Форум » Предыстория » Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман. Сентябрь 1625 года, Париж. » Ответить
Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман. Сентябрь 1625 года, Париж.
Belle Fleur: Мельхиор Ла Моннэ Белль Флер
Ответов - 47, стр:
1 2 3 All
Belle Fleur: Подковы четверки коней из колесницы Феба высекали из небесной тверди последние золотые искры, когда Мадлена торопливо шла по направлению к улице Тампль. Свежий осенний ветерок кружил перед нею стайки опавших листьев, а позади уныло маячил слуга, весьма напоминавший осанкой и походкой загнанную лошадь. Бархатная полумаска наполовину скрывала прелестные черты лица молодой женщины – эту привычку знатных дам Мадлена была вынуждена перенять по настоянию своего покровителя, королевского адвоката Шарля Денизо. В зале для игры в мяч, или, как их еще называли, «игровом доме», давала представление провинциальная труппа. Обычно молодая женщина не ходила в театр одна: неприлично, да и небезопасно, но сегодня вечером мэтр Денизо, завзятый театрал, был занят подготовкой к выступлению в суде, и после долгих пререканий, согласился отпустить ее в сопровождении слуги. - Девочка моя, - терпеливо объяснял мэтр Денизо, благожелательно глядя на Мадлену и постукивая кончиками пальцев друг о дружку, - Ты можешь попасть под горячую руку какому-нибудь оборванцу, или тебя попросту задавят в толпе, ты ведь такая хрупкая. – Он окинул пристальным взглядом собственника изящную фигурку своей содержанки. – На прошлой неделе убили привратника у игрового дома на Бур-л’Аббе, а всего за месяц пострадало семеро. Почитай лучше книгу: не далее как вчера книгопродавец прислал мне «Назидательные новеллы» Сервантеса: я пролистал на досуге и скажу тебе, птичка моя, что это весьма, весьма занимательное сочинение! Мадлена, отмахнувшись от испанского сочинителя (хотя, надо признать, что его роман «Персилес и Сихизмунда» она прочитала с превеликим удовольствием) горячо доказывала, что должна пойти: когда еще представится случай посмотреть комедию «Сумасшедший дом» Рене Лесажа! Наконец почтенный адвокат сдался, сказав, что отправит с ней слугу, а ежели тому охота посмотреть пиесу, то вот для него несколько су за стоячее место. Мадлена была более чем уверена в том, что монетки будут потрачены в ближайшем трактире, но промолчала. Поцеловав мэтра в высокий, изборожденный морщинами лоб, она побежала переодеваться. 1) Спасибо г-ну Бутвилю за его комментарий в исторических заметках о масках: я нашла похожую информацию о том, что знатные женщины, выходя «в свет», надевали бархатные полумаски, а многие мещанки им подражали. 2)Многие зрители пытались проникнуть в театр, не заплатив за вход. Часто страдали привратники, собиравшие входную плату. Так во время премьеры трагедии Пюже де Ла Серра были убиты сразу четверо привратников. 3)Рене Лесаж – вымышленный автор, «Сумасшедший дом» - комедия Шарля Бейса (1610-1659) 4)Первое из упомянутых сочинений Сервантеса было переведено на французский язык и напечатано в 1615 году, второе – в 1617.
Belle Fleur: Дорогой Мельхиор Ла Моннэ! Я пока, с Вашего позволения, немного попишу предысторию «соло» и подготовлю почву для встречи новогодний творческий запой Во избежание недоразумений, не называю имени актера, который так поразил Мадлену: буду ждать Вашего появления в эпизоде К удивлению Мадлены, этим вечером вместо комедии «Сумасшедший дом» Лесажа на улице Тампль давали трагедию «Звезда Аквитании» Жерома Ла Флеша. Декорация, представлявшая собою городскую площадь, была выполнена с исключительным мастерством: многочисленные окна фасадов домов сияли яркими разноцветными огнями. Такой эффект достигался при помощи того, что в ниши, игравшие роль окон, ставились стеклянные сосуды, наполненные жидкостями разных цветов, или цветные стекла, а за ними помещались зажженные свечи. Мадлена впервые видела подобное на французской сцене и была восхищена как ребенок. Немало удивили ее плоские боковые кулисы, которые выдвигались по бокам сцены, и занавес, не раздвигавшийся, а падавший отвесно вниз в специально устроенный желоб. Действие пьесы происходило в герцогстве Аквитания в стародавние времена. Главными героями были герцог Аквитанский, молодой рыцарь Гийом и младшая дочь одного из вассалов герцога – Стелла, судя по репликам главных и второстепенных персонажей – первая окрестная красавица. Исполнительница роли Стеллы – изящная смуглолицая субретка, и ее партнер по сцене и возлюбленный по сюжету Гийом играли достойно, но ничем особенным не блистали, зато Герцог поразил впечатлительную актрису с первого своего выхода, ознаменованного монологом новоиспеченного правителя Аквитании. Я - герцог с нынешнего дня. Сегодня властвовать начну я, Когда, восторженно ликуя, Отчизна чествует меня, Своею благодатью осеня. Сразу чувствовалось, что актер на подмостках пуд соли съел. Мадлена то и дело прижимала к прорезям маски кружевной платочек и мысленно желала, чтобы Стелла отдала свою руку и сердце не приторно красивому Гийому, а мужественному и благородному Герцогу. А еще пуще хотелось самой выйти на подмостки и с блеском подыграть премьеру. Она шевелила губами, как суфлер, повторяя про себя особенно понравившиеся реплики главной героини и прикидывая, как бы она сама их произнесла и какими жестами сопроводила. Рядом с актрисой сидела роскошно одетая пара средних лет: восторженная дама в такой же бархатной полумаске, как и у Мадлены, и ее скучающий спутник - то ли муж, то ли его представитель. - О! Господин Шанталь, взгляните же еще разок: разве этот провинциальный комедиант в чем-нибудь уступает Бельрозу или Мондори?! – простонала дама, откалывая от корсажа букетик свежих фиалок. Она сняла с пальца перстень с крупным кабошоном, надела его на связанные в плотный пучок цветочные стебли, и поцеловав, метнула на сцену к ногам премьера. Ее спутник ничего не сказал, только проследил взглядом траекторию полета перстня и озабоченно пощупал кошель на поясе. Другие зрительницы с галереи стали вторить примеру. На сцену прилетели еще несколько вестников успеха: букетиков, хранящих тепло и благоухание женских декольте. Несколько кавалеров поспешно поднялись и покинули зал, увлекая за собой своих не в меру восторженных и расточительных спутниц. - О да, - тихо проговорила Мадлена, сожалея, что у нее нет ни перстня, ни букета – Он великолепен! Декоратором труппы явно был или приглашенный итальянец, или же француз, побывавший в Парме или Флоренции и познакомившийся с хитростями устройства тамошней театральной сцены и работами театральных художников-декораторов Алеотти, Торрелли и Саббатини, которые внедряли и совершенствовали написанные на холстах «перспективные» и подвижные декорации вместо постоянных, построенных, как правило, из дерева. Судьба герцогства Аквитания, переходившего из рук в руки, подробно изложена в Вики. «Звезда Аквитании» Жерома Ла Флеша (и автор, и название пьесы – вымышленные) очень напоминает «Звезду Севильи» Лопе де Вега, написанную в 1623 году. Отрывок из монолога Герцога – вольная переделка перевода Т. Щепкиной-Куперник
Belle Fleur: Выйдя из театра, Мадлена первым делом подошла к привратнику, половину лица которого скрывал большой пластырь: бедняга явно не избежал стычки с неимущими театралами. -Сударь, - обратилась она к нему, - труппа, что давала представление сегодня, еще будет играть? - Увы, сударыня, - откликнулся тот с тяжелым вздохом, осторожно ощупывая пластырь, - они сняли помещение вплоть до дня святого Ремигия. Завтра будут давать «Дафниса и Хлою», послезавтра – «Трагическую любовь Пирама и Тисбы» Теофиля де Вио*, и снова с сегодняшним премьером в главной роли, дай ему Бог здоровья! Мадлена отблагодарила страдальца парой лиаров на покупку следующего пластыря и отправилась искать своего сопровождающего, надеясь, что ему наскучило сидение в трактире. Тот, впрочем, уже сам поджидал ее под старым платаном, придерживая дерево за могучий ствол, чтобы оно, упаси Бог, не упало или не накренилось от ветра. - Идем, Жак, - позвала Мадлена, - если мэтр Денизо спросит о пьесе, советую сказать, что Вам не понравилась субретка в роли звезды. Слуга неохотно отпустил дерево и пошел вслед за той, кого ему поручили охранять, как зеницу ока. Вернувшись домой, Мадлена первым делом побежала наверх, чтобы поделиться впечатлениями о спектакле, но за плотно закрытой дверью кабинета раздавались приглушенные мужские голоса – несмотря на поздний час, у адвоката был гость, скорее всего – важный клиент. Мадлена вздохнула и спустилась вниз, на кухню. - Полина, - попросила она кухарку, - дай мне кусочек холодной баранины с хлебом, я так проголодалась! Забрав с собой легкий ужин, она пошла в спальню, где уселась в кресло, устроив тарелку на коленях. Мысли ее блуждали: от впечатлений, полученных на улице Тампль, до недавнего прошлого, в котором главную роль играло знакомство с королевским адвокатом Шарлем Денизо. Название пьесы предложено Мельхиором Ла Моннэ
Belle Fleur: Мыслями актриса перенеслась на четыре месяца назад в тот день, когда ясным майским утром она стояла у арки Прачек на кладбище Невинноубиенных. Арка тянулась вдоль улицы Медников и Мадлена почему-то надеялась, что именно здесь покоился прах Арлетты, перенесенный вместе с чужими останками из общей могилы для бедняков. У нее самой дела были совсем плохи: труппа, в которой она играла, развалилась, и вот уже второй месяц юная комедиантка бегала по Парижу, безуспешно пытаясь найти себе новое место. Но всякий раз, когда записная примадонна очередной гастролирующей труппы видела красивую молодую актрису, тут же оказывалось, что место, еще с утра бывшее вакантным, уже занято. Иногда у Мадлены мелькала мысль пойти в служанки, но без знакомых, без рекомендаций устроиться в какую-нибудь приличную семью было еще труднее, чем попасть к актерам. Деньги истаяли, а через неделю надо было платить за комнатушку, в которой, кроме нее, проживали еще трое, и хозяин, неопрятный толстяк с редкими сальными волосами, уже пару раз намекнул, что нищие могли бы быть и посговорчивее. Мадлена положила букетик белых анемонов на землю под изображением обряженного шулером скелета, одного из жутких танцоров «Пляски смерти», изображенной на этой части кладбищенской стены. - Я вижу, мадемуазель, рана Ваша еще свежа, - раздался за спиной мужской голос. Мадлена обернулась и увидела перед собой благообразного господина: лет под пятьдесят, среднего роста, худощавый, хорошо одет и явно с утра побывал у цирюльника. - Вы угадали, сударь… А Вы? Вы тоже недавно потеряли близкого человека? - Нет, мадемуазель, мои раны давно затянулись: супруга скончалась более десяти лет назад. Он внимательно и цепко осмотрел девушку с ног до головы: темное платье подчеркивало бледность ее лица и худобу, близкую к истощению. - Королевский адвокат Шарль Денизо к Вашим услугам. Могу ли я пригласить Вас отобедать со мной, мадемуазель? Я живу совсем близко от этого скорбного места: на улице Медников, а кухарке моей нет равных в приготовлении крепкого и питательного телячьего бульона. Тон и взгляд его были сдержанно-благопристойными, но подоплека, содержавшаяся в этом странном и поспешно высказанном предложении, не оставляла сомнений в том, что последует за обедом. Мадлена вспыхнула и хотела было попрощаться и уйти, но на нее вдруг напала чудовищная слабость – да и немудрено, ведь последний месяц она перебивалась с хлеба на воду, - и она осталась стоять, где стояла. - Сударь, я…погодите… Она отвернулась и вытащила из кошеля одну их трех оставшихся у нее монет: денье, выданный цветочницей на сдачу за букетик. Повертев денье в пальцах, она подкинула монетку и поймала, зажав в кулаке. «Орел – откажусь, решка – пойду с ним». Но она все еще медлила, не решаясь взглянуть. - Так Вы идете, мадемуазель? – в голосе незнакомца послышалось едва сдерживаемое нетерпение. Мадлена разжала пальцы: орел. Она повернулась к тому, кто называл себя королевским адвокатом и, улыбнувшись отработанной за годы пребывания на сцене улыбкой наивной простушки, сообщила: - Конечно, я иду, но только совсем в другую сторону, чем Вы, сударь. И направилась к выходу с кладбища, напевая про себя «Превратности Фортуны» и немного досадуя на то, что монетка ее подвела.
Belle Fleur: Не успела она пройти и нескольких шагов, как незнакомец преградил ей путь. - Я оскорбил Вас, мадемуазель? – Мадлена c удивлением отметила, как изменилось выражение лица доселе столь уверенного в себе господина: он явно волновался. Комедиантка смерила его ледяным взглядом: - Вы за кого меня приняли, милостивый государь? За одну из тех несчастных, что за тарелку супа готовы с первым встречным лишиться самого дорогого, что у них есть, - самоуважения? Так вот: я – не такая! Не та-ка-я! Я жду… со дня на день я ожидаю приглашения на прослушивание от господина Пьера Лёмессье из Бургундского отеля, понятно Вам? Наивно полагая, что поразила незнакомца упоминанием имени Бельроза, юная простушка была немало раздосадована, увидев, что в его серых глазах заплясали смешинки. -А, так Вы актриса, мадемуазель…ясно. -Ничегошеньки Вам не ясно! – пылая праведным гневом, отрезала Мадлена и обогнула адвоката, намереваясь идти своим путем дальше. Однако закаленный в судебных прениях боец не собирался так легко отступать. Он ухватил Мадлену за локоток и вежливым, но непререкаемым тоном заявил: - Мадемуазель, бог с ним, с бульоном, давайте просто немного прогуляемся и поговорим. Я провожу Вас туда, где Вы живете, и сразу же откланяюсь. «Вот бульон как раз был бы не лишним!», - подумала комедиантка и, предпочитая забыть о знаке фортуны нежели остаться голодной, царственным жестом протянула господину руку в знак согласия и прощения: - Я вижу, сударь, что Вы раскаиваетесь в своем неблаговидном поступке: это делает Вам честь. Не зайти ли нам в кондитерскую, что находится на улице Сен-Дени? Ей показалось или господин закусил губу, чтобы не расхохотаться? Тем не менее, он справился с приливом веселья и церемонно поклонился в ответ: - Ведите меня, прекрасное дитя кулис!
