Форум » A la guerre comme à la guerre » Чтобы есть вместе с дьяволом, нужна длинная ложка. «Три поросёнка», 18 сентября, обеденное время. » Ответить
Чтобы есть вместе с дьяволом, нужна длинная ложка. «Три поросёнка», 18 сентября, обеденное время.
Проспер Ле Гран: Если бог не услышит меня в вышине – Я молитвы свои обращу к сатане. Если богу желанья мои неугодны – Значит, дьявол внушает желания мне. Омар Хайям
Ответов - 41, стр:
1 2 3 All
Проспер Ле Гран: В «Трёх поросятах» царили обычные для обеденного времени галдёж и суета. Проспер, обозлённый на весь мир и особенно – на Марса, напялившего на себя тогу Нерона, сидел в дальнем углу трактира, постукивая по столу одной из оставшихся у него монет. Чтобы немного утихомирить взбесившихся фурий, нещадно дёргавших его за волосы, бывший школяр-недоучка начал перебирать в памяти факты из жизнеописания императора, сообщённые потомкам Тацитом и Светонием. Любил бесталанный отпрыск Домициев прежде всего вкусно поесть, сладко поспать и посмаковать кровавые зрелища гладиаторских боёв. А ещё - громко петь в термах, кропать бездарные стишки, струнами звенеть на кифаре, и в довершение всего не брезговал взойти на театральные подмостки. И это при том, что в городе на семи холмах актёры и поэты презирались точь-в-точь как в Этре. Впрочем, беспристрастные историки утверждали, что лицедеем отец римского отечества был неплохим и даже лелеял мечту воплотить на сцене первый из подвигов Геракла: на глазах у восхищённых зрителей задушить голыми руками живого льва. Но представить худощавого и унылого видом Шувре в героической роли полубога Геракла Проспер, как ни старался, не смог. Он раскрыл нож и со всей силой, на которую был способен, всадил его в сиденье скамьи, вообразив, что это не предмет меблировки, а сердце заклятого врага. Пьеро тоже хорош: хоть бы одно доброе слово замолвил за собутыльника. Так нет: вместо этого молча подошел, одарил, как золотым экю, уничижающим взглядом и снова удалился на свой насест. Недоброжелательство, которое Проспер ощутил по отношению к себе со стороны жонглёра, злило его и сбивало с толку: что он такого сказал или сделал, чтобы настроить парня против себя? Проспер снова засомневался, что сказанное Пьеро в хмельном угаре - правда: ну не укладывалось у него в голове, что девушка может ходить в штанах, пить вино как вагант и бить кулаком по солдатской морде. Бог с ним, с Пьеро – теперь уж их пути-дорожки разошлись навсегда. Но полный провал миссии, сопряжённой с наймом на актёрские хлеба, угнетал поэта так, как мало что ещё в его и без того неприкаянной жизни. Работы нет. Жилья нет. Денег нет. И выхода тоже нет – только что пойти и ограбить такого же нищеброда, как и он сам, в надежде разжиться парой затёртых медяков или щепотью табака? Хвала святым, до такого он пока не докатился: помимо каталонца и кое-какого опыта в поножовщине у него есть божий дар, перо и чернильница, а что ещё нужно поэту? Проспер обвёл глазами переполненный зал, пытаясь выискать какого-нибудь молодого и богатого хлыща, чтоб ненавязчиво предложить свои услуги по сочинению мадригалов для прекрасной дамы или могущественного покровителя: в связи с прибытием короля со свитой в Этре поприбавилось и тех, и других. Покровителю можно