Форум » Предыстория » Обратить на себя внимание. 24 марта 1623 года, Париж » Ответить
Обратить на себя внимание. 24 марта 1623 года, Париж
Матье де Брешвиль:
Ответов - 34, стр:
1 2 All
Матье де Брешвиль: - То же самое, что собирался сделать д’Анисси, - так же тихо откликнулся Матье, опускаясь на пушистый ковер у ног графини. К вящей радости Авроры, что приняла ласковые интонации в голосе мужчины на свой счет и энергично завиляла хвостом. Намерение, такое же неисполнимое, как обещание достать звезду с ночного небосклона. Обесчестить девушку, да, это бы он мог. Но ни отец Анны, ни его собственный отец не простили бы подобного своеволия, и ни один священник в Нормандии и за ее пределами не обвенчал бы их в силу возраста, далекого от законного совершеннолетия. Не помогли бы ни гербы в соборе, ни угрозы, в которых поднаторел наемник. - Но я невовремя подумал о последствиях. А сейчас мне стоило бы думать о вашей репутации. А не о том, что я бы отдал всю жизнь без остатка за право вернуть вам тот поцелуй, что вы подарили мне в Кане.
Анна де Сент-Омон: Остатки смущения и гнева без следа растаяли в сиянии голубых глаз. Пару восхитительных мгновений Анна позволила себе упиваться краешком ускользнувшей мечты, прежде чем ее наотмашь хлестнул нормандским холодом голос рассудка. Смогла б ли она наслаждаться счастьем, разочаровав и разгневав отца с матерью? Сумела бы сохранить счастье и любовь в бедности, когда г-н Руссари лишил бы непокорную дочь приданого – она, которая всю жизнь ни в чем не знала нужды и отказа? Анна скользнула ладонью по дорогой ткани платья, ощущая нежное касание роскоши. Даже в свою бытность мадемуазель Руссари, Анна не была наивной и понимала, что жизнь в стесненных обстоятельствах требует таких же практических навыков, как и общение в кругу знати, и она не могла ответить с уверенностью, что была готова научиться платить названную цену. Глядя на открытое лицо шевалье, мадам де Сент-Омон почувствовала мучительный стыд за свое малодушие и еще больший – за тщеславное любопытство, подстрекнувшее Матье к признанию, и быстро, пока ее не оставила смелость, произнесла: – Как женщине, мне трудно судить о таких вещах, но должно быть дворянину нелегко оставаться в долгу у дамы.
Матье де Брешвиль: «Это счастливый долг, - хотелось возразить Матье, - он дает возможность мечтать. Когда мы будем в расчете, что между нами останется? Кроме прошлого, о котором не так уж мучительно говорить, потому что в нем ничего невозможно изменить». Но он, человек шпаги, как никто другой знал, что жизнь быстротечна. Один неудачно пропущенный удар клинка, и мечтать уже не о чем. Потому, что некому. И потому принял согласие за согласие, хоть слова, сказанные Анной, и не показались ему правильными. Что поделать, их неожиданная встреча была полна неправильных слов. Стоило только протянуть руку, осторожно, чтобы не разрушить сложную придворную прическу, коснуться золотистых волос, потом найти губами мягкие женские губы… Аврора возмущенно тявкнула, но на ее недовольство на этот раз никто не обратил внимания.
Анна де Сент-Омон: Анна вздохнула, принимая поцелуй, и обвила руками шею Матье. В отличие от шевалье де Брешвиля, она совершенно точно знала, что поступает неправильно, но сейчас ей было все равно. Мадам де Сент-Омон осталась глуха к голосу благоразумия, как и к суматошному лаю болонки. Прикрыв в истоме глаза, она словно пила хмельное вино, напоенное ярким итальянским солнцем. Лишь мелькнула и пропала шальная мысль, что плата гвардейца чересчур щедра, и как бы самой Анне не оказаться в должниках. Но ее это не испугало и не огорчило. Поцелуй длился, пока хватало дыхания, и когда их губы разомкнулись, Анна склонила голову на плечо Матье, еще не в силах сказать ни слова. Ее маленькая ладонь оказалась в руке шевалье, и она сжала дрожащие пальцы.