Belle Fleur: Воспоминания Мадлены прервало появление главного героя ее грез: по чести сказать, она уже начала дремать. Мэтр Денизо появился как раз вовремя, чтобы подхватить сползавшую с колен его прелестной содержанки тарелку с почти нетронутым ужином. - Птичка моя, - полушутливым тоном, которым он обычно разговаривал с Мадленой, проговорил королевский адвокат. – Снова клюешь по зернышку? Единственный раз, когда я видел, как ты с аппетитом поглощала еду, был в тот день, когда мы познакомились: никогда не забуду, как ты в один присест уничтожила целую гору марципановых фруктов. Он поставил тарелку на столик, а сам уселся на кровать и похлопал по мягкой перине рядом с собой. - Иди-ка сюда и расскажи, хорош ли был спектакль. Мадлена послушно встала, но вместо того, чтобы сесть рядом, уютно устроилась на коленях у своего покровителя, обвив его шею руками и прижимаясь щекой его щеке. - Спектакль был чудесный: как жаль, что Вы не смогли пойти со мной! И еще более жаль, что привратник пострадал, как Вы и предсказывали! А Вы чем занимались в мое отсутствие? Я слышала голоса из кабинета, когда вернулась. Мэтр покачал головой: - К чему забивать столь хорошенькую головку сухими материями? – возразил он. – Признаться, я и сам утомился, битый час выслушивая жалобы и претензии клиента, как водится – необоснованные. - И вовсе не сухими! – в свою очередь возразила Мадлена, - Вы мне давно обещали рассказать как проходят слушания. И даже взять меня с собой, если очередное дело окажется интересным. - М-да? Я говорил подобную чушь? Суд – вместилище всех людских пороков и грехов. Такой чистой душе, как ты, там не место. Но изволь, объясню в двух словах, как происходит дело. Мэтр снял Мадлену с колен и встал с постели, по привычке положив правую руку на грудь в области сердца и немного выдвинув левую ногу вперед так, как будто произносил речь в суде. - Во французских судах слушания состоят из четырех частей*, ангел мой: короткое вступление, за коим идет изложение юристами материалов дела; за сим следуют прения сторон и, наконец – заключение. Вот, собственно, и все. - Да что Вы такое говорите, господин королевский адвокат? – с наигранным удивлением воскликнула комедиантка, вставая с постели и подходя к достойному слуге Фемиды. – Ведь точно так же построена любая пьеса! Завязка, развитие действия, напряженные диалоги главных и второстепенных персонажей, а затем - кульминация и развязка. Получается, что суд – это тот же театр, а слушания представляют собою попеременно то трагедию, то комедию, а то и грубый фарс? Мэтр Денизо рассмеялся, довольный аналогией, которую привела его любовница. - Так и есть, девочка моя, так и есть! И фарсов в суде, уж поверь, гораздо больше, чем трагедий и комедий, особенно в тех делах, коими занимается твой покорный слуга, а именно – спорах и соглашениях о раздельном проживании супругов. - Дорогой мэтр, - пропела комедиантка сладким, как патока, голоском, беря адвоката за руку и увлекая его обратно к постели, - мне кажется, что сторонам пора переходить к завершающей, четвертой части слушаний… Спустя некоторое время, проведенное по взаимному соглашению сторон самым наиприятнейшим образом, Мадлена, уже засыпая, сонно пробормотала: -Помните, милый друг, как Вы предлагали мне заглянуть в ювелирную лавку Фюретьера, а я отказалась? Давайте сделаем это завтра. Она решила купить какое-нибудь колечко, чтобы на следующем представлении бросить его на сцену к ногам так поразившего ее актера. Источник – Mary Trouille. Wife-abuse in eighteenth-century France. 2009
Belle Fleur: На следующий день Мадлена вместе с мэтром Денизо отправилась к ювелиру. Ювелирная лавка Фюретьера располагалась в первом этаже выкрашенного зеленым дома, фасад которого украшала красная дверь и яркая вывеска, на синем фоне которой золотом и серебром сияли Солнце и Луна в окружении начищенных до блеска латунных звезд. Увидев перед собой такую уважаемую и известную в узких кругах личность, как королевский адвокат, хозяин выскочил из-за прилавка и засиял улыбкой, которая могла бы поспорить с блеском ста зажженных свечей: - Мэтр Денизо! Сколько лет, сколько зим! В последний раз Вы навещали мое скромное заведение на Пасху! – его лицо немного затуманилось от печали, вызванной столь долгой разлукой с состоятельным покупателем. Мадлена подозрительно взглянула на своего покровителя: кому это он покупал драгоценности буквально накануне их встречи, если жена скончалась вот уже десять лет тому назад? Адвокат слегка нахмурился, недовольный болтливостью ювелира, но ограничился просьбой: - Покажите-ка мадемуазель что-нибудь изысканное, дорогой господин Фюретьер: браслет, серьги или подвеску. -Нет-нет! – торопливо вмешалась Мадлена, - я бы хотела выбрать кольцо. Ювелир снова засиял улыбкой и выставил на прилавок одну за другой три больших плоских шкатулки, инкрустированных перламутром. Открыв их, он наставительно произнес: - Украшение надобно выбирать, руководствуясь не только красотой изделия, но и свойствами металлов и минералов, из которых оно сделано! В каком месяце года Вы родились, сударыня? - В июле, - отозвалась Мадлена, глаза у которой разбежались при виде блестящих безделушек, сиявших на темно-синем бархате, выстилавшем шкатулки изнутри. -Превосходно! Бесподобно! Великолепно! Жемчуг – Ваш минерал, сударыня! Впрочем, можете также обратить свое внимание и на гранат: он вызывает страстную любовь и неудержимое влечение к своему обладателю со стороны окружающих! – мэтр Фюретьер бросил красноречивый взгляд на спутника Мадлены и тут же перевел его обратно на девушку. – Вам это, конечно, ни к чему, мадемуазель, но все же добавлю, что гранат – камень, покровительствующий служителям искусства и дамам, ожидающим прибавления в семействе. - Ах, какая прелесть! - Мадлена вытащила из шкатулки и примерила изящное золотое колечко в виде змейки, кусающей себя за хвост: глазами ей служили изумруды, в приоткрытой пасти находился небольшой алмаз, а спинка была усыпана крошечными рубинами. Мэтр Денизо хмыкнул: -Надеюсь, господин Фюретьер, алмаз – не алансонский? Подробно об алансонских алмазах здесь Жемчуг был необычайно популярен уже в эпоху Екатерины Медичи и Елизаветы Английской Перламутровые раковины и изделия из них широко представлены в живописи первой половины XVII века
Belle Fleur: Ювелир в комическом ужасе всплеснул руками: -Как можно, господин Денизо! Алмаз чистой воды! Посмотрите, как сияет! Адвокат что-то напряженно обдумывал, не вслушиваясь в заверения Фюретьера. Он испытующим взглядом посмотрел на Мадлену и его твердые, гладко выбритые щеки медленно залил темный румянец, а серые глаза заблестели. - Покажите-ка мне жемчужное ожерелье…, - он многозначительно побарабанил пальцами по прилавку. - Сей момент, сударь! – ювелир бросил странный взгляд на юную спутницу адвоката и поспешно полез за следующей шкатулкой. Мадлена оторвалась от созерцания змейки: - Но мне не нужно ожерелье! – сказала она, недоумевая, что это нашло на ее рассудительного и не склонного к излишним тратам покровителя. Сама она, в отличие от большинства женщин, к драгоценностям была равнодушна, и только желание отблагодарить давешнего талантливого актера за удовольствие, которое он доставил ей своей игрой, заставило ее прийти в ювелирную лавку. Фюретьер, уже успевший вытащить нитку с нанизанными в плотный ряд жемчужинами, белоснежными, как шея лебедя и тщательно подобранными друг к другу по форме и размеру, возвел очи горе и принялся внимательно изучать темные балки, пересекавшие потолок лавки. По-видимому, это занятие навело его на новую мысль, и он торопливо нырнул под прилавок, после чего торжественно предъявил взыскующему покупателю искусно сделанное коралловое ожерелье: -Взгляните, дорогой мэтр: уникальная вещь! Защитные свойства необыкновенные: от сглаза, от отравлений, от подагры! – он многозначительно пошевелил бровями и закончил, - А цвет-то, цвет! Сами понимаете, гармонирует…, - почтенный торговец вдруг закашлялся и отвернулся, зажимая рот рукой. - Мне не нравятся кораллы! – упрямо заявила Мадлена, - Они похожи на застывшие капли крови! - Заверните оба, - кратко подвел итог дискуссии Шарль Денизо и развязал кошель. - Нимфа…- еле слышно пробормотал себе под нос мэтр Фюретьер и принялся тщательно упаковывать ожерелья в провощенную бумагу. Согласно легенде, в кораллы-горгонарии превратились капли крови из отрубленной Персеем головы Медузы Горгоны и помещенные на морское дно нимфами. Кораллы Средиземного и Красного морей, обработанные итальянскими мастерами, высоко ценились. Портрет девушки кисти Доменико Гирландайо, XV век
Belle Fleur: На протяжении всей дороги к дому адвоката Мадлена хранила упорное молчание и только раздраженно крутила на пальце золотую змейку. Ее спутник, по-видимому, размышлял о чем-то приятном: он шел рядом, не пытаясь завязать разговор, и насвистывал легкомысленную песенку. Войдя в дом, Мадлена сразу же прошла наверх, в спальню. Следом за ней поднялся и ее покровитель, неся в руках завернутую в бумагу покупку. Положив сверток на стол, он аккуратно его развернул и, повесив жемчужное ожерелье на правую руку, а коралловое – на левое, продемонстрировал их Мадлене: - Все еще дуешься, птичка моя? «Я женщины подобной не видал, чтобы была к кораллам равнодушна!», - процитировал он строчку из «Андромеды» Арди. – Ну что на тебя нашло? Посмотри, как подобраны зерна, какая удивительная, филигранная работа, а на ощупь гладкие, как твои щечки… - Сударь, - произнесла Мадлена тоном, каким молодые, красивые, а главное – нежно любимые содержанки из вздорного каприза сообщают поклоннику о своих иллюзорных правах, - Извольте объяснить: для чего Вы потратили уйму денег на вещи, которые мне не только не нужны, но и больше того: не нравятся! Лучше бы отвели меня к торговцу тканями, а потом – к портному, чтобы я могла заказать себе новое платье! Адвокат положил ожерелья обратно на стол и подошел к Мадлене: -Ангел мой, к чему тебе платье? Верь моему слову: если в платье ты красива, то без оного становишься просто неотразимой! Мадлена не могла не улыбнуться в ответ на эту грубоватую, но тем не менее приятную уху любой женщины шутку. Тем временем мэтр Денизо уже взялся за ее шнуровку, видимо, собираясь лишний раз убедиться собственными глазами в том, что его утверждение истинно. - Но все же скажите, милый друг, для чего Вам эти бесполезные вещицы? – переспросила комедиантка, удерживая руки своего любовника и не давая ему продолжить начатое. Почтенный слуга закона посмотрел на нее так, как будто, находясь в зале судебных слушаний, взвешивал шансы на успех дела, не имея в своем распоряжении достаточно веских аргументов. Тем не менее он решился, провел рукой по ее блестящим волосам и, наклонившись к самому ее уху, объяснил всё в мельчайших деталях.
Belle Fleur: По мере того, как королевский адвокат выстраивал логическую цепочку аргументов в защиту кораллов и жемчугов, глаза юной актрисы изумленно расширялись. Хотя в лавке ювелира она и заподозрила подвох, однако и помыслить не могла, что достойным слугам Фемиды могут быть известны такие тонкости в использовании ювелирных украшений! Как бы там ни было, сейчас ей надо было укрепить иллюзию своего покровителя в том, что в свое время он, устав от одиночества, встретил на своем пути невинную простушку, нежную, как цветок фиалки, а главное - дать ему возможность в полной мере насладиться ролью наставника. А посему, не дав любовнику закончить, она мягко оттолкнула его и села на постель, у которой они до этого момента стояли. - Да как Вы можете предлагать мне такое! – воскликнула она с нотками гнева и отвращения в голосе, подкрепляя свои слова подобающим этой мизансцене жестом: отвернув голову направо, а ладонями, направленными влево как бы отталкивая столь неприятные ей предметы как жемчуга и кораллы. – Да как Вам это в голову пришло! Вам, кого я люблю и уважаю…, - она хотела сказать «как отца родного», но вовремя спохватилась и сделала небольшую паузу в своей обвинительной ответной речи. – Неужели порядочная девушка может согласиться на подобное! Никогда не поверю! Адвокат вздохнул и присел рядом, явно досадуя на несговорчивость любовницы. - Ангел мой, душа моя, - он взял руку Мадлены в свою, - Ты решительно отказываешься от того, чего не пробовала, основываясь на чужих ханжеских суждениях, а я настаиваю на противном, исходя из собственного опыта. Неужели ты так мало мне доверяешь? Неужели я когда-нибудь тебя обманывал? Если я говорю о чем-либо, что это хорошо, - значит, так оно и есть! Мадлена, слушавшая доводы королевского адвоката, опустив глаза долу, бросила невыразимый взгляд на спокойно ожидавшие своего часа украшения. Ее наивные голубые глаза глянули на знатока эдиктов, а руки сомкнулись в ладонях и потянулись к мэтру: такой жест должен был выражать мольбу и покорность. - Только ради Вас! – искусно призвав румянец на свои белоснежные щеки, проникновенно промолвила она нежным голоском, весьма довольная тем, что за время перерыва в актерской деятельности не забыла основные законы и правила сценического искусства. Мадлена сделала почти неуловимую паузу и добавила: - И только при условии, что сегодня вечером Вы пойдете со мной на улицу Тампль смотреть «Дафниса и Хлою». - Кажется, половину спектакля я уже посмотрел, - пробормотал адвокат, думая о том, что его любовница только что с блеском исполнила роль пастушки Хлои. Впрочем, он высоко ценил профессиональный подход к любому делу.