посвятить оду или панегирик, восхваляющие его заслуги в борьбе с гугенотской язвой, из-за которой некогда тучные поля прекрасной Франции стали топтать четыре всадника: Чума, Война, Голод и Смерть. Поэт мысленно набросал начало оды: Стоглаву гидру разъяренну Ереси язву зачумленну Изгоним твердою рукой: Мушкеты выстрелят, как нужно Поддержат пушки их натужно Вперед, полки! В атаку дружно! Не посрамите чести боевой! М-да, неплохо вышло. Но дамам надо покуртуазнее. Однако вместо выспренних строф на ум приходило нечто простое и не соответствующее цветистой поэтике трубадуров. Во время скитаний вдоль границы с Испанией довелось ему попользоваться услугами старого лекаря-мавританишки, сбежавшего от гонений на морисков то ли из Арагона, то ли из Кордовы. Словоохотливый был костоправ: любил пересказывать своими словами стихи сарацинских поэтов и притчи восточных мудрецов. Проспер напряг память: Твоя щека – сверкающий опал, Ты - тополь, только лист любви опал. В опале я, в страшнейшей из опал, Прошу: смени ты гнев на милость, девушка. Он весь презрение, твой взгляд косой Не режь поэта острою косой, Прижмись ко мне, запеленай косой, Стань утешеньем для страдальца, девушка. Почему красавица-смуглянка с тёмными локонами, которую нарисовало ему услужливое воображение, была в штанах, этого он никак не мог взять в толк. Проспер недоумённо потряс головой, с усилием выдернул каталонца из сиденья скамьи и некоторое время тупо разглядывал блеск закалённой стали, а потом очнулся и кликнул слугу, чтобы тот принёс ему чего-нибудь для поднятия настроения.
Провидение: Пока поэт разглядывал окружающих, его самого при этом также разглядывали. По виду Гарроту, длинного и тощего как аист, с острым аистиным же носом, никто не счел бы подозрительным. Подумаешь, сидит какой-то, по виду горожанин, бережет свою пследнюю кружку! Нужно было очень хорошо разбираться в таких делах, чтобы заметить в рукавах его коричневой куртки не два, а целых четыре кинжала, проследить линию спрятанных ножей на бедрах и заподозрить, что пряжки на его шляпе и башмаках могли в случае необходимости перерезать горло. Долговязому Гарроте не платил жалованье управляющий того достопочтенного господина, которому он служил, и ни один из этих двоих не рискнул бы появиться в его обществе, а потому поручения он получал, как правило, от Жан-Батиста, который и указал ему сегодня на тех членов труппы, которых они смогли подстеречь около «Трех поросят». Гаррота, получивший это благозвучное прозвище после своего самого громкого дела, в задумчивости почесал нос, разглядывая поэта, которому полагалось сейчас кривляться на подмостках в амбаре вместе с остальными, а не мешать порядочному человеку выполнять свое задание. Однако, поразмыслив еще немного, он сообразил, что нужные ему сведения можно было не выуживать из хозяина трактира или из запыхавшихся служанок, а попросту вызнать у самого Проспера, который, как поэт и человек ученый, наверняка не умел держать язык за зубами. Придя к этому выводу, он взял кружку в одну руку, почти пустую уже бутылку – в другую и без лишних церемоний плюхнулся на скамью напротив будущего собеседника. - Жан-Батист где, не знаешь? – буркнул он, ломая себе голову, как поскорее перейти к делу. – Искал он тебя.