Матье де Брешвиль: - Анна…- Хрипло выдохнул тот. С той особой восторженной интонацией, с которой взывают и к святой деве с просьбой о чуде, и к любовнице с мольбой о наслаждении. – О, Анна… Ни одна благодарность, ни одно великодушие не простирается так далеко. Можно сколько угодно сомневаться в искренности слов, но объятья никогда не лгут. Может, и даже наверняка, она не любит его, но он ей не неприятен. А муж не настолько любим, чтобы полностью владеть ее желаниями. А он сам не бесплотный дух. Де Брешвиль вновь поднес к губам руку графини, торопливо целуя ее пальцы, ладонь, тыльную сторону ладони. Потом склонился к лицу молодой женщины, жадно ловя взглядом ускользающую тень нежности в голубых глазах, укрытых пушистыми темными ресницами. И, наконец, осторожно погладил большим пальцем все еще горящие от долгого поцелуя губы Анны. Словно скрепляя негласный договор невидимой печатью. - Теперь моя жизнь принадлежит вам, сударыня, - сказал он тихо и очень серьезно.- Таков был торг, таков был уговор.
Анна де Сент-Омон: «Что я наделала?» – подумала Анна. Мысль по существу верная, но вместо траурных нот сожаления и раскаяния ее окрашивали бравурные тона упоения и восторга, что мешало ей считаться истинно верной. А малая доля сомнения, диссонансом вплетавшаяся в ангельский хор, касалась отнюдь не графа де Сент-Омон, а некого месье де Ронэ, что делало размышления графини и вовсе предосудительными. Теперь, когда у шевалье де Брешвиля появится действительный повод думать о ней что угодно, Анну это не взволновало. Потому что он не будет. Нельзя так обнимать, так смотреть и так говорить – и думать о женщине дурно. – Мне? Жизнь ваша – мне? – отозвалась Анна с бесхитростным удивлением. Всю свою жизнь она была окружена людьми, которые в той или иной степени обладали властью над нею. У нее же никогда ни над кем не было власти – закон не позволял этого, а использовать свою женскую силу и уловки мадам де Сент-Омон пока не приходило в голову.
Матье де Брешвиль: - Вам, Анна, - подтвердил Матье. И словно разглядев в устремленном на него взгляде молодой женщины опасную для обоих бездну, предпочел запоздало отшутиться, находя вдруг внезапное удобство в существовании неправильных слов. - Не особо ценное приобретение, на самом деле. Потому что кроме этого она принадлежит королю, моей семье, даже моему капитану, и… Слова его были прерваны неистовым лаем вновь оставленной без внимания болонки. Решительно, любимица королевы пылала праведным гневом. Что касается шевалье, то он счастливо потерял счет времени, тем более, что ни король, ни капитан, ни собутыльники не претендовали на его свободу до завтрашнего утра. Но графиня де Сент-Омон – совсем другое дело. А главное, громкий лай неутомимой в раздражении псины рано или поздно привлечет внимание. Мир обустроен странным образом. Репутация мужчины лишь выигрывает от того, что его застанут наедине с женщиной. Репутация же дамы может быть погублена безвозвратно. А ведь он пообещал Анне, что ей никогда не придется из-за него краснеть. - Нам надо идти, - вдохнул гвардеец. – Это чудо, что до сих пор никто не явился на шум. Да замолчи же ты наконец, чудовище! Аврора торжествующе зарычала. Что следовало расценивать, как непреклонное: «Не дождетесь!»
Анна де Сент-Омон: Анна рассмеялась. Даже Аврора сейчас не могла рассердить графиню – избалованная болонка больше не казалась ей источником всяческих неприятностей, поскольку невольно стала пособницей ее встречи с шевалье. – Боюсь, эта дама мнит себя особой королевской крови и требует соответствующего обращения, – непочтительно заметила Анна. Миг откровений промелькнул быстро, и теперь оставалось только смеяться, чтобы не углубиться по опасному пути. Она протянула было руку, чтобы подхватить возмущенную Аврору, но та угрожающе клацнула зубами, показав, что ничего не забыла и не простила. – Похоже, я окончательно лишилась милости этой капризной особы, – признала Анна с притворным огорчением. Притворным, потому что сейчас ничего не могло по-настоящему огорчить ее и развеять сладостный туман в золотоволосой головке.
