Форум » Предыстория » Jour de la Chandeleur. 2 февраля 1627 года, Тур » Ответить
Jour de la Chandeleur. 2 февраля 1627 года, Тур
Мари де Сен-Савен: Предыстория здесь
Ответов - 32, стр:
1 2 All
Мари де Сен-Савен: Мари поднялась на второй этаж и пошла в сторону матушкиной спальни. Ее слегка пошатывало, а голова кружилась так, как будто она выпила не пару глотков кларета, а половину бутылки. Что с ней творится, какие бесы ее обуяли? Неужели виной всему – опьянение свободой? Она подошла к двери нужной комнаты и осторожно ее приотворила. Мать мирно спала, утопая в пуховых подушках и одеялах, у кровати с высокими столбиками и камлотовым балдахином лежала левретка, положив голову на передние лапы. Увидев Мари, она тихо заворчала, как будто не желая, чтобы незваная гостья потревожила сон ее госпожи. - Я ненадолго, Дафна, - Мари на цыпочках подошла к монументальной кровати и присела прямо на устланный ковром пол рядом с левреткой, ласково поглаживая ее по узкой сухопарой голове. – Как тебе наш парижский гость? – шепотом спросила она и сама ответила на свой вопрос, - Дерзкий и опасный господин, такие везде отыщут неприятности и на свою, и на чужую голову. Совсем как Филипп… Комната была жарко натоплена и Мари решила, что не будет возвращаться к гостям сразу же, а накинет материнский атласный капот, небрежно брошенный на спинку кресла, и спустится в темную прохладу сада. Но не успела она осуществить свое намерение, как в комнату вошла несчастная хромоножка мадам Тиссье, кузина ее матери. -Тссс…- Мари прижала палец к губам, показывая, что не стоит беспокоить больную, а сама встала и подошла к даме, чтобы помочь ей добраться до кресла, - Надеюсь, Вам будет удобно в этом кресле, мадам, – прошептала она, - Буду Вам чрезвычайно признательна, если Вы меня смените: я страшно страдаю от духоты в доме и хотела бы немного подышать воздухом в саду. Возьмите вот эту книгу, она скрасит Ваш досуг, - книга была ничем иным, как Библией, но Мари, прекрасно знакомая со вкусами родственницы, знала, что та ничего больше и не читает. Получив в ответ благосклонный кивок, Мари подхватила капот и вышла из комнаты, плотно прикрыв за собою дверь. В коридоре царила полутьма, поэтому она не сразу поняла, что перед ней – ее сосед по столу. -Месье, Вы кого-то ищете или ждете? Если мадам Тиссье – боюсь, Вам придется задержаться здесь надолго, а я себе не прощу, если Вы покинете дом моего отца, не отведав десерта. Я распоряжусь, чтобы на этом благородном посту Вас сменил слуга: как только мадам Тиссье решит спуститься вниз, он окажет ей необходимую помощь, Вы же сможете вернуться к столу и приятной беседе тотчас. Обнадежив таким образом гостя, Мари с чувством исполненного долга направилась в противоположный конец коридора, туда, где была лестница, ведущая в сад. Капот – короткая накидка с капюшоном, которую носили дамы в холодное время года (Эмиль Мань)
Теодор де Ронэ: - Вы чрезвычайно любезны, - как Теодор ни старался, совсем изгнать разочарование из своего голоса он не смог. Неужели она в самом деле считала, что он задержался только из-за мадам Тиссье? Теперь, впрочем, выбора у него не оставалось, придется дождаться слуги. Каким же болваном он себя выставил! В эту же самую минуту дверь, из-за которой появилась мадам де Сен-Савен, распахнулась, и на пороге возникла мадам Тиссье. Свечи у нее не было, и полутьма словно лишь пуще сгустилась в осветившемся было коридоре, когда закрывавшая вход портьера опустилась. - Что, храбрый рыцарь, дева удалилась, и вам вновь остается только дракон? - Говорила она шепотом, так что, верно, даже из комнаты ее невозможно было услышать. Не видя ее лица, он все же чувствовал, что она улыбается. – Если вы готовы снова оказать мне ту же услугу, я обещаю позаботиться, чтобы вы не остались без десерта. «Значит, она все слышала»! - А как же мадам де Мирво? Бретер был слишком уязвлен, чтобы поддержать шутку, и его проницательная собеседница тотчас же посерьезнела: - К ней вернулась ее горничная. Не тревожьтесь, все подумают, что я поднялась