Форум » A la guerre comme à la guerre » Вам продали гораздо лучший мех! 18 сентября 1627 года, после обеда » Ответить
Вам продали гораздо лучший мех! 18 сентября 1627 года, после обеда
Pierrot/Pierrette: Продолжение эпизода «Иногда на "орел и решка" выпадает та-а-акое!..»
Ответов - 48, стр:
1 2 3 All
Pierrot/Pierrette: Переступив через порог, Николь несколько мгновений постояла, моргая и щурясь, а затем, разглядев на сцене в глубине амбара новоявленного Первого любовника, поспешила к нему с улыбкой от уха до уха и протянутой для рукопожатия рукой. – Что, никого нет? Жрать ушли? Чёрт побери, старина, до чего же приятно снова тебя видеть! Откуда ты взялся? Я думал, уж Лапен-то, перелётная птица, в этом гугенотском краю лишнего дня не задержится! То ли разглядев вблизи на лице комедианта какой-то след от только что закончившегося разговора с беглой маркитанткой, то ли потому, что её собственная весёлость была напускной, не дойдя двух шагов до подмостков, акробатка резко помрачнела. – Тебе Жанна тоже уже сказала?
Лапен: Лапен всегда хорошо относился к Пьеро-Пьеретте, но сейчас подал руку приятелю со странным чувством. Странный разговор с бродяжкой, прячущейся сейчас под сценой, не давал парню покоя. Но не спросишь же прямо так, в упор человека: "Слушай, а тебя есть за что повесить?" Потому Лапен промямлил: - Вижу, старина, ты уже разделался с похмелюгой?.. Я тоже рад тебя видеть. Я за время нашей короткой разлуки, знаешь ли, уже двух хозяев поменял, одного на дуэли убили... А что мне должна была сказать Жанна?
Pierrot/Pierrette: – От дурной головы лучше виселицы лекарства нет, – с коротким смешком отозвалась Николь. – Пожалуй, больше я напиваться не буду, всё одно без толку. Слушай, я же совершеннейший болван, я забыл свой реквизит взять. В обычной жизни люди редко хлопают себя по лбу, сетуя на свою рассеянность, но молодая женщина именно это и сделала, и ещё и огорчённую гримаску скорчила, которой место было скорее на сцене, и назад, к двери отступила так суетливо, словно боялась, что её вещи куда-нибудь убегут. – Ушла Жанна, – сказала она. – Совсем. Работу ей предложили, по портновской части. Вот она и ушла. И правильно сделала. И ты тоже правильно сделал. А то что это за жизнь? И подохнешь без последнего причастия, и живёшь, не знаешь, не бросят ли тебя опять без гроша.
Лапен: - Ушла-а? - растерянно протянул Лапен. - По портновской части?.. Он растерянно развел руками. Это тоже был весьма театральный жест - словно они с Пьеро разыгрывали сцену из спектакля. - Может, она и верно поступила. По портновской части она всегда была талант, а по актерской, правду сказать, не очень... Но как же мы будем играть? Кому этот ваш подобранный новичок будет передавать мое письмо? У субретки ролька небольшая, но нужная... Пьесу, что ли, на ходу переделывать? Так и времени осталось всего ничего... Слова Пьеро про смерть заставили парня решиться. - И вот еще что... насчет "подохнуть"... Тут под сценой сидит мелкая тварюшка, этакий двуногий крысенок. И уверяет этот крысенок, что вам обоим - то есть тебе и тварюшке - угрожает смерть на одной виселице. Уж ты разберись, что это за ерунда такая. Ты же знаешь, я тебе худого никогда не хотел и впредь не хочу...
Pierrot/Pierrette: Лапен, присоединившийся к труппе недавно, никогда не видел Николь в роли субретки, а значит, подача была идеальной. Тут ей следовало бы рассмеяться – насмешливо, снисходительно, а может, по-дружески или самоуверенно – и сообщить товарищу, что выбросить придётся только пару сцен, а во всех прочих она без труда может заменить Жанну. Почему-то молодая женщина этого не сделала, а напротив даже, опустила взгляд – и тут же вскинула его снова. Разлившуюся по её лицу бледность легко было разглядеть даже в полумраке амбара. – Крысёнок? – еле слышно повторила она и как во сне медленно подняла руку ладонью вниз, обозначая рост. – Вот такой вот?