Проспер Ле Гран: Проспер окинул долговязого хмурым взглядом, но тут же смягчился: упоминание Жан-Батиста в корне меняло дело: лакей в «Нечестивце» хвастал тем, какой у него влиятельный и богатый хозяин, как бишь звать-то его… Люинь…Кюинь? А ежели слуга ему понадобился или конюх, а он как раз ломает голову в напрасных думах о том, как жить да быть дальше. Поэт щедрою рукой плеснул в свою кружку из большой плетёной бутыли, принесённой трактирным слугой, и пододвинул бутыль к гостю: - Угощайся: друзья Жан-Батиста – мои друзья. А своё вино побереги, ещё пригодится для обретения истины. In vino feritas – слыхал о таком? А как по мне, так лучше всего сказано в исповеди Архипиита: «Умереть в застолице я хотел бы лежа: быть к вину поблизости мне всего дороже.» Поэт заглянул в свою кружку, пробормотал «Nunc est bibendum», сделал добрый глоток и наконец заговорил по существу: - Так почто Жан-Батист искал-то меня? Дело какое есть или так, языком почесать? Проспер коверкает известное латинское выражение «In vino veritas» , отчего выходит «В вине – дикость» Nunc est bibendum - Теперь надо выпить
Провидение: Гаррота, по виду, а главное, по ножу вначале принявший поэта за родственную душу, тут же избавился от своих заблуждений, стоило тому перейти на тарабарщину. Впрочем, наполнить кружку ему это не помешало и его намерений ничуть не изменило. - Твое здоровье! - провозгласил он и отхлебнул так жадно, словно не опустошил только что в одиночку целую бутыль. Теперь надо было что-то срочно выдумывать, и Гаррота, не отличавшийся воображением, решил не слишком отклоняться от истины. – Он тебя про девчонку хотел спросить, кажется. Есть у вас такая, которая шить умеет? В этой части планы двух мужчин были совершенно законопослушны: что может быть честнее, чем сманить комедиантку из труппы, предложив ей другую работу? Конечно, Жан-Батист не собирался делать этого сам, но убедить единственного портного в этом жалком городишке выступить посредником не составило труда. На всякий случай Гаррота пояснил: - К представлению, небось, всякому нарядиться хочется, а у нас тут дама.
Проспер Ле Гран: Проспер чуть было не поперхнулся местным пойлом, которое ему в очередной раз подсунули в «Трёх поросятах» вместо выдержанного бургундского или бордо. У поэта за то время, что он столовался в трактире, создалось впечатление, что зачастую разнились только бутылки, а содержимое в них наливали из одной и той же рассохшейся бочки. Он оторопело посмотрел на безымянного дружка лакея, недоумевая, почему Жан-Батист решил искать швею такими окольными путями, что легче самому взять иглу и петли метать. В представлении Проспера любая девица, тем паче – простолюдинка, сызмальства была обучена как края у рубах подрубать да чулки штопать: на улице поймаешь первую встречную – вот тебе и умелая портниха. Тем не менее решил он лакейского посланца сразу не отшивать: вдруг тот просто начал издалека. - В труппе две бабы всего: субретка и директорская дочка, и обе знают, как нитку в иголку вдевать: а кто им, по-твоему, костюмы шьёт? Подойди к любой и поспрошай: в амбаре за лугом они сейчас репетируют. Только не говори, что это я тебя к ним направил. Директор аки лев рассвирепеет ежели узнает, что актрис от репетиции отвлекают с моей помощью. Я у него пока что на хорошем счету, так что не подведи, не порушь репутацию. В амбаре ли актёры по-прежнему или разошлись кто куда, про то Проспер не ведал, но в сущности, сильно против правды не покривил. А признаваться, что директор труппы с ним не имел чести знакомство свести, пока тоже резона не было.
Провидение: Если бы еще Гаррота хотел поддержать разговор о швеях, он начал бы объяснять Просперу, что ему не абы какая баба нужна, а такая, которая с иголкой засыпает и с ней же встает, да чтоб шелк шить умела, с бархатом дело прежде имела... словом, мастерица на все руки, а лучше - и на пару ног, хотя за неимением этакого чуда сойдемся и на чем-то попроще. Но это слабое место труппы сообщниками уже было досконально изучено, и сейчас его интересовали другие. - Злой у вас директор-то? – с фальшивым сочувствием спросил он. – Это ж надо же какую наглость надо иметь: поперво с деньгами сбежать, а потом еще что-то, кроме «извините» говорить. По-хорошему, этой красной тряпкой надо было дразнить жонглера, но тот был существом с ног до головы непонятным, да еще и со знакомствами. Когда Жан-Батист указал на него на улице, Гаррота наотрез отказался поверить, что перед ним женщина. Заспорив, они его чуть не упустили, что, впрочем, оказалось к лучшему, потому что чертов проходимец завернул в Горелый дом, а связываться с французским правосудием себе дороже. Жан-Батист, конечно, собирался узнать побольше, но Гаррота мысленно поставил на жонглере большой жирный крест.