Belle Fleur: После того как дело о жемчугах и кораллах пришло к логическому завершению, мэтр Денизо засобирался в Шатле. - Совсем забыл! –спохватился он, целуя Мадлену на прощанье, - завтра в десять вечера к нам заявится судья Деверо. Распорядись на кухне насчет обеда, голубка моя: надо как следует угостить старика – он известный в Париже чревоугодник. От того, насколько нам удастся привести в гармонию его желудочные соки, во многом будет зависеть окончательный вердикт по делу г-жи Ла Берже. В июле суд отказал ей в удовлетворении иска, поэтому мы и подали на апелляцию и привлекли новых свидетелей: личного врача, духовника и пару-тройку соседей. А пока что даме предписано уехать от мужа и до завершения дела проживать в монастыре с обеспечением в размере 1000 ливров. - Будьте спокойны, мой друг: можете считать, что г-жа Ла Берже уже свободная женщина, - с самым серьезным видом заверила адвоката Мадлена. – А в чем она обвиняет своего супруга? - как бы между прочим полюбопытствовала комедиантка, видя, что история с ожерельем настроила обычно сдержанного и скрытного мэтра на необыкновенно добродушный и говорливый лад. - Увы, ничего не меняется в нашем мире, - ответил защитник, - Снова жестокое обращение! Но ты зря называешь ее свободной женщиной, ангел мой: по чести сказать, я далеко не уверен, что добиться через суд раздельного проживания – большая удача. Посуди сама: снова выйти замуж дама уже никогда не сможет, разве что злодей-супруг, раскаявшись, сделает ее вдовой. В глазах общества она навсегда останется отверженной, поскольку негоже выносить сор из семейной спальни. Я обычно советую своим клиенткам просить раздельного проживания на ограниченный срок: скажем, от пяти до десяти лет и в дополнение к сему - ежегодное денежное содержание, сумма которого зависит от величины состояния супруга и размера приданого, которое в свое время принесла в брак истица. Если ответчик старше своей несчастной супруги лет на двадцать – двадцать пять, как, в сущности, и бывает чаще всего среди моей клиентуры, - дело в шляпе: потеряв мужа по истечении срока раздельного проживания, вдова имеет право на часть наследства. Но женщины в большинстве своем - существа упрямые и неразумные: редко кто прислушивается к моим советам! Хвала Юпитеру, что ты у меня – воплощенное благоразумие! Не забудь, когда будешь давать указания Полине, что на столе, помимо прочего, обязательно должны быть отварные куриные гузки – не знаю почему, но старик их просто обожает! А на твоей нежной шейке – ожерелье! «Старый греховодник сразу поймет, что я ни в чем не уступаю другим членам нашей славной гильдии, - усмехнувшись, подумал опытный крючкотвор, - Еще один весомый аргумент в мою пользу. А иначе не избежать пространных речей в духе «жена да убоится мужа своего», как это делают во время слушаний в северных провинциях, где до сих пор букву и дух римского закона заменяет церковное право» Королевский адвокат наконец покинул спальню, пообещав встретиться со своей любовницей на улице Тампль вечером, перед началом спектакля. Как только дверь за ним закрылась, Мадлена подошла к постели и пошарила рукой под смятыми и перепутанными простынями из алого турского шелка – странная прихоть мэтра, которую она, впрочем, полностью одобряла и поддерживала. Вытащив ожерелье, она некоторое время с мечтательной улыбкой гладила и перебирала кроваво-красные бусины, словно это были четки, а затем положила украшение на большое серебряное блюдо для фруктов рядом с бархатистыми персиками, румяными яблоками и расколотым пополам гранатом. Создав таким образом весьма многозначительный натюрморт, комедиантка вышла из комнаты, чтобы спуститься к кухарке и обговорить с ней меню завтрашнего обеда. Юридические тонкости дела Ла Берже – из того же источника, что был указан выше
Belle Fleur: Пьеса «Дафнис и Хлоя» оказалась ничем не примечательной пасторалью, обыгранной в истинно французском духе. К глубочайшему разочарованию Мадлены, в ней не было роли, достойной таланта премьера: актер играл второстепенного персонажа - богатого митиленца Дионисофана, приемного отца Дафниса. Мэтр Денизо тоже не появился, и его любовнице пришлось в одиночестве просидеть всю пьесу, наблюдая за переменами стад коз и овец: влюбленные пастух и пастушка были настолько поглощены созерцанием друг друга, что их подопечные то и дело разбегались по окрестным долам. Кроме того, актриса терялась в догадках о том, что помешало ее покровителю, любившему театр не менее страстно, чем она сама, нарушить данное ей обещание и пропустить спектакль. «Ничего, - успокаивала она себя, - Завтра будут давать трагедию Теофиля де Вио, мэтру наверняка понравится!» Скучая, она принялась вспоминать список блюд, которые по согласованию с кухаркой должны были подаваться к обеду с судьей. Меню было составлено с тщательностью, которая сделала бы честь королевскому сенешалю. На закуску предполагались артишоки, фаршированные хлебным мякишем и душистыми травами, а также утиный паштет и гратен из яиц. За этим должны были последовать два супа: один – крепкий мясной бульон с гренками, другой – суп-пюре из перепелов с корнеплодами. Жаркое стало предметом ожесточенных споров между кухаркой и Мадленой. Первая настаивала на том, что без телячьей зобной железы с цикорием в приличном доме не обходится ни один званый обед. Мадлена категорически возражала: хватит с нее и отварных куриных гузок, столь любимых судьей! Полина не сдавалась и предложила запеченных в золе садовых овсянок по-тулузски в сопровождении рагу из сельдерея. - Нет, нет и еще раз нет! Только не садовые овсянки! – с возмущением воскликнула актриса, нежно любившая этих птичек певчих: она знала, что для придания мясу особо пикантного вкуса несчастных певуний душат, окуная головой в крепкий уксус. После долгих препирательств кухарка неохотно согласилась на карпа, фаршированного петушиными гребешками, суфле из фазана и бараньи отбивные на облачке пюре из каштанов и тушеных белых грибов. Фрукты из марципана, свежие груши и яблоки поздних сортов, сыр и морковный пирог с цукатами из дягиля завершили список блюд. Выбор вин благоразумная Мадлена решила предоставить мэтру Денизо. Дорогой Мельхиор Ла Моннэ! В следующем сообщении Мадлена придет в театр на представление «Пирама и Тисбы» и пройдет за кулисы, чтобы засвидетельствовать Вашему персонажу свое восхищение и почтение и, с согласия мэтра Денизо, пригласить его на обед вместо внезапно захворавшего судьи. Надеюсь на скорую встречу! Меню составлено при помощи и с благословения г-на Александра Дюма на основании тех обедов, которые он давал друзьям у себя дома или в лучших ресторанах Парижа, но с учетом сезонной доступности продуктов и их наличия в «наше» время Рецепт приготовления любого из вышеперечисленных блюд предоставлю по требованию
Belle Fleur: На следующее утро Мадлена проснулась в непривычном одиночестве. Накануне вечером, вернувшись домой в сопровождении Жака, которого не забыл отправить за ней отсутствовавший на спектакле мэтр, она снова очутилась перед запертой дверью кабинета, за которой звучали несколько взбудораженных голосов, и так и не выяснила, что же помешало адвокату посетить театр. Сейчас, удивляясь все больше и начиная испытывать вполне понятное раздражение, Мадлена накинула на себя отороченный беличьим мехом домашний халат* адвоката и спустилась на кухню к Полине. - Господин Денизо уже завтракал? – спросила она кухарку. - Встал ни свет ни заря и отбыл по срочному и важному делу, - буркнула кухарка, продолжая измельчать в маленькой бронзовой ступке специи для соуса. – Просил сказать, что записку вам оставил, барышня. В его кабинете посмотрите. Поняв по обращению «барышня», что Полина не в духе, Мадлена молча кивнула и поднялась в кабинет мэтра. Записку она нашла на большом письменном столе под чернильницей. Развернув, прочла написанные четким и убористым почерком адвоката строки: «Мое очаровательное ночное светило! Печальные, но неотложные дела не дадут мне возможности наслаждаться ни твоим обществом, ни театром, ни домашней едой еще несколько дней. Увы, мой ангел: вчера после чрезмерно сытного обеда у маркизы де М. старый судья скоропостижно скончался от апоплексического удара, и благодаря этому (и в свою очередь) под удар поставлено дело г-жи Ла Берже: пока неизвестно, кого назначат преемником г-на Деверо и насколько благосклонно, или, лучше сказать, снисходительно он отнесется к судьбе моей несчастной клиентки. Уезжаю в Мобюиссон, где пребывает г-жа Ла Берже, чтобы сообщить ей это пренеприятнейшее известие и решить, что делать дальше. Целую ручки, моя прелестная жемчужина. P.S. Жаль, если плоды усилий верной Полины пропадут зря! Если у тебя есть кто-нибудь на примете – пригласи этого достойного ( я уверен!) человека к обеду. Присутствие в столовой Жака, а в спальне – Анриетты, которых я предупредил о своем отсутствии, будет залогом моего полного и всеобъемлющего доверия к тебе, моя прелестница. Quod licet Jovi, nоn licet bovi! Иными словами, любовь моя – «Доверяй, но проверяй!» P.P.S. Не могу отказаться от мысли, что правильно ограненные рубины были бы куда как лучше кораллов! Твой Ш. Д.» Мадлена медленно сложила записку. В голове у нее стала складываться некая мысль, которую надо было тщательно обдумать. Но прежде она вернулась к Полине и распорядилась: -Куриные гузки к обеду не подавать! - Слава Богу! – с искренним облегчением откликнулась кухарка и с спросила, - Сами-то завтракать будете? Рубленые яйца есть, и паштет уже готов, а не то кашу сварю. - Спасибо, милая Полина, я съем персик у себя в комнате. И Мадлена убежала к себе. Там она поразмыслила, не позвать ли Анриетту, чтобы та помогла ей одеться. Но поскольку бывшая кормилица мэтра Денизо, ныне повышенная до статуса личной служанки его любовницы, была дряхла и с трудом справлялась с тугой шнуровкой, Мадлена решила отложить переодевание до выхода в театр, а пока взяла переписанную от руки пьесу «Трагическая любовь Пирама и Тисбы» и принялась ее внимательно перечитывать. *Подобное одеяние указано в инвентарном списке одежды парижского буржуа XV века. И стоило оно всего-навсего 7 су! Мобюиссон – цистерцианское женское аббатство неподалеку от Парижа, основано в XIII, упразднено в XVIII веке Quod licet Jovi, nоn licet bovi (лат.) - Что позволено Юпитеру – не позволено быку Уступаю место Вам, дорогой отец!
Мельхиор Ла Моннэ: В тот день с утра Мельхиор Ла Моннэ испытывал то странное беспокойство, которое иногда одолевает человека перед грозой. На самом деле никакой грозы ясный осенний день не обещал, но мысли о предстоящем спектакле не давали актеру покоя. Он вышел из гостиницы, где проживал вместе с товарищами по труппе, на два часа раньше времени, хотя со всеми приготовлениями в зале прекрасно справлялись и без его присмотра слуги, любезно присланные знатным и щедрым покровителем. Герцог Монморанси, воин в Бог весть котором поколении, искренне любил искусство, а уж для постановки знаменитой пьесы своего протеже - прежде солдата, а теперь опального поэта Теофиля - он не жалел ничего. Изнывая от вынужденного безделья, Мельхиор дважды прошел по улице Тампль из конца в конец, задержавшись напротив ворот древнего строения, повздыхал о своенравии истории, превратившей оплот рыцарей-храмовников в тюрьму, и тут же снова вспомнил о плачевной участи все того же поэта, которому после двух лет ужасного заключения милостиво заменили сожжение на костре всего-навсего вечным изгнанием из королевства французского. "Бррр, - думал он, поеживаясь, хотя холодно не было совсем, - стоит ли искусство таких жертв? Впрочем, не мне, лицедею, об этом судить: мы ведь лишь воплощаем созданное другими, с нас и спрос невелик..." Наконец, примерно за полчаса до того, как должны были явиться другие участники спектакля, Мельхиор дошел до театра, как он торжественно именовал приспособленный для представлений зал для игры в мяч, и, пройдя за загородку, где актерам предстояло одеваться и гримироваться, убедился, что все готово, что служители не перепутали белокурый парик с седым и баночки с сурьмой и белилами удобно расставлены на столике. Он не стал никого звать - привык смолоду все делать для себя сам. "Конечно, Пирам был совсем юным, я бы даже сказал, мальчишкой - потому что только мальчишки способны сразу покончить с собой, не выяснив, куда же делась их возлюбленная, - размышлял Мельхиор, придавая трагическую бледность своему розовому гладкому лицу и не сводя глаз со своего отражения в зеркале, - а я уж давно, увы, не мальчик. Но я не буду притворяться молодым, я покажу пагубную страсть человека зрелого, и это будет новшеством на сцене..." Он был готов и одет как раз к тому моменту, когда в закутке стало тесно от его сотоварищей по сцене. Поправив складки белой шелковой накидки, долженствующей изображать античный хитон, а может, и тогу, надетой поверх современного костюма, изящного, но не украшенного кружевами, он подошел к занавесу и стал смотреть сквозь щелочку на прибывающую публику.