Лапен: - Насчет роста ничего не скажу, - мрачно отозвался Лапен. - Если человек сидит под сценой, то его рост не шибко разглядишь. А вот я сейчас это сокровище извлеку из бездны мрачного Аида к лучам живительного Феба... Не мое, конечно, это дело, но если у тебя есть какие-то секреты, то лучше тебе с ними разобраться, пока наши с обеда не вернулись. Если хочешь, я тоже уйду. И, нагнувшись, воззвал в полутьму под досками сцены: - Эй ты, находка... а ну, вылазь! Вылазь, кому говорю! Вытащу - хуже будет!
Pierrot/Pierrette: - Не зови, - быстро сказала Николь и метнулась к подмосткам. - Я сам. Подтверждая слово делом, она тотчас же полезла под сцену, через плечо объясняя: - Если наши придут, лучше, чтобы они ничего не знали. Что ты здесь делаешь? - яростно обратилась она уже к едва различимой в полумраке фигурке. - Тебе-то что помешало из города убраться?
Лапен: Лапен поспешно отошел к двери. Должен же кто-то проследить, чтобы заявившиеся комедианты не застали Пьеро за странной и явно неприятной беседой! Парень совершенно не желал подслушивать чужие секреты. Увы! Хотя Пьеро и говорил и негромко, каждое слово отчетливо долетало до двери. И хотя Лапен был неприятно взволнован и тревожился за Николь, в его актерской башке невольно мелькнула мысль: "Ишь, слышимость-то какая! как-то это можно использовать... загнать кого-нибудь под сцену - пусть изображает глас Божий или речи чертей в преисподней..."
Ампаро: Все она прекрасно слышала и даже видела в удобную щель. Все ясно - они приятели, белобрысый-то по дружбе предупредить захотел и даже сам не погнушался полезть за тварюшкой мелкой. Надоел хуже смерти. Тьфу, просто надоел, а то так и накликать недолго. Грозит опять - хуже ей будет, чтоб ты пропал, сударь комедиант. Нет, сударь Надоел, вот как! А, по счастью, опередила ... опередил, Пьеро-Пьеретта - то ли то, то ли это. Ах, Пресвятая Дева, и не разберешься у этих комедиантов. - Сижу и жду, - коротко ответила Горошинка, а затем, быстро подобравшись поближе, не менее горячо зашептала, - Деньги. Нету их. И платья тоже. Вон - тряпка, бурдюк с водой да хлеба ломоть. Недалеко я убегу с таким богатством. Затем, уняв возмущенный тон, в котором плескалась вся накопившаяся досада на злодейку судьбу, тихо зачастила, - Ты не подумай, я бы про тебя ни в жизнь не сказала тому, - кивнула испанка за спину Пьеро-Пьеретты - туда, где выжидал сударь Надоел, - но он грозился меня на улицу выкинуть, а там сама знаешь - попадусь быстро, бежать некуда и не с чем. А на дыбе уж и подавно выдам, так что лучше уж тут пересижу, пока не заберут. Слушай, а фургон-то отдали тебе?
Pierrot/Pierrette: Как всегда, все чувства Николь отражались на её лице: сначала отчаяние пополам со злостью, затем недоумение, сочувствие, понимание. Последним было напряженное раздумье, и, верно в такт своим мыслям, она беспрерывно теребила свисавшую из её уха жемчужину. - Отдали, всё честь по чести, - рассеянно отозвалась она и, задев головой подмостки, сняла украшенную белым пером щегольскую шляпу. - Но, слушай, у тебя ведь две дочки, да? Ты знаешь, что на них священник местный позарился? А твои не отдают. Слушай, если я тебе фургон обратно отдам, уедешь? Или, стой, тебя, говоришь, забрать должны? Связала ли она в этот момент убежище беглой маркитантки с неожиданным интересом месье де Марверта, когда она заговорила о возвращении Герцога? Или просто поняла, что некуда той бежать среди бела дня, да и поздно уже? И в том, и в другом случае, вряд ли она не догадывалась, что теперь, окажись она под арестом, от её молчания будет зависеть ещё одна жизнь, а то и больше.