Проспер Ле Гран: Разговор уклонялся в какое-то неведомое Просперу русло. Он испытующе посмотрел на долговязого, теряясь в догадках, зачем тому понадобилось выспрашивать о директоре. Ходит и ходит кругами, как стреноженная лошадь по выпасу, а за каким лешим на самом деле к нему подсел, не говорит. Поэт вытер залоснившимся рукавом куртки невидимые пылинки со столешницы и снова отхлебнул из кружки, собираясь с мыслями. -Если б ты не от Жан-Батиста явился, я б с тобой разговор уже закончил, мил-человек, не знаю твоего имени, - наконец доверительно сообщил он собеседнику, - Но ради своего дружеского расположения к нему так и быть, расскажу всё как есть. Как на самом деле оно было и есть, поэт имел смутное представление, но сомневался, что о том известно посланцу лакея, потому, ничтоже сумняшись, принялся за дело. Надо подтолкнуть человечка к разговору о де Люине, - наконец вспомнил он имя хозяина Жан-Батиста, - и дать понять, что не прочь он поступить к тому на службу, променяв сухие актёрские корки на сытные лакейские хлеба, иначе будут они воду в ступе молоть, пока ангелы не вострубят. -Директор наш – мужик что надо, да только ты бы на его месте и сам сбежал, если б пришёл в твоё королевство самозванец, возомнивший себя вторым царём Соломоном и начал распоряжаться почём зря. Сержант городской стражи у нас теперь всем заправляет, некий Саломон Шувре – слыхал о таком? Я-то, если честно, в труппе недавно, и человек на редкость терпеливый, но надоел он и мне хуже горькой редьки! – Проспер картинно провёл большим пальцем левой руки по горлу. – Уйти я хочу, братец, потому как мочи нет строем ходить под его солдафонские рассуждения. Жгучая обида и злость снова затопили поэта с головой, потому он мстительно добавил: -Ладно бы ещё один сержант командовал, так ведь прихвостень у него в труппе имеется: жонглёришко Пьеро. Взялся меня испытывать давеча: чего я умею, а чего нет. Меня! – Он ударил себя в грудь кулаком, - Да у него ещё молоко на губах не обсохло, когда я с ребятами в Верхней Наварре быкам клейма ставил… Проспер сплюнул под стол винный осадок и мрачно заключил: -О как у нас всё в труппе устроено, а ты говоришь – сбежал… Поспрошай Жан-Батиста, может, местечко какое в доме у господина де Люиня найдётся для человека башковитого да умелого?
Провидение: Втиснувшись в самое начало речей Проспера с торопливым «Да Жаном меня зовут, Жан я», Гаррота затем замолчал, потягивая из кружки дешевое местное пойло и понимающе кивая где надо. Подумать было о чем – и о нескрываемой досаде актеришки, и об имени, которое Жан-Батист придумал их общему господину, да еще об испытании каком-то – а ведь вчера, ежели не соврал лакей, поэт с жонглером тоже не в обнимку сидели. Эх, самого бы его сюда, он бы мигом разобрался, откуда ветер дует! – Место-то тебе, может, и найдется, – решился он наконец, – в господских домах работы завсегда хватает, да не всякое дело всякому человеку подойдет. Вот ты сам, приятель – не о том же спросят, чему обучен, а о том, за что возьмешься. Что в труппе делаешь? Вообще-то мысль была неплоха: если актрису уводить в швеи, отчего бы парня не сманить лакействовать? А там, глядишь, и жонглеру, плясуну канатному да забияке кабацкому, поджилки подрежем – и некому будет на сцену выходить, а то ведь, что ни говори, жалко будет красотке ихней личико ножичком править! Только глупостей бы не наделать, а то мало ли, кто его знает, этого поэта, может, он у них, комедиантов, как пятое колесо в телеге!