Матье де Брешвиль: - Главное, чтобы вы не лишились милости ее хозяйки. Всего мгновение назад разомкнув объятия, Матье уже начинал тосковать о них. Однако невозможно бесконечно метаться между желанием и здравомыслием, нужно в конце концов пристать к одному из берегов. Потому шевалье ограничился тем, что заботливо поправил выбившийся из прически мадам де Сент-Омон пшеничный локон и, наклонившись, невесомо поцеловал Анну в висок. А потом с виноватой улыбкой принялся ухаживать за «особой королевской крови». Подумав о безупречном виде дамы, гвардеец совершенно упустил из виду то, что ему самому стоит, наконец, обуться. Во-первых потому, что без каблуков де Брешвилю было удобнее, во-вторых… молодой человек все еще слегка «витал в облаках». Болонка с удовольствием устроилась на сгибе локтя Матье. Тот, между тем, еще не решил, стоит ли им с графиней выходить из комнаты вместе. Или разумнее сделать это поодиночке. Но в конечном итоге подумал, что если Анна вернется в покои ее величества без Авроры, даже нескольких минут хватит для того, чтобы королева-мать успела на нее разгневаться. Значит, лучше выйти вместе. Нет ничего предосудительного в том, что стражник поймал назойливую шавку по просьбе придворной дамы.
Анна де Сент-Омон: Покидая гостеприимную комнату, подарившую им несколько минут уединения, Анне подумалось, что никогда не сможет войти сюда и избежать воспоминаний о шевалье де Брешвиле. Фигуры на шпалерах, ставшие свидетелями случайного свидания, казалось, даже изменили выражение лиц, обещая хранить доверенную им тайну. Сопровождаемая почетным, пусть и непарным, гвардейским эскортом, мадам де Сент-Омон шла, не решаясь заговорить с Матье. Светская болтовня прозвучала бы фальшиво, а темы, более приятные им обоим, были чересчур опасны для беседы с участием все подмечающих жадных глаз и чутких ушей. Однако молчание не тяготило Анну, а будто связывало ее с шевалье общим на двоих секретом. Ощущать его присутствие рядом было ей довольно, и она заново перебирала, словно бусины драгоценных четок, мгновения короткой встречи. Как ни старалась Анна сохранить величавый и неприступный вид, тень нежной улыбки то и дело освещала черты графини, как розовый луч зари оживляет мраморный лик садовой нимфы.
Serviteur: Мария Медичи тем временем и правда начала впадать в раздражение. Вручая болонку своей новой придворной даме и, зная норов Авроры, она ожидала от Анны закономерного фиаско в укрощении своей любимицы. И готовилась излить на графиню отведенную ей на сегодняшний день порцию желчи. Дурное настроение особ королевской крови извечно выплескивалось на придворных, являясь неизбежной обратной стороной золотой монеты под названием «королевские милости». Забава, однако, затягивалась. Сколько можно ловить собаку? Потому, когда мадам де Сент-Омон переступила порог покоев ее величества, на обращенном к ней лице флорентийки вместо раздражения мелькнула едва ли не радость. - А вот и вы, Анна. Наконец-то! Она с недоумением глянула на пустые ладони графини, затем на следующего за ней молодого стражника и млеющую в его руках болонку. Потом, исключительно по привычке внимательно разглядывать людей, смерила де Брешвиля надменным взглядом с головы до ног, а затем, уже откровенно удивленным, наоборот, с ног до головы. - Первый раз вижу Аврору в столь благостном расположении духа, - заметила Мария Медичи. – И первый раз вижу гвардейца, полагающего пристойным явиться к королеве без башмаков. Вы забыли их надеть или поспешили снять? И чего нам ожидать далее?
