был беспомощен. Вытащить его отсюда мы не могли. Вы предпочли бы, чтобы я оставил его подыхать в одиночестве? Быть может, в руках тех, кто придет сюда утром? Или вы полагаете, нам следовало помереть здесь втроем? – Бретер выдержал короткую паузу, позволяя ей осмыслить его слова. Ответить он ей не дал: – Одна из соседних камер пустует. Решайте, мадам: я могу запереть вас там до своего возвращения, или вы пойдете со мной и будете меня слушаться. Беспрекословно, а не так, как в этот раз. На кладбище поджидала полудюжина противников. Сколь бы высокого мнения Теодор о себе ни был, это было чересчур. Одна идея, как поуменьшить их число, у него была, но для этого нужно было сначала избавиться от оставшихся здесь охранников, а их, по словам Готэ, было пять. Или все же четыре, потому что Готэ не знал о смерти Люка? Четверо, да еще и по отдельности – пустое дело. Тем не менее, Теодору очень не хотелось оставлять свою спутницу где бы то ни было. Он все-таки мог за ней не вернуться. – Спасибо вам за помощь, но я бы справился, а вас могли убить. Многие на его месте, возможно, восхитились бы, что она не падает в обморок и не бьется в рыданиях, но, во-первых, Теодор был хорошо знаком с миледи, а во-вторых, не раз и не два видел, с каким пугающим хладнокровием очаровательная изнеженная дама может отнестись к смерти, особенно если один из покойников - ее муж.
Эмили-Франсуаза де К: Небольшой еще жизненный опыт мадам де Бутвиль пока не позволил ей приобрести должное хладнокровие. - Пустите! - прошипела она и дернула руку. - Урод! Эмили изловчилась и довольно сильно пнула бретера по лодыжке. - Не смейте меня трогать! Ее мутило от стоявшего в помещении запаха крови и испражнений, от звуков, издаваемых Готэ, мурашки бежали по спине, болела и кружилась голова. И совсем не хотелось быть где-то запертой (а в том, что де Ронэ способен на любую мерзость, сомнений не было), но как же можно слушаться такого негодяя?! Слезы бессилия подступили к глазам, и, неожиданно для себя, молодая женщина жалобно всхлипнула.
Теодор де Ронэ: Теодор разжал пальцы и только хотел заметить, что уродом его пока еще не называли, но не успел. Несколько мгновений он растерянно смотрел на всхлипывающую спутницу, чуть не выругался, затем обнял ее за плечи и вывел из камеры. Дальняя дверь была приоткрыта, но за возобновившимися проклятиями Готе все равно ни черта не было слышно. - Минуту! Вернувшись в пыточную, он огляделся, подобрал с пола свой пистолет, сунул его за пояс, забрал у покойного солдата пороховницу и все оружие, какое смог найти, и вернулся к юной графине. - Мадам, - тихо сказал он, - это война. Конечно, было бы лучше, если бы умирали только враги. Но иногда лучшее, что вы можете сделать для друга – это избавить его от лишних мучений. Вы – на редкость храбрая женщина, я горжусь знакомством с вами, но боюсь, что ваши испытания не закончились. Нам нужно еще выбраться отсюда: и из тюрьмы, и из города. Скажите же мне, что я могу на вас положиться. Как и многие его стишки, эта прочувствованная речь не была импровизацией. В свое время что-то похожее говорили ему, совсем недавно ему приходилось так подбадривать одного из подмастерьев в отряде городской самообороны. А теперь – кто бы подумал – те же вещи приходится объяснять женщине. Самое смешное, что он действительно верил во многое из того, что сказал.
Эмили-Франсуаза де К: Эмили глянула на него снизу полными слез глазами. Он действительно так думает? Вроде, не врет. Ей всегда хотелось верить людям... И даже если врет, что делать? Как ей одной найти графа и Портоса, да и не уйти ведь! Она шмыгнула носом, привычно утерлась рукавом и кивнула. - Можете. Я буду с вами. Потом тяжело вздохнула и добавила: - Только я совсем не храбрая. Эпизод завершен.
полная версия страницы