Проспер Ле Гран: «Наконец-то!» – воспрял духом Проспер и продолжил жалобы на сержанта: -Вот это и есть основная причина моего недовольства, братец Жан! - воскликнул он, отставив кружку в сторону. – Ты пойми: я – поэт, каких поискать! В коллеже парижском в первых школярах ходил и директор меня взял с тем, чтобы я им репертуар поправил, а то играть нечего, вон даже для королевской постановки выбрали комедию о клистирных трубках. Ты можешь себе такое представить, дружище?! Проспер понизил голос: -То, что Его Величество у нас справедливое, но хворое – то всему королевству известно, а ну как король воспримет за оскорбление упоминание кровопусканий да очистительных? Только сержанту хоть кол на голове теши – не понимает он тонкостей придворного политеса. Вот и меня загонял в хвост и гриву: подай то, принеси это, а стихи сочинять не моги! И ещё насмехается всё время, будто я ему голь перекатная без царя в голове. Но ты не думай, - спохватился он, вспомнив, что лакеев нанимают не за тем, чтобы драмы кропать, - Я никакой чёрной работой не брезгую: и пилю, и строгаю, и за лошадьми хожу. Только бы хозяин был хороший, с пониманием. Поэт положил на стол руки со сжатыми кулаками и, глядя в глаза Жану, тихо, но с нажимом сказал: -Я б вот этими самыми руками подмостки подпилил, только чтоб проклятому сержантишке насолить. Одна надежда, что они и без моей помощи справятся: кишка у них тонка перед королем выступать, провалят постановку, помяни мое слово. Вот давай за то и выпьем, друг мой ситный! Действительно ли он так думал, или просто давал выход накопившемуся гневу, сам чёрт не разобрал бы. А на дне бутылки тем временем притаился не просто чёрт, а сам Вельзевул. Проспер намекает на сцену с Аптекарем и Маледиктом. Ежели я ошибся с тем, что подданные Людовика XIII были наслышаны о его действительно слабом здоровье – исправлю. Но думаю, не ошибся
Провидение: Гаррота, говоря откровенно, не знал, что и думать. Когда Жан-Батист пересказал ему в лицах вчерашний разговор в трактире, Гаррота, ясное дело, предложил ковать железо, пока горячо, но лакей не согласился: мол, даже слуги хозяев своих порой на чем свет стоит кроют, а чтобы ночью засов отодвинуть или письмо какое стащить – так сразу крику на весь приход. А теперь вот, оказывается, не одному жонглеру труппа костью поперек горла встала. Может, и делать-то ничего не придется? Кабы еще дело серьезное было, а тут – подлость мелкая, баба бы справилась! – Выпьем, отчего ж не выпить? – с готовностью откликнулся он, все еще осторожничая. – Сам знаешь, чье вино – того и тост. А другие ваши что про это все думают?
Проспер Ле Гран: - Это ты о чём? О королевской постановке? - мрачно откликнулся поэт и забарабанил пальцами по столу. - А кому там думать-то? Бабам думать не положено, да и ума слабому полу бог не дал - думаю, ты с этим спорить не будешь. Остаются трое: директор, жонглёр и мальчишка. Если б я мысли умел читать, я б тебе рассказал, о чем они думают, а так могу только предполагать. Да ты и без меня сообразишь, парень-то ты с головой, как я погляжу. Директору надо, чтоб представление удалось на славу, на то он и директор. Жонглёр, хотя с директором и на ножах, но под сержантом ходит и делает, что тот ему говорит, - тут Проспер давал волю своей фантазии, придерживаясь евангельской мудрости "Кто не со Мною, тот против Меня, и кто не собирает со Мной, тот расточает": раз Пьеро ему не помог, значит, на чаше весов его собственного правосудия, он оказывался наравне и заодно с Шувре. - Ну а мальчишка только-только к нам прибился, королевская постановка для него, что манна небесная. Но это, брат Жан, только мои предположения, поскольку в труппе у нас языком почём зря никто не чешет: сержанта боятся.