Belle Fleur: А публика все прибывала. Высокая трагедия была редкой гостьей на подмостках французского театра*, а потому, узнав из афиш, что на улице Тампль в кои-то веки можно насладиться изысканным слогом опального Теофиля де Вио, в игорном доме, приспособленном для нужд театральной постановки, собралось довольно много представителей знатного сословия, заплативших за места на галерее. Партер, как всегда, бурлил и грохотал: то и дело в густой толпе бедно одетых зрителей вспыхивали перепалки, многие свистели и кричали, в общем, дым стоял коромыслом. С галереи на это безобразие взирала благородная публика: кто с презрением, а кто - снисходительно усмехаясь. - Разве эти грубые простолюдины способны проникнуться благородными и возвышенными чувствами Пирама и Тисбы? – обратилась к своему спутнику роскошно одетая дама. – Удивительно, что их вообще заставило прийти сегодня в театр. – Дама вздохнула, поправляя букетик, приколотый к корсажу, и посмотрела на Мадлену, сидевшую рядом. На ее лице отразилось не меньшее недоумение, чем при взгляде на волновавшийся партер: молодая и хорошо одетая дама явилась в театр одна! Она неодобрительно покачала головой и немного отодвинулась. Мадлена во все глаза смотрела на занавес, с нетерпением ожидая начала пьесы. Она терялась в догадках, кого будет играть так полюбившийся ей исполнитель. Хотя привратник и сказал, что в главной роли будет премьер, она никак не могла в это поверить: ведь не играл же он Дафниса! А Пирам так же юн и увы, незрел, как и его древнегреческий собрат. Актер, хотя и самой благородной и красивой наружности, по возрасту все же больше подходил на роли отцов или королей и герцогов. Наконец появился прологист: актер, чьей главной задачей было утихомирить толпу в партере, взбудораженную предвкушением зрелища. Привлекая к себе внимание сначала грубыми и зачастую непристойными, но от этого не менее смешными шутками, прологист постепенно перешел к описанию предстоящего спектакля. Пролив таким образом елей на бушующие волны, он сумел добиться относительной тишины в зале и удалился. Оркестр, состоявший из двух скрипок, флейты и барабана, заиграл проникновенную мелодию, и перед глазами публики предстала искусно выполненная декорация и неизменный фонтан с полуобнаженной нимфой или наядой, льющей воду из большого кувшина. В годовом репертуаре, записанном декоратором Бургундского отеля Маоло в 1634г., значилось 44 трагикомедии, 13 комедий, 12 пасторалей и всего 2 (!) трагедии. На афише, судя по всему, было указано только название пьесы, но просвещенная часть публики угадывала автора. О театральных афишах
Мельхиор Ла Моннэ: Мельхиор долго любовался в щёлочку залом, который заполнялся все плотнее. Ему не надоедало это зрелище, даже когда публика состояла всего лишь из каких-нибудь деревенских увальней и их простоватых жен, а уж сегодня... Дамы все как одна казались прекрасными - блеск жемчугов, переливы разноцветных шелков, пена кружев затмевали прозаическую реальность. Среди мужчин сразу были заметны служители искусства - их выдавали строгие черные костюмы на испанский манер. От того, как столичные литераторы примут спектакль, многое могло зависеть, а победить их было в некотором смысле труднее, чем дам... Было и несколько аббатов - вряд ли они относились к тому разряду ханжей, которые всякую любовную историю почитают неприличной, однако, памятуя о судьбе автора пьесы, нужно было учесть и их присутствие. Мельхиор оторвался от созерцания и отыскал взглядом свою партнершу - живую и бойкую девицу, которую все товарищи по труппе звали, за живость и острый язык, Беллеттой (*) - она, уже полностью одетая, как раз румянила себе щеки. В подражание античности её наряд был белым, однако современным по покрою, и декольте... - О нет! - быстро подскочив к Беллетте, воскликнул Мельхиор. - Никаких прелестей наружу, милочка! - Почему? - удивилась девушка, оторвавшись от зеркала. - В зале столько кавалеров... и каких кавалеров! Суть трагедии они поймут гораздо лучше, если получат... - она кокетливо улыбнулась, - если получат дополнительное удовольствие! - Дополнительное удовольствие получим все мы, когда какой-нибудь ревностный служитель божий велит нас выгнать за безнравственность! - сделав большие глаза и скрипнув зубами для пущей убедительности, пояснил премьер. - Юбку можешь оставить, но корсаж немедленно смени на что-нибудь совсем закрытое, поняла? Возьми из испанского реквизита! Быстро! - Я, конечно, переоденусь, - пожав плечами, Беллетта встала и принялась рыться в большом сундуке с запасными костюмами. - Но там... Ах, Мельхиор, поглядите внимательнее... Там, в первом ряду, рядом с господином герцогом... Мельхиор выглянул и в указанном месте увидел их славного покровителя, а рядом с ним - двух молодых людей, чем-то на него похожих: все трое были одеты с изысканной простотой, и у всех были на зависть длинные, волнистые, ухоженные кудри - явно не парики. - Это господин де Бутвиль, знаменитый дуэлянт, и его младший брат, - с придыханием пояснила Беллетта, наскоро переодеваясь. - Они - кузены герцога, и оба славятся как очень любезные ухажеры... Хороши, верно? Особенно младший - он, говорят, не женат... - Но они вряд ли богаты, - заметил Ла Моннэ. - Уж больно просто одеты. - Ты ничего не понимаешь! - хихикнула Беллетта. - Это дорогой привозной шелк! А уж их воротники и манжеты стоят дороже всех наших тряпок вместе взятых! Ну, я готова. Погляди, теперь хорошо? Девушка облеклась теперь в нечто с длинными рукавами, с глухим воротом, по моде столетней давности - в одной из комедий это носила жена глупого горожанина. Однако прекрасную грудь Беллетты темная ткань подчеркивала еще лучше. Мельхиор хмыкнул: придраться аббатам будет не к чему! - и чмокнул будущую Тисбу в щечку. - Ну, с Богом! - прошептал он и перекрестился. - Начинаем, пора! Пролог! Давай выходи! (*) Bellette - ласка, ласочка - маленькое юркое животное с острыми зубками.
Belle Fleur: Слева от Мадлены сидел сухонький старичок в обществе двух мужчин в черном. Мочку его правого уха украшала серьга с крупной жемчужиной грушевидной формы. Его нынешние лета давали возможность предположить, что расцвет жизни господина пришелся на последние годы царствования Генриха III. По-видимому, старичок был туговат на ухо, поскольку говорил очень громко, не обращая никакого внимания на то, что к его речам уже прислушивалась добрая половина галереи. - Смелый ход взять для постановки пьесу опального автора! – заявил он своим спутникам. – Чрезвычайно смелый, учитывая все сопутствующие обстоятельства. Однако я ничему не удивляюсь. В Англии и не такое видеть приходилось лет тридцать тому. Довелось мне присутствовать на лондонской премьере пьесы некоего Кристофера Марло, так в финале главному герою воткнули раскаленную кочергу в…м-м, ну вы понимаете. Они там называют подобное «театром грома и крови»…да-с. Или возьмем эту их странную манеру брать юношей для исполнения женских ролей. Помнится, перед началом «Испанской трагедии» Кида вышел распорядитель и извинился перед публикой за то, что начало представления откладывается: видите ли, Белимперия не успела побриться! А вообще, скажу я вам, господа, стало страшно ходить в театр! Я, например, ни за что не повернусь к сцене задом! Все эти «творцы», как они себя называют, как будто только что прибыли из Содома и Гоморры! Творцы! Ишь ты! Творец один! Старичок так распалился праведным гневом, что Мадлена уже начала волноваться, не хватит ли его удар, но он вдруг прервал свой громогласный монолог, и, повернувшись к юной и привлекательной соседке, с любезной улыбкой поинтересовался: - А Вы, душенька, какой жанр предпочитаете? - Пасторали, сударь - пролепетала Мадлена, - Там овечки, барашки…пастушки. Престарелый сатир игриво погрозил ей пальцем: - «Просты по виду эти пастухи, Но день придет…»* Не доверяйте пастухам, дитя мое! Впрочем, из Вас самой получилась бы прелестная пастушка! – он подмигнул актрисе и, грациозно втянув понюшку табака, оглушительно чихнул. Мадлена скромно потупилась и заалела румянцем. Сцена с кочергой происходила в финале трагедии Кристофера Марло «Эдуард II» и производила незабываемое впечатление на зрителей. Премьера пьесы состоялась в 1588 году в Лондоне. Подобные душераздирающие и кровавые сцены были изюминкой английского театра. Моду носить серьги для своих миньонов ввел Генрих III Валуа (1551-1589) *Строка из трагедии «Тамерлан Великий» Кристофера Марло: «Просты по виду эти пастухи, Но день придет, и поведут они В поход столь многочисленное войско, Что горы задрожат под их ногами.»
Мельхиор Ла Моннэ: Когда случалось играть трагедию, у Мельхиора при начале спектакля всегда возникало такое ощущение, будто он входит в холодную воду - но длилось оно несколько мгновений, и дальше он полностью погружался в мир мрачных событий и роковых страстей. Однако при этом каким-то уголком сознания он ухитрялся следить за тем, что происходит в зале и на сцене - и сегодня то, что он замечал, ему нравилось. Беллетта, преодолев скованность, разошлась вовсю, остальные умело подыгрывали. А публика.... Публика была покорена. И дело было вовсе не в древнем сказании, которое сохранил Овидий в своих "Метаморфозах", и даже не в сценических эффектах вроде явления страшной львицы с окровавленной мордой - почти настоящей. В зале было предостаточно людей, знавших на собственном опыте, что такое родители, не позволяющие детям распорядиться своей жизнью по велению сердца. Знатность, богатство, дорогие наряды - от этих горьких опытов не могло уберечь ничто. Пьеса оказалась неожиданно современной! Действие стремительно неслось к печальной развязке. Пирам (то бишь Мельхиор) вознес к небесам оброненный Тисбой платочек в пятнах крови и начал монолог: Хриплый крик надо мной мрачный ворон издал Пелена мне глаза застилает, Призрак смерти так близко витает, О, недаром сейчас гром вдали грохотал... Солнце черным я вижу, а воды реки, Будто кровью окрашены, стали багровы. О богиня судеб, до чего жестоки Для влюбленных твои приговоры! Уж Харона ладья рассекает волну, Он прекрасную Тисбу увозит одну! Без нее не останусь я в мире живых, В царстве мертвых найдем мы приют для двоих! (*) Наступила столь желанная и ценимая актерами тишина - зрители, затаив дыхание, ждали, что сейчас будет. А Мельхиору предстоял сейчас сложный момент. Выхватив из ножен на поясе кинжал (деревянный, выкрашенный под серебро, но издали очень похожий на настоящий), он с глухим стоном отступил на шаг, повернулся к публике чуть боком, нанес себе удар в грудь правой рукой, а левой одновременно выдернул кусок красной ткани из невидимой зрителям прорези в боку камзола. Потом медленно, с подгибающимися коленями, отступил на шаг, потом еще, и рухнул наземь, точнее, улегся спиной на большой камень, который был изготовлен из табурета, обложенного кучей тряпок и покрытого коричневым ковриком - теперь зрители могли видеть, что кинжал вошел в тело несчастного Пирама и кровь пролилась, как ей и полагалось - складной клинок и красная ткань, прижатая к левому боку, создали полную видимость... - Хороший удар! - одобрительно заметил господин де Монморанси-Бутвиль со своего места в первом ряду, и его брат кивнул, соглашаясь. Пирам отошел в царство теней, а Мельхиор прикрыл глаза и несколько минут отдыхал, пока музыканты проигрывали меланхолическую тему возвращения Тисбы. Потом стал следить сквозь ресницы за тем, что будет дальше. Перевод отрывка из элегии Теофиля на сходную тему - мой.
Belle Fleur: Партер и галерея были единодушны в оценке исполнителя главной роли: на него обрушился шквал аплодисментов. Мадлена, как и все остальные зрители, была вне себя от восторга и уже готовилась отцепить от корсажа заготовленный букетик, но ей помешал словоохотливый сосед. По-видимому, его обуяла нестерпимая ностальгия по шатким английским подмосткам. Нацепив на нос очки без дужек, он пристально всматривался в лежащее на сцене тело Пирама. -Так-так-так…, - вывел он заключение, - это не то, что я предполагал! В Англии с той же целью актеру под белое одеяние прикрепляют пузырь с красным уксусом! Представьте, душенька, - обратился он к Мадлене, - как натурально выглядят красные пятна на тоге Цезаря, заколотого Брутом или на белом плаще крестоносца, погибающего за Гроб Господень! Уксус, то есть кровь, так и брызжет! Да что там – бьет высокой струей! Вам страшно, душенька? Вы бледнее савана и руки у вас холодны как лед…Но где же Ваш спутник? Господа, сударыни! – неугомонный театрал повысил голос, так что сразу с десяток голов повернулись к нему. – Мадемуазель стало дурно от вида крови! У кого-нибудь есть флакон с нюхательной солью? - Сударь, со мной все в порядке, - сгорая от стыда, проговорила Мадлена. Старичок уже отвлекся на сцену: к Пираму приближалась его прекрасная возлюбленная, Тисба. - Посмотрим-посмотрим, - бормотал он, перегибаясь через ограду галереи, чтобы лучше разглядеть исполнительницу. – Вот она, минута роковая! Сейчас бедняжка грудью упадет на кинжал…Ах, как жаль! Как жаль, что это кинжал, а не меч, и что она выбросила свой окровавленный платок! Ведь чтобы изобразить скорбь, актер всегда закусывает платок! - Сударь, - Мадлена, уже готовая сама закусить если не платок, то кружевную манжету, решила перевести разговор на интересующую ее тему. – Я вижу, что Вы – большой знаток и тонкий ценитель театра. Скажите, как Вам понравился исполнитель главной роли? Взгляд убеленного сединами театрала вдруг стал проницательным и серьезным. Он положил свою сухонькую руку на кружево, украшавшее рукав платья Мадлены, и произнес: - Чрезвычайно талантливый актер! Один из лучших, смею вас уверить. Ведь что такое наш французский театр? Если играют трагедию – это сплошная поза и декламация, красивые жесты и заученные интонации. Если комедию – так до тошноты накормят публику низкопробными шутками! Но это в лучшем случае, в целом же – все серо и уныло как те тряпки, из которых шьют занавес…Только наши очаровательные актрисы и вносят лучик света в это царство беспросветной тьмы! Да, но я отвлекся…Актер, что сегодня играл Пирама, настолько же неподражаем, как Ричард Бёрбедж из «Глобуса» и Эдуард Аллейн из «Фортуны»…Вкладывает в исполнение всю душу! Всю целиком! Господин помолчал, погладил жемчужную серьгу у себя в ухе и вдруг спросил: - Не хотите ли взглянуть на лондонские театральные афиши конца прошлого века, мадемуазель? У меня собрана весьма внушительная коллекция оных.