Ампаро: - Не позарился, - быстро вскинув глаза, Горошинка всмотрелась в лицо сообщницы и упрямо повторила, - Не позарился. А пожалел. Не как напоказ жалеют, подавая мелочь от богатств, а вот тут... - Ампаро коснулась маленькой ладонью груди, - Я сама это видела ... там. Он бы девочек моих хорошо устроил, уж всяко лучше чем со мной сейчас. За него Пресвятую Деву молила бы день и ночь, ведь знал кто я, а все одно - пожалел и думаю не отступится, храни его Господь. Я же половину денег хотела передать на дочек, ай, да что уж теперь. - Махнула было рукой Горошинка и вдруг, будто споткнувшись на полуслове, изумленно округлила темные глаза. - Как обратно отдашь? Без денег? Совсем? - удивление сменилось недоверием, а потом, словно разом отгоняя все эти чувства, испанка решительно мотнула головой, уже привычно придержав шапку и шумно вздохнула. - Нет, бежать опасно. Да и посуди сама, - Горошинка чуть приблизила лицо и заговорила тише, - Зачем меня оттуда вытаскивали? Сама знаешь кто. Да велели здесь ждать. Чего - и думать не хочу, только получаюсь я теперь подневольная. Словно с одной петли в другую. Ну да ладно, - вдруг неожиданно легко улыбнулась Горошинка, - зато живая пока, а дальше видно будет. И мгновение помолчав, снова удивленно и задумчиво переспросила, - Неужели и правда бы отдала?
Pierrot/Pierrette: Слушала ли Николь свою сообщницу? Скорее да, чем нет – а то разве качнула бы головой, явно не принимая высказанный той символ веры? Разве усмехнулась бы в ответ на её удивлённый вопрос? А вместе с тем – почему тогда промедлила, почему не прижала ладонь к губам маркитантки, едва та заговорила о том, кого на самом деле нужно было благодарить за её побег? Ведь подняла же руку, ведь протянула её уже… – Всё бы отдала, чтобы судьбу обмануть, – с тоской выдохнула она. – Да что теперь! Куда твои деньги-то пропали? Солдат забрал? Тоненькая морщинка пересекла её лоб, когда молодая женщина уселась, прямо на посыпанную побуревшими опилками землю и подалась вперёд, всматриваясь в лицо маркитантки так, словно пыталась прочесть в нём свою судьбу – а может, так оно и было.
Ампаро: - Эй, - на живом лице Горошинки быстро смешались тревога и сочувствие, - кто же связывается с судьбой? Ее не обманывать, с ней дружить нужно, какая дурная бы не была. Тогда и тумаков меньше отвесит. А деньги - нет, не солдат. Ампаро, обернувшись, подтянула к себе подстилку и по-кошачьи мягко уселась рядом с Пьереттой, а может Пьеро - впрочем, теперь Ампаро это было совершенно безразлично. У нее и у самой имен вон сколько, хоть как назови - только в тюрьму не сажай. - Я же деньги в юбки завязала накрепко, а тот, что пришел за мной велел сразу в это переодеться, - Горошинка приподняла голову и оттянула потрепанную курточку, - А тряпки мои забрал сразу, чтоб и не думала сбежать. Оно и понятно - не для того вызволяли. И денег жалко. Думаю - скажу, а он себе сразу и заберет. А потом думать стало некогда - на патруль наткнулись. Страху-то натерпелась, пришлось вертлявым ужом крутиться. А стражники его, - вдруг легко усмехнулась Горошинка, - канцелярской крысой назвали. В общем, слава Пресвятой Деве, отпустили. А мы потом опрометью сюда, так и остались у него мои юбки. Очень я просила передать их ... тому, чтобы хоть половину денег девочкам моим. Да вряд ли уж, я думаю. Только, знаешь, все одно скажу - с судьбой дружить нужно, хоть на лицо она и уродлива бывает, - подняла вдруг посерьезневший взгляд Горошинка.
Pierrot/Pierrette: Николь слушала, не перебивая, только палец к губам прижала, когда речь зашла о запретном – ну да кто бы услышал их, если голос каждой стал уже не громче шелеста листьев? Покачала головой, раздумывая – а может, всего лишь представляя себе, каково было маркитантке прошлой ночью, о которой она так легко говорила. Или всё же не случайно вспыхнули – отнюдь не улыбкой вспыхнули – её глаза при упоминании о канцелярской крысе? Может, она поняла, как нелегко будет и ей самой, и её покровителю выпутаться, если Ампаро поймают? Думала она, впрочем, недолго, и ответила, вздёргивая подбородок: – Уродлива – не то слово, да, глядишь, и от неё убежим. Нельзя тебе здесь оставаться, потому что… – Враз помрачнев, она вдруг потребовала: – Ты что, цыганка, что ли?
Ампаро: Ампаро заметила недобрую тень, мелькнувшую на лице Пьеретты и решила, что особенно размышлять о судьбе не стоит - того и гляди сама подурнеешь. - Это почему цыганка-то? - вдруг вздернула маленький подбородок Ампаро, чуть нахмурившись и тихо, но твердо прошептала, - Испанка я. И имя у меня настоящее есть - Мария Ампаро Санчес. Мария покровительница по нашему. И дом у меня ... был. В Валенсии. - Нельзя оставаться? - вскинула черные брови Горошинка, - так велено ждать тут ... или ты думаешь, что вон тот выгонит меня или ... - она снова кивнула в сторону белобрысого и испуганно сглотнула, - сдаст страже?