Провидение: - А ты, значит, провала хочешь, – задумчиво протянул Гаротта. На смену мечтательному выражению в его глазах пришел опасный огонек, когда он сообразил, что, судя по рассказу поэта, достаточно будет избавиться от директора труппы, и о спектакле можно будет забыть. Конечно, велено было мокрых дел избегать, да и вчерашняя неудача казалась знаком самой судьбы, но все же приятно осознавать, что и для его талантов может найтись приложение. А то болтаешься тут, всякую дрянь лакаешь да сплетни собираешь. - Нешто вам не после представления заплатят? Или почета в таких делах побольше, чем денег, а денег-то и вовсе нет?
Проспер Ле Гран: Поэт пожал плечами, прекрасно зная, что ему-то не перепадёт и гроша ломаного от щедрот королевской казны: -А кто ж его знает: может, заплатят, а может и нет. Сдаётся мне, что сержант из тех, к чьим рукам чужие денежки так и липнут, смекаешь? Иначе к чему он всё это затеял? Не для того ведь, чтоб самому на подмостках покрасоваться? А раз так, то скорее всего труппа на бобах останется, и твой покорный слуга – тоже. Только окромя меня этого никто не понимает, вот и скачут по сцене под его указку ровно бараны под пастушью дудку. Одно слово – актёры: слава им глаза застит…Но я-то не баран, братец Жан, я стреляный воробей и никакому сержантишке меня на мякине не провести. Проспер притворно-тяжело вздохнул и покачал головой, как будто сочувствуя или удивляясь наивности своих товарищей по несчастью, а сам впервые задумался о том, к чему сержанту городской стражи взбрело в голову устраивать постановку перед королём. Разве что для того, чтоб урвать себе кусок пожирнее да полакомее – другой причины для подобной любви к искусству он, как ни старался, найти не мог.
Провидение: Забывая про свою роль, Гаррота шумно расхохотался. - Да какой ты, братец, воробей? Муха ты! Ты что же, думаешь, этот ваш сержант сам все и устраивает да всем командует? Он же никто, мелкая сошка! Его местные власти сапогом пнули спектакль ставить, потому как сами они слишком важные шишки, чтобы с комедиантами лясы точить. Что вашему брату сделать надо… - он осекся, упиваясь осенившей его мыслью. Вот же оно, что говорить-то надо! Ясно, как солнце на небе! - Вы вот его слушаетесь, – вкрадчиво продолжил он, – хоть сами лучше знаете, а вам надо прямиком к месье Дрюйе идти да жаловаться. Он этого сержанта вмиг приструнит. Делов-то! Гаррота снова отхлебнул из кружки, лучась удовольствием. Прав актеришка или неправ, какая, в сущности, разница? Даже если местный стряпчий и впрямь надает сержанту по рогам, директор, если он хоть что-то в своем деле понимает, новую пьесу ставить не станет: на переправе лошадей не меняют. Зато разнобоя и недовольства в труппе только прибавится.