лишь для того, чтобы напомнить госпоже графине, что роль хозяйки дома сегодня исполняет она. - Вы более чем любезны. - Предлагая ей руку, Теодор невольно глянул в сторону, куда удалилась мадам де Сен-Савен, но той уже и след простыл. На всякий случай он также понизил голос: - Не поверю, что вы не знали заранее, чем все кончится. – О нет, что вы! – Мадам Тиссье даже не попыталась прикинуться, что не понимает. – Я совсем ее не знаю. Но я знала, чего хотели вы. - Вы чрезвычайно любезны. Ответа не последовало. Через пару шагов, однако, задетое самолюбие бретера перестало саднить, и насмешка в его вопросе прозвучала почти ласково: – Рискнете упасть в моих объятиях, мадам? – Если вы обещаете мне сразу встать, – в ее черных глазах вновь вспыхнул тот же огонь. Махнув рукой на остатки своей репутации, бретер донес ее до самого стола, с которого уже убирали вторую перемену блюд. Продолжить балансировавший на грани непристойности тихий разговор им не дали. Месье Рансар, казавшийся донельзя разозленным, тут же потребовал у своего мнимого родственника новостей о тетушке Дюшато. Теодор попытался отделаться от него, с фальшиво-сокрушенным видом сообщив, что та скончалась, но не тут-то было: легко бывший королевский прокурор не сдавался: – А с завещанием что? Каким-то образом в беседу вдруг оказались вовлечены прочие гости, пришлось выдумывать новые подробности, и, с трудом улучив подходящий момент, он шепнул мадам Тиссье: – Об этой тетке Дюшато недаром не слыхал никто: она лишь тем славна была, что, не родившись, померла.
Мари де Сен-Савен: Мари спустилась в сад и вдохнула влажный и прохладный февральский воздух, зябко кутаясь в накидку. После жарко натопленного дома ей показалось, что она попала в ледяную пустыню. Как всегда, когда она оставалась одна, нахлынули мысли о муже и в голове навязчивым мотивом закрутились строки из анонимного «Предостережения для свежеиспеченных жен и мужей»: «Четыре обязанности есть у мужа по отношению к жене: держать ее в страхе; заботиться о добром здравии ее души и тела; любить ее и прилично одевать.» Что же, по крайней мере одну из четырех заповедей граф де Сен-Савен соблюдал неукоснительно. Мари уже раскаивалась в своем неосмотрительном поведении с парижанином: если кто-то из знакомых хотя бы намекнет Филиппу о том легком флирте, который завязался за столом, ей несдобровать. В доме ее отца граф не станет распускать руки, но вот когда они вернутся в Пуатье… От понимания, что теперь все оставшееся время до возвращения в семейный особняк ей придется мучиться ожиданием неминуемой расплаты, ее заколотила крупная дрожь. Ожидание всегда было хуже самого наказания: оно изматывало, лишало сил, отнимало желание жить. Если бы она могла хоть на несколько мгновений избавиться от этих мук, отвлечься, забыться, перестать думать. Или найти утешение, отомстив хотя бы единожды в жизни малой толикой за все те унижения, которым она подвергалась в течение долгих десяти лет. Мари с ожесточением пнула ногой мерзлый комочек земли: парижанин, наверное, не отказался бы ей помочь в подобном предприятии. Она почувствовала странное мстительное удовлетворение от мысли, что еще несколько мгновений назад могла бы украсить голову своего самоуверенного супруга пышными рогами, и не с тем, кто лучше него самого, а с заурядным парижским прощелыгой, дешевым фанфароном, дрейфующим от одной легкой добычи к другой… С другой стороны, у него было одно, но неоспоримое достоинство: с таким не нужно тратить время на длительные ухаживания и взаимные раскланивания. А времени у нее было в обрез и выпадет ли еще когда-нибудь подобная возможность, она не знала. Мари подумала, что надо немедленно возвращаться к гостям, чтобы не вызвать кривотолков. Вернувшись в столовую, она с удивлением обнаружила, что кузина уже покинула свой милосердный пост у постели ее матери и была погружена в оживленную беседу с парижанином. Молча заняв свое место рядом с гостем, Мари придвинула к себе тарелку, немного досадуя на то, что упустила свой единственный шанс отомстить мужу.