Pierrot/Pierrette: Сомнение во взгляде Николь не исчезло, но, чуть помедлив, она перекрестилась и решительно кивнула – как видно, самой себе, потому что на маркитантку она при этом не смотрела. – Анри тут не при чём, он хороший парень. – Комедиантка снова наклонилась ближе, еле слышно шепнула: – Нельзя, потому что он так до тебя не доберётся, не ночью же придёт! А так мы всё время здесь будем, – вновь отстранилась и продолжила: – И под сценой ты долго не просидишь: разберут её, мэтру Жерве иначе досок для помоста на площади не хватит, он мне вечор в «Нечестивце» как раз объяснял. Как с Герцогом нашим сторгуется, да придёт время настил класть, так и придут. Надо другое место придумать. На, возьми. Запустив руку за пазуху, она вытащила оттуда всё ту же чуть надкушенную булочку и протянула её беглянке. Про сцену согласовано с администрацией, иначе нам нет смысла не продолжать просто прятать Ампаро там же
Ампаро: Не сводя пристального взгляда с говорившей, Ампаро тоже быстро и легко перекрестилась - это никогда не помешает. А потом, затаив дыхание, слушала, ловя каждый звук. Анри хороший ... а он доберется ... придет ... не ночью ... другое место придумать. Не сразу сообразила все, но поняла главное - снова бежать, прятаться. От обвившего липкой удавкой страха. А ей-то казалось, что она его оставила там, на грязной тюремной соломе. Нет, вот он, в едва различимых словах Пьеретты, которая знает что-то такое, от чего замирало сердце. Недоговоренность и непонимание пугали еще больше. У испанки дрогнули губы - она хотела спросить и ... не могла, потому что - страшно. Сил хватило только снова перекреститься и молча смотреть на сообщницу. Как вдруг - булочка. Горошинка удивленно перевела взгляд на протянутую руку - да ей сейчас никакой кусок в горло не полезет. К тому же осталось у нее немного хлеба и сыра, не нужно ей. И - взяла, осторожно обхватив ладонями чуть тепловатый комок. - Где же другое место найти? - обрела наконец голос Горошинка, - к моим нельзя, искать там в первую очередь будут, а больше нет для меня места, - опустила беглянка глаза на свои ладони.
Pierrot/Pierrette: - К твоим нельзя, - подтвердила Николь, - и здесь мы никого не знаем, чтобы помогли. В "Трёх поросятах" тебя мигом раскусят, как тебя ни одень. Хмурясь, она пристально оглядела маркитантку, должно быть, пытаясь определить в царившей под сценой полутьме, насколько успешен был её маскарад. - А может… - протянула она. - Ну-ка, покажись, мальчишка из тебя какой выходит? Если тебя здесь же в уголку посадить, может, и не заметит никто?
Ампаро: Горошинка, тщательно подобрав под шапку едва выбившийся черный локон, ловко сместилась чуть в сторону - куда падала из щели узкая полоса рассеянного света. Страх придавал ей решимости, а решимость - живости. На несколько мгновений замерла, а потом повернулась. Движения ее стали вдруг неловкими и по мальчишечьи ломкими. Смугловатого лица коснулась неуверенная улыбка, широко открытые глаза выражали доверчивое простодушие, а рот глуповато приоткрылся. Во всем облике сквозила готовность услужить за мелкую монетку или просто кусок хлеба. Вспомнив про зажатую в ладони булочку, Горошинка с жадностью откусила кусок и начала торопливо жевать, быстро оглядываясь по сторонам. - Я посижу в уголку, сударь, ежели отыщется такой, в котором он меня не найдет, - покладисто кивнула испанка, прожевав кусок.
Pierrot/Pierrette: В глазах Николь зажглась какая-то неопределённая искорка, и молодая женщина чуть качнула головой. – Нет, так ни черта не выйдет, – сказала она. – У тебя выговор на южный похож, но звучит всё-таки не по-нашему. У меня отец из Тулузы, я такое слышу. У тебя слова из всех патуа понамешаны, как у нас, комедиантов, у солдат, да у бродяг. А из обоза тебе всё-таки быть нельзя. Тебе надо на парижский манер говорить, чтобы из местных никто даже не задумался, откуда ты. Ты знаешь, как в Париже говорят? Попробуй так. Судя по Вашей анкете, Ваш персонаж должен говорить именно так, как я описываю, но если это не так, я исправлю.
полная версия страницы