Мельхиор Ла Моннэ: Пользуясь тем, что внимание публики было теперь полностью обращено на Тисбу, Мельхиор открыл глаза и стал следить за ходом спектакля. Беллетта сумела сильно отыграть сцену с кинжалом - когда она произносила слова о клинке, который, как предатель, краснеет от того, что пролил кровь своего хозяина, у актера и то мурашки пошли по коже, а у дамской части публики явно заблестели слезы на глазах. (Конечно, Мельхиору и присниться не могло, что через каких-нибудь лет сорок суровые критики будут издеваться над этой фразой как образчиком излишней напыщенности...) "Сборы есть... - умиленно раздумывал он, не забывая сохранять изящно-трагическую позу покойника, - слава нам обеспечена, во всяком случае, на некоторое время. Беллетта, небось, сегодня будет ночевать в какой-нибудь пышной постели... Недаром же она на братьев Бутвиль так поглядывала... Ах, и мне бы хорошо какую-нибудь чувствительную встречу! Вкусный обед..." На этом поток приятных мечтаний пришлось прервать, поскольку Тисба уже высказала все претензии к богам и людям и, прежде чем лишить себя жизни, бросилась на грудь усопшему возлюбленному. Сделала она это с такой горячностью, что Мельхиору пришлось незаметно упереться руками в пол, чтобы не поехать за кулисы вместе с "пригорком". - Каково? - торопливо шепнула Беллетта, награждая прощальным поцелуем хладное чело партнера. - Ах, какой успех! - Отойди на два шага, - так же тихо отозвался Мельхиор, - а то грохнешься головой и меня задавишь! Она вскочила, отступила, как он просил, и начала завершающий монолог. Еще несколько минут - и прекрасная Тисба с громким воплем рухнула на грудь Пираму. Все было кончено. Публика разразилась рукоплесканиями. - И хладный труп упал на пузо трупа, - ехидно прокомментировала "старуха", игравшая роль жестокой матери Тисбы. - Ужасная образовалась группа! Поднимайтесь, друзья! Поклон публике! Они кланялись усердно, впивая ощущение успеха и славы, такое редкое в их бродячей жизни; но мало-помалу все опомнились - публика расходилась и разъезжалась по домам, кто-то ахал, обнаружив исчезновение срезанного в толпе кошелька, а актеры, сразу сильно уставшие, мечтая о сытном обеде и сладком сне, наскоро смывали грим. Директор в уголке подсчитывал выручку, актрисы, полуодетые, заахали, когда два лакея в красно-желтых ливреях внесли корзину цветов - для всех женщин труппы, и отдельно - большой букет Беллетте, разумеется, с записочкой. Мельхиор, сменив пропотевшую рубашку на свежую, просто сидел на табурете и отдыхал всем телом.
Belle Fleur: Спектакль завершился, и Мадлена, равно спасаясь от внимания престарелого сатира и желая как можно быстрее пробраться за кулисы, встала одной из первых и, спустившись в партер, пробралась сквозь густую толпу зрителей с теми ловкостью и проворством, на которые способны лишь молодые и стройные женщины. Никого не толкая, она, подобно ручейку или юркой змейке, прокладывала себе путь к подмосткам – увы, давно ею оставленным. «Сколько же времени я не играла?» - мысленно спросила она себя и, подсчитав, пришла к неутешительному выводу: почти полгода! Добрых шесть месяцев, четыре из которых она, как птичка певчая, сидела в клетке, позолоченной щедрой, но оттого не менее властной рукой королевского адвоката. «Так и голос потерять недолго!» - подумала комедиантка и с сильно забившимся сердцем поднялась на сцену, чтобы затем, под прикрытием красно-желтых ливрейных спин и огромной корзины цветов проникнуть в актерскую гримерную. Перед тем, как переступить порог, она быстро сняла с лица надоевшую полумаску. Войдя, комедиантка сразу же почуяла знакомый дух театра: тягучие ароматы разнообразных парфюмов, коими актрисы явно злоупотребляли, терпкий запах пота разгоряченных игрою тел и специфические запахи средств для гримирования, из которых самыми пахучими были свинцовые белила на основе уксуса: с их помощью лица комедиантов приобретали необыкновенную, прямо-таки алебастровую белизну. Встретившись взглядом с актрисой, исполнявшей роль Тисбы, Мадлена заметила, что зрачки у той сильно расширены, отчего глаза сверкают как молнии в ночи. Неудивительно, что она так яростно набросилась на бездыханного Пирама: явно переборщила с белладонной. Впрочем, не актриса интересовала благодарную и восхищенную зрительницу: на табурете сидел тот, кто последние три дня занимал все ее мысли и днем, и ночью: премьер труппы собственной персоной! Неотразимый актер и ловец зрительских сердец – равно мужских и женских, о! сколько еще хвалебных эпитетов могла она подобрать к этому человеку? И каким трогательно простым и естественным казался король сцены сейчас, когда отдыхал после представления, явно отнявшего у него немало как физических, так и душевных сил. Растерянная и смущенная, взволнованная до глубины души, Мадлена просто стояла и молча смотрела на своего кумира полным обожания взглядом, не находя слов для объяснения своего присутствия в святая святых театра. Мода закапывать сок белладонны («красавки») в глаза для придания им яркости пошла из Италии. Однако при передозировке атропин, содержащийся в белладонне, вызывает приступы сильнейшего нервного возбуждения, иногда доходящего до бешенства. Мельхиор Ла Моннэ, если Вы против упоминания субретки, я эту часть из поста уберу
Мельхиор Ла Моннэ: Мельхиор вышел из задумчивости, чуть-чуть не дойдя до твердого намерения отправиться немедленно, не дожидаясь товарищей-актеров, в какой-нибудь трактир поблизости, чтобы плотно пообедать и насладиться своим успехом наедине с самим собой. Но его насторожило изменение в окружающей обстановке - вдруг наступила почти полная тишина, женщины прервали свое щебетание. Подняв глаза, он обнаружил, что причиной молчания является юная особа, никому здесь не известная, которая застыла у гримировального столика, явно созерцая нечто возвышенное. (Мельхиору не пришло в голову, что объектом созерцания является он сам - обычно на него смотрели несколько иным взглядом.) Особа была миловидна, свежа и нарядно одета. Мельхиору показалось, что он её где-то видел, но память не подсказала ни обстоятельств, ни имени. При гостье не было ни служанки, ни компаньонки, и потому как-то не верилось, что сия девица принадлежит к высшему обществу. Сделав такой вывод, Мельхиор приосанился и произнес бархатным голосом: - Что с вами, милочка? Вы заблудились, потеряли выход? Вам нужна помощь? Дорогая Белль, вводимые вами детали и подробности прекрасны, потому я никогда не против них!
Belle Fleur: Мадлена понемногу обрела дар речи, но по-прежнему чувствовала некоторую скованность из-за присутствия двух других актрис. Кто-кто, а она прекрасно знала, какие острые шпильки находятся в арсенале любой комедиантки и каким безжалостным насмешкам порой подвергаются в театре не в меру восторженные и пылкие поклонницы знаменитых актеров. Тем не менее, она все же решилась и заговорила: - О нет, месье, я не заблудилась! Напротив, я пришла именно к Вам и с поручением. Мой опекун, королевский адвокат мэтр Денизо, который, увы, не смог из-за неотложного судебного дела присутствовать на сегодняшнем представлении, но уже не раз видел Вас в других спектаклях, просил меня выразить наш общий восторг Вашей игрой и пригласить Вас отобедать в его особняке сегодня вечером. Всей душой надеюсь, что Вы окажете такую честь двум страстным театралам и поклонникам Вашего необыкновенного таланта! При слове «опекун» со стороны мадемуазель "Белладонны" донесся сдавленный, но вполне отчетливый смешок, однако Мадлена проигнорировала его со стоицизмом, достойным Сенеки или Марка Аврелия: ни один мускул не дрогнул на ее хорошеньком личике. Она терпеливо и почтительно ждала ответа на приглашение.
Мельхиор Ла Моннэ: Мельхиор, если можно так выразиться, расцвел: деньги он любил, что и говорить, но славу любил если не больше, то нежнее. А что могло быть более наглядным выражением славы, чем подобное приглашение? Если бы оно поступило от лица дворянского звания, как ни странно, это польстило бы актеру меньше - он знал, что дворяне часто общаются с людьми искусства просто ради забавы, от скуки, да и денежек своих они никогда не считают. А вот если на званый обед раскошеливается законник, человек наверняка расчетливый и серьезный... Упоминание об "опекуне" он, как и актрисы, расценил однозначно. Но если мэтр Денизо тратится на такую девушку, да еще готов и актера уважить... о, какой благородный, должно быть, человек! Воистину, это могло быть только искренним почитанием! - Мне чрезвычайно приятно слышать это, - важно произнес Мельхиор, поднявшись с табурета и приветственно склонив голову. Ему очень хотелось оглянуться и посмотреть, как реагируют на эту сцену все присутствующие, но это было бы слишком по-детски. Он сделал вид, что находится в помещении один. - С превеликим удовольствием принимаю ваше приглашение. Однако я не имел до сей минуты чести знать о мэтре Денизо и не представляю себе, где он живет. Надеюсь, вы укажете мне путь?
Belle Fleur: Мадлена, в ожидании ответа затаившая дыхание, с облегчением и радостью перевела дух и рассмеялась, стараясь, чтобы ее смех звучал как можно более нежно и приятно для слуха. - Ах, это совсем недалеко отсюда! – воскликнула она. – Улица Медников, через два дома от того места, где был злодейски убит наш славный король Генрих IV! Но пусть Вас это не смущает, сударь: нынче улица вполне безопасна, а к тому же снаружи меня ожидает слуга, который нас с Вами будет сопровождать. Тут она запнулась, сообразив, что не представилась сама и до сих пор не знает имени человека, которого с несвойственной ее полу смелостью только что позвала в гости. Говорить же о том, что до сих пор так и не смогла узнать имени своего кумира, на представлениях которого побывала не раз, она побоялась: вдруг неправильно поймет? Да и скорее всего, он был известен широкой публике только под сценическим псевдонимом, а настоящее имя скрывал. Она ведь тоже когда-то выступала под именем Белль Флёр… -Простите, сударь, я ведь даже не назвала себя, а представить нас друг другу некому... Бывшая комедиантка обвела изумленным взглядом гримерную в поисках подходящего для этой цели человека. Не найдя его, она справилась своими силами: - Мое имя - Мадлена Бельвиль, а мэтр Шарль Денизо – не только мой опекун, но и родной дядя со стороны матери. Я довольно рано потеряла родителей, и дядюшка с тетушкой, сами бездетные, взяли меня к себе. Сказав все это, Мадлена скромно опустила глаза, но уши навострила, ловя каждый звук, исходящий из угла гримерной, куда удалились обе актрисы, чтобы вдоволь похихикать и пошептаться. Будут ли они так же насмешничать, как при слове «опекун», после того как узнали, что она – порядочная девушка из уважаемой в обществе семьи, да еще и явилась в театр в сопровождении слуги? Поскольку в углу внезапно наступила полная тишина, Мадлена понадеялась, что укол шпилькой, сделанный ею совершенно непреднамеренно, все же попал в цель. Улица Медников (rue de la Ferronerie) знаменита тем, что 13 мая 1610 года здесь произошло громкое убийство - король Генрих IV пал от кинжала католического фанатика Равайяка. Находится в округе 4. Улица Тампль, где пока происходит действие эпизода, располагается в соседнем округе 3, в квартале Марэ и неподалеку от площади Вогезов. Я пользовалась вот этой интерактивной картой Кликните на номер округа и увидите подробное его описание с указанием исторических мест.
Мельхиор Ла Моннэ: Мельхиор был в восторге от нового знакомства. Ему нравилась и внешность, и имя Мадлены Бельвиль (даже если имя выдуманное, все равно), и то, как она себя ведет. Правда, если девица из порядочной семьи, это означало, что на быструю победу над предполагаемой добродетелью рассчитывать не стоит, но вкусный обед в зажиточном доме с приправой даже из легкого флирта был достаточно заманчивым финалом удачного дня. - Как печально, когда судьба лишает дитя родительского попечения слишком рано, - сочувственно произнес он. - Но когда находятся добрые опекуны, это большая удача! При этих словах Ла Моннэ бросил выразительный взгляд в сторону болтушек, укрывшихся в углу, давая понять, что лично он в данный момент принимает на веру все сказанное. - И как приятно сознавать, что твое искусство находит отклик в душе столь почтенного человека! - воодушевляясь все более, продолжал он. - С превеликим удовольствием принимаю ваше приглашение. Позвольте заверить вас, что я, Мельхиор Ла Моннэ, хорошо знаю свет и людей, но столь очаровательных созданий мне видеть не приходилось! Это было, конечно, преувеличением, но в данный момент актер свято верил в свои слова. Наскоро глянув в зеркало, чтобы удостовериться, что пятен грима нигде не осталось, он водрузил на голову свой пышный артистический берет и объявил: - Ведите же меня, о прелестное дитя! Право, в вашем обществе мне будет казаться, что мы идем не по скучным улицам Парижа, а по волшебным тропам сада Армиды!
Belle Fleur: Дорогой отец! Я, с Вашего позволения, оставляю за кадром описание пути из театра в особняк: ведь самое важное нас ждет впереди! Путь от зала для игры в мяч до особняка мэтра Денизо не занял много времени. Верный Жак, подуставший от усердных возлияний в соседнем трактире, шел, как всегда, чуть позади, придавая компании законченный вид. Мадлена щебетала всю дорогу как птичка, рассыпаясь в похвалах как постановке в целом, так и мастерству главного исполнителя и с почтением и восторгом верного адепта выслушивала его реплики и замечания. Войдя в дом вместе с дорогим гостем, она уже предвкушала как пойдет с ним рука об руку к накрытому столу, как вдруг вся похолодела, вспомнив, что за картина* висела на стене столовой напротив места, которое обычно занимал мэтр Денизо. Королевский адвокат питал к этому предмету изящного искусства особые чувства и часто говаривал, указывая на него серебряной вилкой или ложечкой: - Ангел мой, это страшно возбуждает аппетит! Ничего особенно страшного в том, чтобы гость увидел картину не было, кроме того факта, что мэтр Денизо попросил художника придать лицу спящей богини черты своей нынешней любовницы. Остальную часть Венеры художник рисовал по памяти со служанки из соседнего дома. Но откуда это было знать господину Ла Моннэ? Вдруг сложит два и два и решит, что Мадлена – девушка без моральных устоев, а ее так называемый дядюшка – на самом деле и не дядюшка ей вовсе! Она внушающим трепет взором посмотрела на слугу, только что принявшего у гостя берет и верхнее одеяние, и проговорила: - Жак! Вы не забыли задернуть портьеры в столовой? Слуга, для которого нежданный гость был terra incognita (в отличие от ожидавшегося ранее судьи, любившего разглядывать творение неизвестного мастера не менее хозяина дома), сразу все понял и встрепенулся: - С Вашего позволения, мадемуазель, еще раз все проверю, а заодно помешаю поленья в камине. Сказав это, он рысью понесся вверх по лестнице. Мадлена лучезарно улыбнулась спутнику: - Господин Ла Моннэ, Вы хотите сразу пройти к столу, или желаете взглянуть на собрание сочинений испанских драматургов в библиотеке? *Столовую мэтра Денизо украшала сюжетная копия шедевра Симона де Вио, но, разумеется, написанная кистью неизвестного автора. Вместо нее была повешена копия или подобие этой Дорогой Мельхиор Ла Моннэ, на визите в библиотеку вовсе не настаиваю: Мадлена просто тянет время, чтобы дать слуге возможность перевесить картину.