Теодор де Ронэ: Скользнувшая по губам мадам Тиссье улыбка была такой мимолетной, что вряд ли кто-либо, кроме бретера, ее заметил. - Мне начинает казаться, сударь… - Она прервалась на мгновение, чтобы, с непринужденной легкостью вмешавшись в разговор, одним метким замечанием исключить из него и себя, и своего собеседника. Судейские заспорили о тонкостях майората, женщины вернулись к своим беседам, а мадам Тиссье, как ни в чем не бывало, продолжила: - Нет, я почти готова держать пари, что вы вовсе не родственник месье Рансару. - Вы бы выиграли, - так же тихо откликнулся Теодор, - и я непременно вам об этом расскажу, но не сейчас. Шорох атласа за спиной возвестил о возвращении мадам де Сен-Савен. Легкая тень пробежала по лицу мадам Тиссье, и она возвысила голос: - Мои комплименты Симонетте, моя дорогая, она сегодня превзошла саму себя. В единственном видимом глазу Теодора заплясали искры совершенно неуместной веселости, и он торопливо поднес ко рту салфетку, чтобы скрыть улыбку, которую не сумел сдержать. - Особенно ей удались каплуны, - не утерпел он. – Какое счастье, что у нее не было при себе носорога. Выражение с трудом сдерживаемого негодования на худом лице мадам Тиссье было настолько убедительно, что впору было заподозрить, что она блюла целомудрие даже в браке, а читала - только Библию.
Мари де Сен-Савен: - Симонетта, как всегда, на высоте, - откликнулась Мари, окидывая взглядом уставленный блюдами стол и выбирая себе очередное кушанье. - Отсутствие носорога объясняется лишь тем, что она не знала о том, что нас почтит присутствием господин де Ронэ, иначе в лепешку бы разбилась, но раздобыла бы необходимый ингредиент. Мадам, Вы оставили матушку спящей или бодрствующей? Как Вы считаете, мне нужно подняться к ней снова?
Теодор де Ронэ: Мадам Тиссье позволила себе бледную улыбку и чуть откинулась назад, чтобы беседовать с графиней без помех. – Мне думается, моя дорогая, что вам нужно остаться за столом и уделить немного внимания и остальным гостям. Месье де Ронэ, – тут она учтиво наклонила голову в сторону Теодора, – конечно, человек чрезвычайно любопытный, но он здесь проездом. Не сомневаюсь, он понимает, что при всем расположении, которое вы к нему испытываете, взятая вами на себя роль не оставляет вам свободы наслаждаться его обществом. Друзья вашего отца, конечно, слишком хорошо знают вас, чтобы заподозрить вас в том, что после вашего блестящего брака вы готовы пренебречь ими, но ведь месье Рансар с семьей, к сожалению, с вами вовсе не знакомы, равно как и месье Бодри и месье Шукен. Месье де Ронэ понимает, я уверена, что, взяв на себя обязанности вашей матушки, вы обязаны способствовать, поелику возможно, тому, чтобы люди, которых ваш отец пригласил в свой дом, удалились из него с самыми добрыми чувствами и желанием помочь ему в его нелегких трудах. И матушка ваша, моя драгоценная кузина, также не будет счастлива вашей заботе, если узнает, что ради нее вы оставили бедного месье Бодри в одиночестве и забыли одарить вашим вниманием мадам Рансар, которая, – и без того говорившая шепотом мадам Тиссье стала почти неслышима: – как всякая выскочка, легко увидит оскорбление там, где его не предполагалось. Снисходительная и чуть циничная насмешница превратилась в суровую наставницу, едва ли не гугенотку, и причина была как на ладони. Человек, менее уверенный в себе, почувствовал бы себя куском мяса между этими двумя женщинами, каждая из которых была, как-никак, вооружена ножом и вилкой. Теодор затаил дыхание и ниже склонился над своей тарелкой, чтобы не мешать этой очаровательной беседе.