Проспер Ле Гран: «Держи карман шире, дружок, - мысленно отшил поэт Жанно, - Это на что же я жаловаться пойду? На то, что меня сержант в труппу не взял? Так по закону имеет на то полное право.» - Не знаю я, кто таков месье Брюле, но нам, мелким мухам, жужжать над ухом у больших шишек не пристало. Хорошо если просто отмахнутся, а то ведь и прихлопнуть за надоедливость могут. - резонно возразил он. – Ты бы ещё к парижскому прево обратиться присоветовал или к местному мэру. Не по карману нищему в тяжбы влезать: пока то, пока сё, пока разберутся, что к чему да какая лисица у стаи раззяв-ворон сыр утащила, последнюю рубаху с себя снимешь. Или месье твой благотворительностью занимается и советы бесплатно раздаёт? Это у директора кубышечка с недоимками имеется – давеча жонглёр мне все уши прожужжал, что недоплатили ему за прошлые заслуги: уж так убивался, болезный, аж меня проняло, хоть и не друг я ему. Вот пусть он и строчит кляузы кому следует на директора, а тот – на сержанта, ежели денег за королевскую постановку не получит, а опосля оба ждут пока рак на горе свистнет. А мне, братец, деньги сейчас нужны, и позарез. На самом-то деле о долге директора Пьеро в «Нечестивце» упомянул Себастьян, но Просперу недосуг было вдаваться в такие подробности. Он криво усмехнулся, представив себе очередь из жалобщиков-актёров к таинственному месье Брюле. Его в ней точно не будет: надо только пораскинуть мозгами как следует – и выход из ловушки, в которую загнала его судьба-злодейка, найдётся. Проспер имеет в виду басню Эзопа и, кстати, не знает о родственных связях сержанта с месье Дрюйе
Провидение: - Да какая там благотворительность? - возмутился Гаррота. - Ты будто не знаешь, кто в этом городке все решения решает. Ежели ты хочешь, чтобы у вас все дело сладилось... Гаррота осекся, взглянул зачем-то в свою кружку, сделал безрезультатную попытку выдоить из нее хотя бы каплю и пожал плечами. - Ну и болван же я, братец, - с широкой улыбкой сообщил он. - Ты же сам сказал, подмостки подпилишь, лишь бы сержанту этому навредить, а я тебе, как помочь ему, советую, как дурак последний. - Он перегнулся через стол и доверительно понизил голос. - А ведь знаешь, тебе говоришь, деньги нужны, а кое-кто здесь заплатить готов, чтобы этого вашего спектакля вовсе не было. Мысленно похлопав себя по плечу за сообразительность Гаррота принялся прикидывать, не выйдет ли подбить на жалобу какого-нибудь другого актера. Конечно, не знает, он же не местный ;) Гаррота тоже - ни сном ни духом
Проспер Ле Гран: Значит, не только ему сержант насолил, - промелькнуло в голове у поэта. Сорвётся постановка – с кого спрос будет? С Шувре, с кого ж ещё. Проспер и не прочь был ухватиться обеими руками за не слишком искусно замаскированное предложение поставить подножку сержанту, но осторожность победила. Поэт с усмешкой посмотрел на собутыльника, тщётно пытавшего извлечь хоть каплю живительной влаги из опустевшей кружки: - Ежели знакомцы твои готовы выложить денежки только за то, чтоб подмостки подпилить, что ж ты сам за такое выгодное дельце не возьмешься? Ломать-не строить, это я тебе как плотник говорю, или ты отродясь пилы да топора в руках не держал, а денег у тебя и без того куры не клюют? Ну, если что – обращайся: чем смогу – помогу. И к слову сказать, мне интересно, сколько обещано за труды эти малые? Может, оплата не так уж и щедра, как тебе представляется?
Провидение: Потянувшись к бутылке, Гаррота опрокинул ее над своей кружкой, которая наполнилась едва ли наполовину. - Ну братец, ты загнул! - пренебрежительно фыркнул он. - Кто ж тебе подмостки-то подпиливать предлагает? Да и не выйдет ничего, их хорошо еще, если к спектаклю построить успеют. И потом, что же закон-то нарушать? Будто иначе никак нельзя. Возникшая у него в пальцах серебряная монета волчком закружилась по столешнице. - Ты мне пока что вот что скажи: этот ваш жонглер, он мужик или баба? Или вообще... - Гаррота замялся, опасаясь выставить себя на посмешище, но все же закончил: - Или вообще дворянин? В шелка да бархат кого угодно разодеть можно, но вот держаться по-благородному, да еще эта сережка... У Жан-Батиста глаз наметанный, а он сказал, что камень настоящий.