Мельхиор Ла Моннэ: Ла Моннэ, разумеется, не мог знать, в чем истинная причина произошедшей заминки - но саму заминку отлично заметил. Его покойная маменька смотрела подобным взором на служанку, когда обнаруживала, что та забыла начистить столовое серебро, которым хозяйка намеревалась похвалиться перед важным гостем. Маменьку актер вспоминал редко, и то, что прелестная юная особа вдруг напомнила ему о почтенной мадам Ла Моннэ, очень удивило его. Но вокруг было столько всего интересного, что эта мысль быстро улетела. Даже в прихожей чувствовалась солидность дома: на стенах деревянные панели, украшенные резьбой, пол из серых и белых плит чисто выметен, на слуге приличная, хотя и не новая, одежда, и какой расторопный - сразу же помчался исполнять! "Уж этот серебро начистить не забудет, - подумал Мельхиор. - Но, может, вино не то подал?" В общем, ему было безразлично, что там могло быть не так, главное - чтобы вовремя подали еду. После спектакля есть хотелось ужасно. Но огорчать милую хозяйку не следовало, и потому он ответил со скромным достоинством служителя муз: - Боюсь, что радости чревоугодия ослабят мой интерес к возвышенным предметам. Потому, сударыня, я бы предпочел взглянуть на вашу библиотеку сейчас!
Belle Fleur: Поднимаясь вверх по лестнице, Мадлена увидела, как из столовой вышел Жак с картиной в руках и быстро направился в конец коридора – туда, где была темная комната, забитая старыми вещами. Рассудив, что путь к столу расчищен, она обернулась к гостю: - Как же я глупа и невнимательна, сударь! Вы ведь страшно устали после такой сложной постановки и наверняка голодны! Книги же никуда от нас не денутся: как любит говорить мэтр Денизо, духовная пища не прогоркает и не портится. Двустворчатая дверь столовой была первой в ряду других. Подбежав к ней и настежь распахнув створки, Мадлена пригласила: - Милости прошу к столу, проходите и садитесь, дорогой господин Ла Моннэ! Окинув испытующим взглядом просторную, залитую светом свечей, комнату, она с удовлетворением заключила, что все сделано, как должно: стол, покрытый камчатной скатертью, был уставлен тарелками с закусками и жарким, мисками с паштетом и горшочками с бульоном и супом-пюре, от которых поднимался аппетитный пар. Бутылки с французскими, испанскими и португальскими винами из погребца мэтра радовали глаз своими округлыми боками. Столовое серебро сияло. Высокие уютные кресла так и манили побыстрее в них расположиться. На краю стола стояла большая чаша с водой для омовения рук, в которой плавали распаренные ромашка, майоран и розмарин, рядом с ней лежало полотенце кипрского льна. Со стены на все это великолепие сурово взирал святой Иероним, осуждая чревоугодников. А может быть, и втайне завидуя им, поскольку в его распоряжении была исключительно пища духовная: покрытый пылью веков фолиант и выбеленный временем череп, долженствовавшие вызывать раздумья о тщете всего сущего. Дорогой отец, меню обеда было расписано чуть выше. Вина – по Вашему вкусу здесь
Мельхиор Ла Моннэ: Окинув взором представшую ему картину, Мельхиор искренне восхитился, так как все детали обстановки и угощения вполне соответствовали и обещаниям новой знакомой, и его мечтам. - О, мадемуазель, что за восхитительное зрелище! Как чувствуется заботливая женская рука! И как уместна здесь эта поучительная картина: пируя за этим столом, можно одновременно предаваться невинным радостям жизни и не забывать о тщете всего сущего! Однако к чему так много вина? Не ждете ли вы еще гостей? Признаться, мне очень не хотелось бы воздерживаться долго - игра на сцене так утомительна, и я ужасно проголодался! Как правило, Ла Моннэ не возражал против больших компаний, ведь тогда ему удавалось поговорить об искусстве вообще (и о себе в частности) сразу со многими людьми. Но сегодня... о, сегодня ему очень хотелось уюта и тишины... не той тишины, которая предшествует любовному дуэту в постели, а такого... семейного, милого покоя.
Belle Fleur: Вина действительно было много – в расчете на судью, который представлял из себя поистине бездонную бочку. Но гостю об этом знать совсем не следовало. - Ах, господин Ла Моннэ, - объяснила Мадлена, наполняя его бокал рубиново-красным благородным напитком, ведшим происхождение из бургундских виноградников, - Мэтр Денизо не знал Ваших вкусов, оттого и распорядился поставить на стол все самое лучшее и разных сортов, чтобы было из чего выбирать. Глоточек того, глоточек сего… Говоря это, Мадлена ломала голову над тем, как объяснить отсутствие хозяина дома, от которого, по ее словам, и исходило приглашение. Вдруг ее осенило: она посмотрела на гостя и быстро добавила: - Кстати, ума не приложу, где же дядюшка. Проверю-ка я, не в кабинете ли он. Иногда он засыпает за письменным столом, утомленный работой над речью. Пожалуйста, принимайтесь за еду, а я сейчас вернусь. Встав из-за стола, Мадлена торопливо покинула столовую и прошла в соседнюю комнату – кабинет королевского адвоката. Утренняя записка мэтра лежала на прежнем месте, под чернильницей. Она схватила листок и вернулась с ним в столовую. - Какая досада, сударь! – воскликнула комедиантка, издалека показывая гостю бумажку, - Дядя сообщает, что в деле его знатной клиентки, госпожи М***, открылись неожиданные и отягчающие обстоятельства, и он не вернется, пока досконально не обсудит с ней свое завтрашнее выступление в суде! Он страшно сожалеет о своем отсутствии и выражает надежду, что ему еще представится случай встретиться с Вами в самое ближайшее время. Видимо, это лакей госпожи М*** доставил записку, пока нас с Вами не было..., - задумчиво заключила она. Мадлена сокрушенно покачала головой, сунула записку за корсаж и снова заняла свое место за столом: - Несмотря на это, мы не должны лишать себя удовольствия отдать должное кулинарному искусству Полины. А скажите, сударь, Ваша труппа еще долго будет оставаться в Париже? Этот важный вопрос она задала, накладывая в тарелку гостя паштета и пододвигая к нему поближе блюдо с горячими ржаными булочками.
Мельхиор Ла Моннэ: Мельхиор уселся поудобнее на стул, солидный, как и вся здешняя обстановка, насладился ароматом паштета и булочек, но прежде чем насладиться также и их вкусом, ответил с важностью человека осведомленного: - Думаю, вы понимаете, мадемуазель, что если бы срок пребывания в столице зависел только от наших пожеланий, то мы бы вообще никогда отсюда не уехали - разве что летом, когда в Париже невыносимо душно, стоило бы отправиться куда-нибудь, где воздух почище! - произнося эту тираду, он не спеша разрезал пару булочек, затем положил на каждую половинку по куску паштета, полюбовался на свое произведение и продолжил: - Но все зависит от капризов Фортуны, увы! Сегодня мы рискнули показать публике пьесу, которая может обеспечить нам благожелательность одних важных лиц - и недовольство других, не менее, а может, и более важных. Если возьмет верх недовольство, то нам не поможет даже то, что зрители хотели бы видеть нас на подмостках каждый день - достаточно одного слова.... - Тут он возвел глаза к потолку, показывая, откуда может грянуть это слово - и мы вынуждены будем уехать. Таковы превратности жизни актеров. Вот почему мы всегда спешим насладиться кратким моментом удачи и отдохновения! Теперь уж точно настал такой момент - Ла Моннэ изящно поднес ко рту первую половинку булочки и откусил.
Belle Fleur: «Уехать»! Смутное, давно притаившееся в глубине души желание встало перед Мадленой во всей своей определенности благодаря случайно сказанному слову. Она обвела взглядом роскошно обставленную столовую своего покровителя. Мимолетный обмен взглядами в ювелирной лавке, смущенное понимание, промелькнувшее в глазах и словах ювелира, когда он заворачивал ожерелье, подсказали ей, что она далеко не первая в ряду юных любовниц королевского адвоката. Не первая – и, увы, не последняя. О том, что он сделает ее своей женой, и думать не приходилось. Кстати, действительно ли он уехал по делу так неожиданно и надолго? Что это за дела такие, ради которых пожилой мужчина оставляет в одиночестве юную красавицу и разрешает ей принимать гостей? Возможно, он ищет предлог, чтобы порвать с ней ради новой пассии. Возможно, недалек тот день, когда она снова окажется в одиночестве на чердаке какого-нибудь унылого трактира. Фортуна свела ее с премьером крепкой и популярной труппы, а значит, надо использовать эту пусть и призрачную, но возможность вернуться к тому, что, как она считала, было ее призванием и смыслом жизни. Мадлена устремила посерьезневший взгляд на изображение святого Иеронима и после краткого безмолвного совещания с ним, начала говорить: - Отведайте этого, - актриса заботливо пододвинула к гостю блюдо с запеченными перепелками, которые распространяли вокруг себя пьянящий аромат душистых трав. – А суфле из фазана с артишоками просто тает во рту…попробуйте! И не удивляйтесь тому, что сейчас услышите, дорогой господин Ла Моннэ. Не дивитесь, что я буду с Вами откровенна, как на исповеди: я с первого взгляда почувствовала к Вам полное доверие, как к близкому другу или родственнику…Моя матушка, Арлетта, в которую я, надо сказать, пошла и лицом, и фигурой, сбежала из дому с бродячей труппой, когда ей было четырнадцать лет. Я же, если можно так выразиться, родилась и выросла на подмостках и в доме дяди чувствую себя как птица, запертая в золотой клетке. Из груди Мадлены вырвался тяжелый вздох. - Понимаете, я с самого детства мечтала стать великой актрисой! Такой, как итальянка Андреини или наша Метивье-Ленуар…Мой дядя – прекрасный и достойный человек и любит меня, как родную дочь, но он никогда не разрешит мне заняться актерским ремеслом, которое, как он считает, отняло у него сестру. Мало того: он задумал выдать меня замуж за своего знакомого, королевского судью Деверо. О господи! Видели бы Вы этого противного старикана! Представьте: он обожает отварные куриные гузки! – Мадлена сморщила свой милый носик, выказывая крайнее отвращение к вкусам своего суженого. – У него подагра! Лысина! Он толст, как винная бочка и ровным счетом ничего не понимает в театре! К тому же всему Парижу известно, что у него на содержании шестнадцатилетняя девчонка! Но дядя не хочет понять, какую глубочайшую неприязнь я испытываю к господину Деверо: он только и толкует мне с утра до вечера, какая это выгодная партия и даже назначил день венчания! Ах, если бы судья хоть отдаленно напоминал Вас – я бы еще смирилась, а так…Я сбегу, сбегу, как сделала моя несчастная мать! Ни за что не пойду под венец с этим старым развратником и пропойцей будь он трижды судьей! Поток лжи, приправленной крупицами правды, изливавшийся из ее хорошеньких уст, комедиантку нисколько не смущал: она твердо верила в то, что часто ложь бывает выгодна и приятна не только обманщику, но и тому, кого пытаются обвести вокруг пальца. А уж любой мужчина только рад обманываться в присутствии молоденькой и хорошенькой особы. Мадлена на всякий случай приняла томную и обворожительную позу, которая позволяла гостю в полной мере оценить изящество и соблазнительность ее фигурки, а голубые глаза взирали на короля сцены с мольбой и ожиданием того, что ее горести вкупе с горячим желанием посвятить себя искусству встретят полное понимание.
Мельхиор Ла Моннэ: Суфле из фазана и впрямь было весьма нежным, только потому Мельхиору удалось не поперхнуться, заслышав удивительные признания его юной хозяйки. Тут же в нем заговорила выработанная с годами осторожность, и он, продолжая как будто бы безмятежно вкушать дивные яства, внимательно слушал, оценивая каждое слово. Особенно поразило его сообщение о матери милой девицы. Во дни бурной юности Мельхиор знавал, о да, знавал одну Арлетту... И да, действительно, поначалу она была столь же мила, свежа, как мадемуазель Мадлена, великолепно сложена, а какой темперамент! Мельхиор мысленно застонал: темперамент Арлетты, хотя и приносил ему немало удовольствий в ночные часы, имел свою оборотную сторону в виде бурных сцен негодования, капризов и прочего в том же духе - в часы дневные. Кроме того, Арлетта пребывала в святом убеждении, что любящий мужчина просто обязан осыпать возлюбленную побрякушками, платьями, лентами, в общем, всем, что она пожелает. Вспомнив все это и осторожно взглянув поверх еды на свою собеседницу, Ла Моннэ вдруг осознал, что сходство с матерью могло заключаться также и в умении ловко обводить влюбленных дурачков вокруг пальца. Он почему-то ни на миг не усомнился, что речь идет о какой-то другой Арлетте - совпадало и время, и описание внешности. Вот только не было в свое время никакого разговора о солидном и зажиточном доме, родителях, брате... - Ваша история глубоко тронула меня, - осторожно заговорил Мельхиор, когда сообразил, что дальнейшее молчание может показаться неприличным. - Тяга к миру искусства бывает непреодолима, это я знаю по себе. Но для женщины, тем более столь юной, служение Мельпомене сопряжено с немалыми трудностями. Если вы выросли среди актеров, то должны хорошо это знать сами. А теперь, когда вы пожили какое-то время в такой роскоши, в такой неге, вновь подвергаться всем превратностям пути? Хорошо ли вы все учли? К тому же ваш дядя... он служитель закона, он может возбудить преследование против нас... лично против меня, сочтя ваш отъезд с труппой похищением. Вы об этом не думали, дитя мое? Последние два слова вырвались у него совершенно непроизвольно, но тут же мелькнула волнующая догадка: а вдруг? Вдруг это очаровательное создание - плод их любви? Как она сказала? "С первого взгляда почувствовала полное доверие, как к близкому другу или родственнику"? Случайно ли это? Вопросы множились, как мухи над блюдечком с вареньем, но Мельхиор пока отогнал их все, решив сперва услышать ответ Мадлены.