Мари де Сен-Савен: Мари быстро потеряла нить разговора – вернее, основательно запуталась в мелкоячеистой сети из выспренних словес, которую столь мастерски сплела для нее кузина матери. Наклонив голову, она сделала вид, что внимательно слушает мадам Тиссье, водя при этом по скатерти кончиком ножа. Имя месье Бодри вывело ее из легкого оцепенения, в которое она погрузилась благодаря заунывной, как жужжание осенней мухи, речи родственницы. - Вы правы, мадам, а я признаю свою грубейшую ошибку, - смиренно покаялась Мари. – Развлекать нашего парижского гостя, мне, боюсь, не по силам. Вы же, благодаря своему большому жизненному опыту и умению вести занимательную беседу, справитесь наилучшим образом и не посрамите чести провинции перед посланником столицы. Она обернулась к месье Бодри и, тронув его за рукав, сказала: - Господин Бодри, простите, что прерываю Вашу трапезу, но подобного случая поухаживать за Вами на правах временной хозяйки дома мне больше не представится. Попробуйте безонского кларета: у него такой приятный, чуть кисловатый вкус с едва уловимой горчинкой в послевкусии, отдающей прекрасной дубовой бочкой! «Совсем как выражение лица у мадам Тиссье» - могла бы добавить она, но, разумеется, смолчала. Стоявший за ее спиной и слышавший разговор слуга тут же споро сбегал за нужной бутылкой и, вернувшись, навис над адвокатом, ожидая позволения наполнить его бокал и одновременно испрашивая взглядом графиню, не налить ли и ей. Мари еле заметно отрицательно покачала головой, зная, что совсем скоро наступит черед розового варенья и не желая перебивать его божественно тонкий вкус и аромат кислым безонским напитком.
Теодор де Ронэ: Мадам Тиссье была не вполне права: своим одиночеством месье Бодри был обязан лишь самому себе. Сначала его сотрапезники пытались еще с ним заговорить, но после разговора с месье де Ронэ собеседник из бедного адвоката был никудышный. Вот и сейчас он побагровел, поперхнулся вином и отчаянно схватился за салфетку. Похлопать его по спине было некому, но минуту спустя, откашлявшись, он сумел выдавить: - Вы более, чем любезны, сударыня. - Отхлебнув из вновь наполненного стакана, он, почти даже не скривившись, продолжил: - Такая честь для меня! Вы даже представить себе не можете, как я счастлив, что мне отныне предстоит работать с вашим батюшкой, как, я бы сказал, со старшим коллегой. Слезящиеся глаза судейского обратились к месье де Мирво почти что с благоговением. К счастью для него, все внимание Теодора было в этот миг занято его соседкой слева, и пугать его было некому.
Мари де Сен-Савен: Венчая собою обед во славу Великой Встречи, на огромном блюде в столовую был торжественно внесен розовый десерт в маленьких серебряных мисочках, к каждой из которой прилагалась крохотная серебряная ложечка. Оделив гостей амброзией, посланец Симонетты удалился обратно на кухню, а Мари указала на порцию, стоявшую перед адвокатом, и ласковым тоном проговорила: - Отведайте этого восхитительного кушанья, дорогой господин Бодри! Наша домашняя Цирцея держит рецепт втайне ото всех, представьте себе! Цирцеей ее назвал помощник интенданта юстиции, который по дороге из Лиможа в Париж останавливался и обедал в доме отца. Надеюсь, что он имел в виду только то, что ее кулинарный талант сродни магии. Подавая пример судейскому Мари, погрузила ложечку в полупрозрачное розовое желе и, зачерпнув, поднесла ее ко рту и слизнула капельку душистого варенья, зажмурившись, как кошечка, отведавшая густых сливок. Издав легкий вздох удовольствия, она снова обратилась к адвокату и с непринужденностью светской дамы солгала, понижая голос, как заправский заговорщик: -Мне известно о вашем предстоящем сотрудничестве с батюшкой, мсье Бодри: он рассказал мне об этом буквально накануне обеда и, по секрету скажу Вам, что судья чрезвычайно высоко отзывался о Ваших талантах. Разумеется, отец даже не упоминал имени адвоката, но ей хотелось ободрить несчастного судейского и сделать ему приятное: он так мило смущался в ее присутствии! Она уже приготовилась выслушать сбивчивые изъявления благодарности, но приятная и оживленная беседа, царившая как одесную, так и ошую от нее, была прервана звоном разбитого стекла: на выложенный плитками пол столовой упал бокал, нечаянно задетый локтем ее левой руки. Мари стремительно обернулась к парижанину и пролепетала: -Ах, сударь, простите! Сейчас слуга все уберет!