Анна де Сент-Омон: Анна расправила юбки в реверансе, готовясь поведать невинную историю о похождениях Авроры, и язвительный возглас королевы едва не заставил ее споткнуться о подол собственных юбок. Украдкой метнув взгляд на ноги шевалье де Брешвиля, она с силой прикусила губу, чтобы не рассмеяться, благо, что придворный церемониал позволял в эту минуту спрятать лицо. Подавившись смешком, мадам де Сент-Омон поневоле изобразила самый почтительный и формальный реверанс. Однако следовало поспешить на помощь шевалье. – О, я умоляю Ваше Величество не гневаться, – нежным голоском пропела Анна, устремляя на Марию Медичи чистый и прозрачный взор, – шевалье самым благородным образом пожертвовал частью своего туалета для спасения Авроры из тенет ужасающей опасности. Графиня остановилась, переводя дух и припоминая все выходки королевской фаворитки, дабы вплести в повесть самую подходящую, в меру приукрасив.
Матье де Брешвиль: За время караульной службы скучающие придворные достаточно пялились на ноги Матье, но королева-мать - в первый раз. Что ж, многое в жизни рано или поздно случается с вами в первый раз. - Очень интересно, - обронила флорентийка таким тоном, что де Брешвиль внезапно задумался о том, достаточно ли он родовит для того, чтобы сидеть в Бастилии. Или придется довольствоваться башней Шатле. О последней в Париже ходило множество самых неприятных слухов. Он бросил тревожный взгляд на графиню. Та беспечно улыбалась, но Матье казалось, что высокая покровительница мадам де Сент-Омон сейчас совсем не расположена к шуткам. Королевская милость – обоюдоострый клинок, ей можно и ранить, и пораниться. - Ваше величество, прошу вас простить мою небрежность в туалете, - воскликнул гвардеец. – В оправдание я могу сказать лишь, что преданность не зависит ни от высоты каблуков, ни от их наличия. И босиком, и в сапогах со шпорами я самый верный ваш слуга, мадам, и, клянусь, вам не стоит ожидать от меня ничего иного. - Недурно сказано, - после короткого раздумья, признала королева-мать. – По крайней мере, это приятно слушать. В отличие от пустой болтовни. Если бы этому еще и можно было верить. - Вы легко сможете в этом убедиться, если пожалуете мне милость нести караул возле ваших покоев, - гнул свое де Брешвиль, хотя какая это к дьяволу милость! Охранять какой-нибудь пустой коридор куда приятнее, чем торчать на виду. Жалование-то у всех одинаковое. Но тут, у апартаментов Медичи, он сможет каждый день видеть Анну. Болонка встретила просьбу шевалье радостным лаем, хотя вряд ли могла уразуметь смысл слов. - С возрастом я все реже доверяю людям, - королева-мать покачала головой. – А вот собаки совершенно не умеют лгать. Отдайте мне Аврору, сударь. И назовите свое имя. - Шевалье де Брешвиль, ваше величество. Любимица королевы с явной неохотой покинула руки Матье и обосновалась на коленях у флорентийки. - Ваш старший офицер? - продолжала расспрашивать та. - Капитан де Туара, мадам. - Ступайте. И завтра возвращайтесь в башмаках. Не стоит давать мои дамам повод думать, что вы готовы снять что-нибудь еще. Из-за преданности мне, разумеется. Королева-мать тоже умела шутить.
Анна де Сент-Омон: Мадам де Сент-Омон не выучилась еще сдерживать истинные чувства и лицемерно выказывать ложные, и потому часто забавляла королеву, но не сейчас. Мария Медичи резко захлопнула веер и погрузила унизанные перстнями пальцы в пушистый мех болонки. Итальянка намеревалась устроить своей придворной даме подробный допрос и с удовольствием подмечать ее замешательство и огрехи неловкой лжи, либо выяснить, что она до сего дня недооценивала графиню де Сент-Омон. И то, и другое было способно развлечь королеву в час скуки. Не подозревая о сгустившихся тучах над собственной головой, Анна с облегчением вздохнула, когда монаршия гроза миновала шевалье де Брешвиля, и жалела лишь, что не может подобно Авроре быть открытой в своих привязанностях и подарить Матье прощальный взгляд. Впрочем, если Ее Величество окажется милостива к просьбе гвардейца, то Анна сможет видеть его почти каждый день. Графиня не задумалась о возможных последствиях и неудобствах такого тесного соседства для себя, а чистосердечно обрадовалась. Эпизод завершен
полная версия страницы