Belle Fleur: - Нега? Роскошь? – в волнении Мадлена схватила бокал гостя и отпила из него добрый глоток. – Ни нега, ни роскошь не вызывают у меня неприязни, но что они значат в сравнении с аплодисментами зрителей, с тем неземным восторгом, который испытываешь, выходя на подмостки? Что касается судебного преследования, дорогой господин Ла Моннэ, - этого не будет. Скажите, как мой опекун узнает, куда я подевалась? Кто ему расскажет? Какая связь между Вами и мной? Жак, который сопровождал нас сегодня, не знает ни имени Вашего, ни звания. Мы вышли вместе из театра, а он ждал снаружи! Для него Вы – один из зрителей, знакомый мэтра, с которым я случайно встретилась на представлении! В свое время моя мать сбежала, но о том, что она стала комедианткой, ее семья узнала лишь тогда, когда блудная (в переносном смысле, разумеется!) дочь вернулась в родные пенаты, желая пристроить меня в надежные родственные руки – она чувствовала, что скоро умрет, бедняжка! Мадлена изящно промокнула сухие глаза краешком кружевной манжеты. - Ах, господин Ла Моннэ! Кровь – не водица! Только родной отец, если бы он у меня был, мог бы возбуждать иски и все остальное, что нужно, в попытке найти свою кровинушку. А опекун, пусть даже и дядя по матери – это всего лишь опекун. Он, конечно, расстроится, но, уверяю Вас, мой отъезд не разобьет ему сердце. Однажды я случайно подслушала, как он говорил госпоже Денизо, тогда еще живой и здоровой: «Поверь, ангел мой: яблочко от яблони недалеко падает! Боюсь, что Мадлена пойдет по стопам своей несчастной матери! Безотцовщина, плод греховной связи – это клеймо на всю жизнь почище королевской лилии!» Она перевела дух и налила гостю вина другого сорта в чистый бокал. Пора было пускать в ход артиллерию – пушечный залп из кулеврины был призван окончательно рассеять сомнения гостя, ежели таковые остались после кавалерийских атак и бросков легкой пехоты, коими были высказанные ею ранее аргументы и доводы. В Мадлене странным образом уживались изворотливость и наивная, прямо-таки детская вера в людей: довод, который она приберегла напоследок, любой разумный человек назвал бы поступком неосторожным и даже опасным, но сама юная комедиантка не испытывала ровно никаких сомнений или опасений. Она видела перед собой только цель – и не замечала препятствий. Актриса положила свою маленькую ручку на рукав гостя и многозначительным тоном сказала: -Господин Ла Моннэ! Я прекрасно помню, какие сложности испытывали те бродячие труппы, в которых нам с матерью приходилось играть. Вечная нехватка наличности! Месяцами перебиваешься с хлеба на воду, мечтая о куске мяса, и перелицовываешь старые платья. Как мы с матерью бедствовали – словами не описать! Я ни у кого на шее сидеть не собираюсь, уверяю Вас! Своих денег у меня, разумеется, нет, но есть одна ценная вещь, которая мне принадлежит, и которую легко обратить в звонкую монету и купить на вырученные деньги и сценические костюмы, и все прочее, что нужно актрисе. Сейчас я Вам ее принесу и покажу! И, поднявшись из-за стола, она быстрым шагом покинула столовую, предоставляя гостю возможность спокойно поесть и как следует обдумать ее слова в тишине.
Мельхиор Ла Моннэ: Как только прелестная Мадлена покинула столовую, к Мельхиору вернулась способность здраво рассуждать. В том, что эта юная и неглупая девица является дочерью той самой Арлетты, у него сомнений почти не осталось. А вот является ли она, с другой стороны, его дочерью? Это был вопрос большой и, скорее всего, неразрешимый. С третьей стороны, если сие есть дщерь Арлетты (Мельхиор отчего-то даже в мыслях вдруг перешел на высокий стиль), то примерно половине её слов не стоит верить. Ибо маменька её обладала чудесной способностью сплетать подлинные факты и собственные фантазии. На сцене, когда приходится порой импровизировать, эта способность весьма уместна. В жизни - наоборот... Для придания мыслям большей ясности Ла Моннэ обстоятельно полакомился перепелочкой, обсасывая все косточки, и пришел к выводу, что правда, наглядно подтверждаемая окружающей обстановкой, заключается в том, что хозяин дома в самом деле зажиточен и что Мадлена пользуется здесь правами хозяйки. Кроме того, не подлежало сомнению стремление девушки вновь выйти на сцену - кто хоть раз отведает этого хмеля, тот всегда будет стремиться попробовать еще раз... "В общем, она не так уж много и присочинила, - подытожил Ла Моннэ, запивая пряную птичку легким, приятным вином из налитого Мадленой бокала. - Мэтр Денизо или как его там, разумеется, никакой не дядя и никакого толстого и противного жениха в окрестностях не наблюдается. Уж больно ладно история скроена, точь-в-точь сцена из какой-нибудь комедии!" Он постановил сделать вид, что верит всему, подыграть и посмотреть, как поведет себя милая плутовка дальше.
Belle Fleur: Вихрем ворвавшись в спальню, Мадлена поискала глазами ожерелья: две змейки, красная и белая, сплетясь в любовном объятии, лежали у вазы с фруктами. Какое выбрать? Она представления не имела, сколько в точности стоит каждое, но понимала, что обе вещи – дорогие, баснословно дорогие. Широко известная история о том, что король Генрих III преподнес в дар своей супруге жемчужное ожерелье стоимостью в двадцать пять тысяч экю*, всплыла в ее памяти. Правда, королевское ожерелье славилось тем, что состояло из десятков рядов отборного жемчуга, а «ее» представляло из себя всего-навсего одинарную нитку хорошо подобранных, но не таких уж крупных зерен. И все же оно должно было стоить немалых денег! Актриса задумалась, припоминая сцену в ювелирной лавке. Сколько же заплатил мэтр Денизо? Мадлена закрыла глаза и сосредоточилась: вот мэтр развязывает кошель и начинает выкладывать на прилавок золотые кругляши. Один, два…пять, десять. Кучка монет, которые ювелир убрал со стола, была не такой уж и большой: пистолей десять - пятнадцать от силы. Как же так?! И вдруг головоломка сложилась, и Мадлена чуть было не рассмеялась: адвокат ничего не покупал! Да и не мог он приобрести сразу две дорогущие вещи – в кошеле столько монет не поместилось бы. Он взял их на время, в аренду, выдав мэтру Фюретьеру залог – и делал он это явно не в первый раз! Фюретьер ведь сам предложил ему ожерелья, намекнув на прошлые сделки: он полностью доверял своему постоянному клиенту, и ему было выгодно получать стоимость драгоценности по частям, не расставаясь с самой вещью! Святая Магдалина, сколько же девушек попользовалось этой соблазнительной вещицей до нее? Мадлена мгновенно прониклась глубочайшим презрением ко всему племени судейских и адвокатов. Престарелый сатир! Ходит по кладбищам и подбирает бедных отчаявшихся сироток, чтобы потом пустить им жемчужную пыль в глаза и развратить, да, развратить! Сладкоречивый демон, коварный обольститель, растлитель невинных дев! Но ничего, заплатить ему придется, а куда он денется, когда она исчезнет, унеся с собой главный инструмент его греховных козней? Но обставить все надо так, чтобы это выглядело не как побег, а как несчастный случай. В Париже легко затеряться, а уж молоденькие и красивые девицы то и дело становятся жертвами злодеев и бесследно исчезают в мрачных запутанных переулках города. Мадлена присела на кровать: она уйдет в том, что на ней надето, не взяв ничего, кроме жемчуга. После, продав драгоценность, накупит себе уйму новых нарядов и всего прочего, что нужно для жизни и сцены. А сейчас надо было уломать господина Ла Моннэ, заручиться его согласием и поддержкой, вырвать у него обещание того, что место в труппе ей обеспечено. Если же он откажется наотрез – она все равно уйдет из этого дома: в Париже комедиантов пруд пруди, на этот раз она будет настойчивой и добьется своего. А вот содержанкой она больше никогда не станет, увольте! Комедиантка встала и решительным шагом направилась к выходу из комнаты. Оказавшись в коридоре, она тихонько подкралась к двери столовой и замерла, прислушиваясь. Внутри царила тишина. Впрочем, она и не ожидала, что в ее отсутствие премьер будет декламировать монологи или читать стихи. Мадлена прильнула к замочной скважине: гость подносил к губам бокал с вином. Выражение его лица показалось актрисе задумчиво-расслабленным. Хороший момент, чтобы вернуться! Открыв дверь, комедиантка вошла и лебедем проплыла к столу. -Милый, дорогой господин Ла Моннэ! – присаживаясь рядом с гостем, пропела она самым сладким голоском, и придвинулась ближе, показывая ему нанизанные на крепкую нить жемчужные зерна. – Взгляните на это чудо ювелирного искусства! Угадайте, сколько оно стоит? Мадлене и самой было бы интересно узнать истинную стоимость ожерелья: раз жемчуг был в таком почете у особ королевской крови, то должен был цениться дороже сапфиров, рубинов и заурядных кораллов. А главное - она собиралась предложить господину Ла Моннэ стать посредником между ней и директором труппы и готова была отдать часть вырученных денег на нужды постановок как оплату своего вхождения в штат. А что делать? Иногда приходится жертвовать тем малым, что у тебя есть, чтобы добиться большего. Она выпустит из рук синицу, чтобы поймать журавля. *А. Дюма «Графиня де Монсоро»
Мельхиор Ла Моннэ: Мельхиор уже насытился вдоволь прекрасными яствами, а сытость, как известно, затуманивает разум. Однако мысль о возможном родстве милой мадемуазель Мадлен с не менее милой, но притом весьма ловкой мадемуазель Арлеттой заставила его держаться настороже. Появление на сцене... то бишь на столе жемчужного ожерелья было ходом довольно неожиданным. Чтобы сообразить, как на него ответить, Ла Моннэ долго вертел красивую вещицу в руках, поднес поближе к свету, пощупал отдельные бусины и даже понюхал зачем-то. Не мог же он прямо сказать, что разбирается хорошо лишь в стекляшках, пригодных в качестве реквизита, а настоящих жемчугов, по сути, и не видывал иначе как издали, на богатых дамах, приходивших смотреть спектакли? - Мне кажется, милая моя хозяюшка, - наконец произнес он, придав своим интонациям должную внушительность, - что этот жемчуг довольно высокого качества и в хорошем состоянии. Однако определить его стоимость я затрудняюсь, поскольку она зависит и от того, где его покупали, и от моды, и даже от порядочности продавца. Мне когда-то продали золотую пряжку для шляпы, которая на поверку оказалась просто позолоченной медной... (Мельхиор умолчал о том, что подделку выбирал сам и нарочно, поскупившись тратиться на золото.) Но это - подлинный жемчуг, насколько я могу судить. Думаю, что каждая бусина стоит около пистоля. Однако зачем вы спрашиваете меня? Не лучше ли посоветоваться с каким-нибудь ювелиром? Я знаю одного на мосту Сен-Мишель...
Belle Fleur: Мадлена еле удержала вздох разочарования. Не в господине Ла Моннэ - о нет! Она все с тем же восторгом и обожанием смотрела на своего кумира. Разочаровалась она лишь в том, что он не назвал цену: теперь придется навязывать ему свое мнение, а это неправильно, особенно когда имеешь дело с мужчинами. Она также сделала зарубку в памяти по поводу ювелира с моста Сен-Мишель: к мэтру Фюретьеру она никоим образом обратиться не могла. -Уверяю Вас, жемчуг - настоящий! - сказала она, - Это фамильная драгоценность, доставшаяся мне от бабушки. Моя мать, как Вы понимаете, ею не владела, потому как не жила в отчем доме. Но когда я оказалась под кровом дядюшки, он первым делом показал мне это ожерелье и сказал, что оно мое по праву и я могу распоряжаться им, как захочу. Стоимость его весьма и весьма высока. Я легко смогу выручить за него не менее двух тысяч экю, представьте себе. Это около шести тысяч ливров! Так вот, дорогой господин Ла Моннэ, я готова отдать большую часть этих денег на нужды Ваших коллег и постановок в обмен на место в труппе. Станьте моим посредником и поручителем в переговорах с директором, прошу Вас! Я также готова пройти любое вступительное испытание: сыграю на лютне, спою, станцую, прочитаю монолог Цыганки из комедии господина Арди или же из Ада или Рая мессира Данте. Хотя я и не понимаю по-итальянски, я специально заучила десятка три терцин наизусть, чтобы при случае иметь возможность выступить с итальянскими актерами, коих в Париже довольно много.
Мельхиор Ла Моннэ: Названные девушкой суммы приятно поразили Мельхиора - ради такого можно было и пойти на риск "похищения" прекрасного цветочка из огорода мэтра Денизо. Какое же это похищение, если пташка сама рвется вон из позолоченной клетки? Да еще такая одаренная пташка! Ну что ж... - потерев пальцами подбородок, задумчиво произнес он, - если ваша тяга к театральному искусству столь сильна, что вы готовы презреть даже родственные узы... Если ваши жемчуга действительно стоят такой суммы, то лучше вам оставить эти деньги при себе - для поступления в труппу хватит и гораздо меньшего взноса. Главным вашим взносом должен стать ваш талант, моя милая! ("И внешность, - добавил он про себя. - Но хвалить я вас, голубушка, нее буду. Так-то оно разумнее!") Я уже почти готов оказать вам содействие, но... не могли бы вы продемонстрировать ваши умения прямо сейчас? Я бы хотел послушать, как вы поете!