Теодор де Ронэ: Пока слуга разносил десерт, оживший месье Бодри пребывал на седьмом небе. Восторженно глядя на свою прекрасную собеседницу, он во всех подробностях рассказывал ей, как готовит это божественное варенье его дорогая матушка, как единственная его ложечка избавляет от насморка его дорогого батюшку и как он сам скончался бы от ангины прошлой зимой, если бы не та же самая чудесная субстанция. Тут адвокат осекся. Выпученными глазами уставился на замеревшую около очаровательного ротика мадам де Сен-Савен ложечку и судорожно сглотнул. - Магии, - пролепетал он, встретился глазами с мадам Тиссье и вспыхнул до корней волос. - Так что, увы, я буду вынуждена вас покинуть, - закончила та, милосердно возвращая свое внимание собеседнику. - Надеюсь, вы позволите мне вас проводить. По большим праздникам улицы часто бывают небезопасны. Пока месье Бодри делился с графиней своими надеждами и повествовал о болезнях своей семьи, мадам Тиссье вела беседу совсем иного рода. Словно задавшись целью отвлечь бретера от фривольных мыслей, она принялась расспрашивать его о его эпиграммах, чтобы затем, как гром среди ясного неба, поведать ему, что никогда не остается допоздна. Как мог Теодор, как раз собиравшийся прочитать ей свою версию «Золотого осла», отказаться от своего намерения! Часто ли поэту попадаются столь благодарные слушательницы? - Ни в коем случае, - мадам Тиссье казалась всерьез обеспокоенной. – Вы скомпрометируете меня и нанесете нешуточную обиду месье Рансару, не говоря уж о месье де Мирво и мадам де Сен-Савен. Ответить он не успел. Слетевший со стола бокал со звоном завершил свой земной путь на полу, когда Теодор, ругаясь, вскочил на ноги. На его ярко-голубом парадном камзоле и штанах стремительно расплывалась россыпь багровых пятен, пятнышек и клякс. - Прошу прощения, - произнес он, обнаружив, что мадам Тиссье закрыла руками уши, а глаза месье Рансара едва не вылезли из орбит. Неужели им никогда до этого не приходилось слышать таких выражений? – Пожалуй, я не буду дожидаться, пока слуга меня уберет, и откланяюсь сам. Бросив на стол ничуть не пострадавшую салфетку, он со всем возможным апломбом поклонился сперва хозяину дома, затем его дочери и кипящему от негодования месье Рансару, поцеловал руку мадам Тиссье, ощутил ее ответное пожатие и направился к двери.
Мари де Сен-Савен: Какой конфуз! Бедная графиня де Сен-Савен боялась взглянуть на строгую кузину матери, ожидая с ее стороны самых нелицеприятных комментариев и громогласных упреков. Она подала знак подойти слуге, который зазевался у противоположного конца стола, наполняя бокалы ее крестной и мадам Рансар. Тот быстро покончил со своими обязанностями виночерпия и, вооружившись парой салфеток, резво подбежал к месту катастрофы. Через несколько томительных мгновений, которые показались Мари вечностью, пол слева от нее снова засиял чистотой, а гости вернулись к десерту и прерванным разговорам. Мари поблагодарила слугу взглядом и обратила свой взор на судейского: - Мсье, объясните мне, пожалуйста, суть откупа налогов на городские владения: я слышала об этом явлении от мадам де Бриньяк, но ни у нее, ни у моего батюшки никогда не находится времени, чтобы объяснить мне, в чем же заключается выгодность приобретения права на откуп. Темные глаза Мари смотрели на адвоката с наивной мольбой, испрашивая его согласия пойти навстречу любознательной соседке. Ожидая, пока мсье Бодри взгромоздится на любимого конька судейских и примется за равно витиеватые и сухие разъяснения, графиня де Сен-Cавен погрузилась в размышления. В первую очередь ее волновало, удастся ли какой-нибудь умелой трактирной служаночке вывести темные пятна с ярко-голубых штанов господина де Ронэ, фоном же этим треволнениям служили слова из старинной испанской пьесы. «Я с Теодоро где ни встречусь, Он тут же мне наговорит Две дюжины словечек нежных. Ну, словом, входит ли он в двери Или выходит, все, что в мыслях, Он тотчас же устам доверит…»
Теодор де Ронэ: Мечтая о потехе ратной, Вошел я в этот дом приятный. Но не клинок был даме нужен, И мне достался только ужин. Эпизод завершен
полная версия страницы