Проспер Ле Гран: А вот это Просперу было и самому интересно. Пьяные откровения Пьеро его не убедили: все актёры, с которыми ему довелось знаться, были людишки странные и, что называется, с фантазиями. Он-то, как поэт, тоже отсутствием воображения не страдал, но изливал его на бумаге, в стихах и пьесах. А лицедеи играли на публику не только на сцене. Мужик или баба…Баба или мужик? Проспер припомнил гладкое как у младенца лицо, явно не знавшее бритвы цирюльника, слишком красивое для парня. Вот если б эту головку да приставить к женской фигурке – пальчики оближешь! Но признаться самому себе, что он, с его-то опытом, не распознал девку, поэт не мог. Сразу бы учуял, в один момент! И походка у Пьеро была не женской, и разворот плеч, и голос. А это значит, что жонглёришко басни плёл, но вот зачем – сам дьявол не разберёт. Ну а насчёт дворянства – это вообще курам на смех. Но внимательно посмотрев на «Жана», поэт решил, что тот петуха от курицы не отличит, не то что потомственного дворянина от простолюдина в потёртых бархатных обновках с чужого плеча. - Мужик, - небрежно отмахнулся он и скривил рот в пренебрежительной ухмылке. – Из тех, что и вашим, и нашим, смекаешь? Как напьётся – сразу слезу пускает: вот, мол, родиться бы мне девахой…Верно, из благородных да обнищавших, иначе откуда такие странности, а? У простого человека таких диких мыслей в голове не заведётся. В актёры-то разный люд идёт, бывает, что и дворянчики попадаются. Но мне, как ты понимаешь, он герб свой не показывал, да и не к чему оно мне, братец: и так видно, что гонору у него на троих миньонов хватит. А тебе-то какая корысть в том, чтобы знать, какого он роду-племени? Неужто вашей даме, кроме швеи, ещё и временный хахаль понадобился? Может, я подсоблю? Проспер вылил остатки трактирного пойла в свою кружку и задумался: найти бы богатенькую и не слишком страшную ликом вдову вместо того, чтоб пороги в напрасных поисках работы обивать. Надоело ему всё хуже горькой редьки…
Провидение: Гаррота скривился так, словно наелся зеленого крыжовника, однако к чему относилась эта гримаса: то ли к откровениям Проспера, то ли к его предложению — понять было трудно. - Не об том думаешь, - снисходительно пояснил он. - Кабы оказался он бабой, запросто можно было бы всю игру сержанту испортить. К священнику пойти и к этому, как его... очень, говорят, человек строгий, одно слово — гугенот. А так еще думать надо. Да что там, пари держу, - монета перекатилась через стол, со звоном ударившись о кружку поэта, - ты, брат, только жаловаться и умеешь, а сам ничего толкового придумать не сможешь. Обедавший в полном одиночестве за соседним столом сухонький сморщенный старичок - незнакомый им обоим месье Дрюйе – поднялся и, благожелательно кивнув пробежавшей мимо запыхавшейся служанке, захромал к выходу. Не будучи чересчур обременен родственными чувствами, он довольно спокойно отнесся к развивающейся интриге, но вот оскорбления в свой адрес пропустить мимо ушей никак не мог. В обычное время ему оставалось бы только бессильно ругаться, но сейчас в городе хватало всякой швали, из числа которой можно будет нанять пару крепких парней, чтобы проучить наглеца-актера. - Сам будешь у меня Жженый, - прошипел он себе под нос, выходя из трактира, и направился к Рыночной площади. Капитана де Барло тоже нужно было поставить в известность о подслушанном. Brulé — по-французски, жженый.
полная версия страницы