Belle Fleur: Услышав предложение спеть, Мадлена обрадовалась, как дитя, и чуть не захлопала в ладоши от радости: пение и игра на лютне были, пожалуй, ее самой сильной стороной. Но что же исполнить, ведь игривая любовная песенка в присутствии такого серьезного господина вряд ли уместна. Она встала со своего места: - С превеликим удовольствием, мэтр Ла Моннэ! Накануне отъезда королевского адвоката Мадлена целый вечер развлекала своего покровителя песенками чрезвычайно фривольного содержания, а потому лютня до сих пор покоилась на небольшом, покрытом скатеркой, столике. Это была самая дорогая вещь среди ее нехитрого имущества. Корпус инструмента был изготовлен из клена, а шейка – из более легкой древесины и имела накладку из черного дерева. Мадлена берегла лютню, как зеницу ока, обращаясь с ней бережнее, чем мать с новорожденным младенцем и исправно посещая в каждом новом городе лютье, - мастера, который проверял состояние этого чудесного инструмента и, если это было необходимо, производил замену струн и мелкий ремонт. Подойдя к столику и взяв с него лютню, юная музыкантша села на резной табурет у окна. -Премилая и задушевная песня в духе рондо, - сказала она так, как будто объявляла номер, и, тронув сдвоенные струны, запела своим чистым, хрустальным голоском: - Я - маленькая балерина, Всегда нема, всегда нема, И скажет больше пантомима, Чем я сама. И мне сегодня за кулисы Прислал король Влюбленно-бледные нарциссы И лакфиоль... И, затаив бессилье гнева, Полна угроз, Мне улыбнулась королева Улыбкой слез... А дома, в маленькой каморке, Больная мать Мне будет бальные оборки Перешивать. И будет штопать, не вздыхая, Мое трико, И будет думать, засыпая, Что мне легко. Я - маленькая балерина, Всегда нема, всегда нема, И скажет больше пантомима, Чем я сама (с) Пока Мадлена пела, с ней случилось самое страшное, что может случиться с комедиантом: она приняла близко к сердцу отыгрываемую роль. Начав во здравие, она закончила за упокой: на последней, финальной ноте, голос ее сорвался. Несколько мгновений она невидящим взглядом смотрела в противоположную стену, потом отложила лютню и встав с табурета, неверными шагами подошла к гостю. - Мама любила эту песню больше других, - сказала она дрожащим голосом, глядя в глаза актеру, - Она меня научила играть и петь, и всегда говорила, когда я исполняла эту песенку в ее присутствии: «Ах, Мадлена, если бы у тебя был отец – никакой король тебе не был бы нужен, и никакая злая королева не страшна» Комедиантка упала в кресло и закрыла лицо руками: то ли от стыда, что провалила испытание, то ли от искреннего горя, которое нахлынуло на нее при воспоминании о матери.
Мельхиор Ла Моннэ: Слушая песенку, Мельхиор , хоть она и звучала лишь несколько минут, испытал самые разнообразные чувства. Здесь было и искреннее восхищение исполнительским мастерством столь юной девицы, и радость от того, что ему повезло сделать такую находку - в голове его уже зарождались грандиозные театральные планы, - затем возникло сентиментальное восхищение старой песенкой, которую он, бывало, слыхивал не раз... в том числе и от Арлетты... и наконец, сердце его забилось сильнее аккурат в тот момент, когда по той же самой причине голос изменил Мадлене. - Ах, милое дитя, - сказал он, подойдя к креслу и ласково положил руки на плечи девушки, - вы талантливы, и у вас была хорошая школа. Я уже не сомневаюсь в том, что знал вашу мать, хотя в те времена она была... хм... я никогда не сомневался в её искусстве, но у нее был капризный и нелегкий нрав, и мне трудно представить ее доброй и любящей матерью. Но рождение ребенка часто меняет характер женщины, в этом я убеждался не раз, да и вообще отношения с мужчинами - это одно, а с родным существом - совсем другое. И сам я, честно сказать, а те годы был... хм... в общем, я порхал, как ронсаровский соловей, от розы к розе. Мне приходилось встречать среди актеров дружные, много лет живущие вместе пары, хотя это и великая редкость. Но мне казалось скучным такое постоянство. Теперь я сожалею об упущенных возможностях и часто чувствую, как мне не хватает чего-то настоящего... такого, что не нужно рядить в театральные ризы и украшать картонными коронами, что останется со мною, даже когда возраст или житейские перипетии заставят меня уйти с подмостков. Вы понимаете меня, о мой прекрасный цветок? Bravo, monsieur Vertinsky! Многим удается прославиться в веках последующих, но чтобы ещё и в веках прошедших...
Belle Fleur: Исхожу из представления, что персонаж Мельхиора Ла Моннэ стоит за спинкой кресла позади Мадлены, положив руки ей на плечи -Да, понимаю…, - прошептала Мадлена, немного ободренная тем, что ее исполнение не вызвало язвительных насмешек со стороны корифея сцены. – Ах, простите, я слишком разволновалась, мэтр: слова простые и наивные, но так и берут за душу. Жаль, не знаю имени автора: я всегда считала, что это народная песня, из тех, что поют во время гуляний подвыпившие горожане. Комедиантка доверчиво прижалась щекой к правому плечу, на котором покоилась рука гостя и задумчиво сказала: -Неужели Вы и вправду были так близко знакомы с моей матушкой, дорогой мэтр Ла Моннэ? Поверить не могу, как тесен мир! Вы совершенно правы: она была, как ни тяжело это признавать родной дочери, взбалмошной и капризной женщиной, и, увы, передала эти качества характера и мне. Но тем не менее, любила она меня так, как никто другой: ее призванием было материнство, а вовсе не сцена…А вот у меня все наоборот: не о замужестве и детском лепете я мечтаю, а о славе и признании зрителей. И все же как тяжко жить на свете, не имея рядом ни одной родной души, кроме дяди, а он, при всех его выдающихся достоинствах, холоден и расчетлив, как костяшки на счетах ростовщика! Она выбралась из объятий кресла и по-отечески ласковых рук и повернулась к гостю лицом: – Если бы мне удалось отыскать своего родителя, я бы окружила его такой нежной и преданной заботой, окутала бы такой дочерней любовью, что из груди нашего сурового мира исторглись бы слезы умиления! Буквально намедни я видела сон: будто является ко мне мой настоящий отец, точь-в-точь как в той иностранной пьесе про принца. Остановился в двух шагах от меня – вот как Вы сейчас - и смотрит пристально и немного нахмурившись, а после спрашивает с укоризной: «Малютка Мадлена! Неужели ты не меня не признала?» И я тут же его признала и бросилась к нему на шею, вот так! Насмотря на то, что между нею и мэтром находилась преграда в виде кресла, Мадлена быстро преодолела это несущественное препятствие: взобралась на сиденье с коленками и, обвив руками шею своего нового знакомого, уткнулась носом в пуговицу его камзола.
Мельхиор Ла Моннэ: Трудно описать, какие чувства в душе Мельхиора вызвал этот порыв Мадлены. Женские объятия были для него отнюдь не в новинку, он всегда знал, чем ответить на них, тем более когда его обнимала такая прелестная особа. Но это прикосновение, такое искреннее, какое-то детское, при всей его театральности, сразило бывалого актера наповал. Он не испытывал прежде ничего подобного - это была какая-то огромная нежность, с трудом умещавшаяся в сердце. Отбросив все колебания и сомнения, он осторожно погладил новообретенное сокровище по шелковистым волосам и голосом, прерывающимся от волнения, проговорил: - Дитя мое! Да, да, я хочу называть вас так, я чувствую в вас родственную душу, чувствую голос крови! Я никак не мог признать вас, ибо не подозревал даже о вашем существовании, но... Один господь знает, дочь ли вы мне на самом деле или нет, но я задумываться над этим не желаю! У вас нет отца - у меня нет ребенка. Так будем же родными друг другу отныне и навсегда! С этими словами Мельхиор осторожно поцеловал девушку в лоб и заключил её в истинно отцовские объятия - хотя спинка кресла и мешала принять красивую, приличествующую случаю позу.
Belle Fleur: Не веря своим ушам, Мадлена чуть отпрянула от груди гостя и подняла на него недоумевающий взгляд.Ожидала ли она услышать подобные слова? Конечно, нет! Она просто заигралась, говорила, что в голову придет, как в какой-нибудь душещипательной пьесе и, одновременно, пыталась разжалобить того, кто мог помочь ей вернуться на сцену. Ошеломленная случившимся чудом, она молча зашевелила губами, пытаясь что-то сказать, но слова застревали в перехваченном спазмом горле. Арлетта никогда даже не намекала на то, кто из ее бывших поклонников или возлюбленных мог претендовать на гордое звание отца Мадлены: она вообще всячески избегала этой темы, отделываясь от настойчивых вопросов дочери то шутками, то резкими отповедями, в зависимости от настроения. Став постарше, Мадлена поняла, что мать так и не смирилась с уходом того, кто наградил ее незаконным ребенком, а, возможно, продолжала его любить и ненавидеть одновременно. Она прекратила свои расспросы и только надеялась, что когда-нибудь следы отца все же отыщутся. И вот он стоит перед ней! В отличие от благоразумного и богатого жизненным опытом актера, сама Мадлена ни на мгновение не засомневалась, что этот красивый и талантливый господин – ее настоящий отец. А как же иначе?! От кого-то ведь унаследовала она свой необыкновенный талант! Арлетта в этом отношении звезд с неба не хватала. Комедиантка перевела взгляд на святого Иеронима, и ей показалось, что тот улыбнулся краешком губ и чуть наклонил голову в знак одобрения. Слезы ручьем полились из ее глаз и Мадлена наконец обрела способность говорить: - Отец! Я знала, я всегда верила, что в один прекрасный день я Вас найду! Спрыгнув с кресла, она обошла его и снова схватила гостя за обе руки: - Не могу поверить, что небеса так добры ко мне! Завтра же я приду к Вам, но дяде ничего говорить не буду: он не отпустит меня, он снова разлучит меня с тем единственным человеком, об обретении которого я молилась неустанно долгие годы! Скажите, куда приходить – завтра вечером я буду у Вас вместе с ожерельем. Нет! – вдруг воскликнула она, и схватив жемчуг со стола, вложила его в руки Мельхиора, - Заберите его с собой сейчас! Это будет залогом того, что мы полностью доверяем друг другу. Ах, милый мой батюшка, я с себя последнюю нитку сниму, только чтобы сделать Вам приятное!
Мельхиор Ла Моннэ: Мельхиор был сам несколько ошеломлен своим порывом, но отказываться от своих слов не стал. Дочь или нет? Какая разница! Пусть рядом с ним будет теперь это милое существо, талантливое и красивое, о котором можно заботиться, которым можно хвалиться... Дочь непременно станет его помощницей и союзницей во всяких делах - и на сцене, и за кулисами. Отлично! Но, слегка остыв, актер вернулся к обычной для него осторожности и рассудительности и, покачав головой, ответил на восторженную тираду Мадлены в следующих выражениях: - Дитя мое, если нас связывают узы крови, зачем подкреплять взаимное доверие столь низменным материальным залогом? Отец должен поддерживать дочь, а дочь - помогать отцу и следовать его советам, вот и все. А это... - он взвесил холодный, гладкий жемчуг на ладони. - Это ваше, только вам и следует уносить его из этого дома. Лучше всего будет, если вы просто наденете его, собираясь, скажем, на прогулку... Приходить на завтрашний спектакль вам не стоит - будет слишком много глаз вокруг, и ваш приход за кулисы многие заметят. А вот если вы появитесь днем, когда мы репетируем - в зале никого не будет, кроме актеров и служителя, который нам помогает. (Вот так, - удовлетворенно подумал Мельхиор, - девушка выйдет и исчезнет, и пусть "дядюшка" думает что хочет. Но никто не сможет обвинить меня в том, что я украл его жемчуга!") Высказав все это, Ла Моннэ вернул ожерелье девушке и не упустил возможности поцеловать ее в щечку. - Я буду ждать вас с огромным нетерпением! Но сейчас, пожалуй, мне пора...
Belle Fleur: *На следующий день*/согласовано с соигроком Свое последнее утро в доме королевского адвоката Мадлена провела, слоняясь по комнатам и рассматривая полюбившуюся ей обстановку. Она то и дело брала в руки предметы и книги и поминутно вздыхала. Сердце у нее щемило: по совести говоря, здесь она провела самые спокойные и приятные месяцы из своей недолгой жизни. Но теперь пришло время покинуть тихую гавань. Накануне вечером отец высказал идею, которая ей уже и самой в голову приходила, а это еще раз неопровержимо доказывало, что они – родственные души и настоящие, кровные отец и дочь. Да, ей придется оставить все свои наряды здесь. Если она захватит с собой хотя бы одно платье, кроме того, что будет на ней надето при выходе из дома, проницательный мэтр Денизо сразу же поймет, что его надули. Мадлена решила надеть свое любимое, из голубой тафты, которое подчеркивало и выгодно оттеняло синеву ее глаз и золото волос. Позвав свою дряхлую дуэнью, она с ее помощью переоделась и сказала, что ненадолго выйдет. Та равнодушно кивнула и, спросив, не надо ли еще чего, вышла из комнаты. Как только дверь закрылась, комедиантка взяла в руки ножницы и разрезала крепкую нить, на которую были нанизаны жемчужины. Несколькими жемчужинами пришлось пожертвовать: она бросила их на пол с тем, чтобы мэтр решил, что они случайно упали, когда нитка порвалась. После этого Белль спустилась вниз на кухню к Полине: на ее память она надеялась гораздо больше, чем на свою чахлую наперсницу. - Ох, Полетта, такая неприятность! - сказала она, показывая кухарке разорванное ожерелье, - Схожу-ка я к тому ювелиру, у которого мэтр купил этот жемчуг. Пусть посмотрит, что можно сделать. Господин Денизо страшно огорчится, если увидит, что его памятный подарок испорчен. А чем это так вкусно пахнет? - Да это я потрошки с лучком потушила к обеду, - Полина расплылась в улыбке, довольная похвалой и тут же нахмурилась. – Барышня, опасно одной с такими сокровищами по улицам ходить. Взяли бы Жака с собой. - Не волнуйся, милая, еще день-деньской на дворе! Я быстро: одна нога там, другая – здесь. Мадлена расцеловала кухарку, вышла за дверь и стрелой понеслась на улицу Тампль. Ее душили слезы и мучила совесть, но отступать она не собиралась: впереди была новая жизнь с обретенным отцом. Дорогой Мельхиор Ла Моннэ, благодарю за Ваш талант, эрудицию, терпение и ту радость, которую доставила мне наша совместная повесть: этот эпизод навсегда останется одним из моих самых любимых, самых прочувствованных и драгоценных. Надеюсь, что нам с Вами еще предоставится случай отыграть что-нибудь подобное из прошлого наших персонажей. С любовью, Белль Флер | Мадлена Ла Моннэ
полная версия страницы