Форум » Предыстория » Трава всегда зелена на том берегу. 22 июля 1626 года, Труа » Ответить
Трава всегда зелена на том берегу. 22 июля 1626 года, Труа
Pierrot/Pierrette: ... когда на этом – тюрьма. (с) БГ
Ответов - 36, стр:
1 2 All
Pierrot/Pierrette: В город Труа странствующие комедианты въехали во второй половине дня, когда тёплые летние тени начали удлиняться, а жара достигла своего апогея. Не успев толком разместиться в скромной гостинице у самых ворот, почти все они разошлись: Герцог – добывать разрешение на представление, Капитан – выбирать помещение для спектакля, Лелий – на поиски прачки, а Николь – к оружейнику, починить сломавшийся в пути кинжал. Атлант, составивший ей компанию, вернулся, однако, один, что тотчас же было подмечено Лелием, вольготно расположившимся в обеденном зале перед почти опустевшей тарелкой бараньего рагу с вилкой в одной руке и обёрнутой в замшу палочкой для полировки ногтей – в другой. – С актёрами пошёл поболтать, – отозвался Атлант и, получив в ответ ожидаемый вопрос, объяснил, что в городе, оказывается, уже две недели выступает другая труппа и что, разузнав, где их можно найти, Николь решила отправиться на представление, а сам гигант предпочёл озаботиться обедом. Забыв и о маникюре и о еде, первый любовник схватил шляпу и выбежал на улицу, а Атлант, заняв его место за столом, с аппетитом принялся за ним доедать. Когда, два часа спустя, Лелий вернулся назад, Атлант приветствовал его почти тем же вопросом: – А Пьеро где? – Остался, – лаконично откликнулся Лелий, направляясь к лестнице на галерейку. – Может, и не вернётся, ежели там найдётся металл попритягательней. Последние слова предназначались вовсе не для силача, хотя смотрел первый любовник только на него.
Belle Fleur: Белль, измученная долгой дорогой и тряской, по прибытию в Труа сразу слегла с невыносимой головной болью. Мокрая тряпица, приложенная ко лбу, и веточки розмарина и лаванды, красиво разложенные вокруг головы на подушке, нисколько не облегчили ее страданий. Пролежав в душной комнате несколько томительных часов, она заскучала и решила, что прогулка на свежем воздухе будет лучшим лекарством, чем полдюжины пиявок или кровопускание, которые, несомненно, пропишет ей лекарь. Встав с постели и выйдя на галерейку, она посмотрела вниз и увидела двух актеров. Нимало не смущаясь, директорская дочка внимательно выслушала окончание их разговора, и когда первый (увы, не ее!) любовник поставил свою мускулистую правую ногу на первую ступеньку лестницы, решительно преградила ему путь наверх. - Сударь, - произнесла она с самым ласковым видом, - я вижу, Вы ничем особенным не заняты. Не соблаговолите ли сопроводить меня на прогулку? Мне нужно подышать свежим воздухом Труа: головная боль меня так измучила, что, боюсь, я еще неделю не смогу выйти на подмостки. Атлант, привыкший к частым и бурным сценам, происходившим между завзятым сердцеедом и юной примадонной, хмыкнул и приготовился выслушать еще одну. - Голова болит? - Лелий явно не был склонен проявить сострадание. Он нахмурил свое гладкое чело и изобразил глубокую задумчивость. - М-да, лекарство мне известно, мадемуазель, но, увы, сейчас меня ждут неотложные дела. В следующий раз охотно помогу. И он направился наверх, бесцеремонно отодвинув Белль в сторону. Страдая от очередного фиаско, Белль сбежала по лестнице вниз и, остановившись у стола, за которым сидел Атлант, спросила: -Атлант, где выступает эта труппа, о которой вы только что говорили? Атлант почесал в затылке, припоминая: -Ну... это неподалеку от церкви...Дай бог памяти..., - взор великана затуманился и вдруг он хлопнул себя по лбу и весь просиял: -Сент-Мадлен, крошка! Точно! Церковь Сент-Мадлен, по имени твоей святой покровительницы! И улица, на которой она стоит, также называется. Как выйдешь отсюда - иди налево до первого переулка, там свернешь направо, а потом уже спросишь у прохожих. Или проводить? -Спасибо, Атлант, найду. Белль чмокнула великана в щеку и, выйдя на улицу, решительно повернула налево. Церковь Сент-Мадлен - древнейшая из церквей Труа. Построена в XII веке
Pierrot/Pierrette: Если бы очаровательная Белль Флёр спросила у Лелия, как ему понравилось представление, тот, без сомнения, выплеснул бы на труппу со претенциозным названием "Изумительный Театр" целый ушат помоев. Поставленный ими фарс был донельзя вульгарен, Слуги отличались только цветом волос и шириной талии, а Героиня не умела держаться на сцене. Единственной, кто заслуживал хоть какого-то внимания, была Коломбина, которая не только была весьма аппетитна на вид, но и справлялась с ролью Торговки Рыбой столь хорошо, что каждое её появление на подмостках вызывало шквал аплодисментов. Но мнения Лелия никто не спросил, а Николь с ним бы и не согласилась – с её точки зрения, наиболее интересным персонажем пьесы был Ростовщик, оказавшийся лучшим жонглёром, какого она когда-либо видела, и до чрезвычайности остроумным комиком. Судя по обвальному хохоту публики, он был полностью осведомлён о последних событиях в Труа и до тонкости знал, над кем можно было безнаказанно потешаться в промежутках между трюками такого изящества, что их не стыдно было бы показать и самому королю. Едва дотерпев до конца, Николь поспешила за кулисы, представилась, и Робер тут же начал осматривать её ножи. Как и следовало ожидать, не успев обменяться и дюжиной фраз, оба жонглёра отправились наружу, прихватив целую кучу добра, которое вскоре замелькало над их головами, к вящему восторгу тотчас же собравшейся толпы и увязавшейся с ними Коломбины. – Три факела, и все счастливы. – Робер, удерживавший в этот момент в воздухе три шара разного размера, пузатую булаву и оловянную тарелку, с непостижимой ловкостью присоединил к ним кольцо, ногой подцепив его с земли, и продолжил: – Придумываешь чёрт знает что, лишь бы вставить в пьесу что-то посложнее, и никого это не интересует. – Как ты это делаешь? – Я мог бы соврать и сказать, что всё дело в долгой тренировке. – В аккуратной тёмной бородке, полностью скрывавшей нижнюю половину его лица, ослепительно сверкнули белоснежные зубы. – Но есть и кое-какие трюки. – Которыми ты, конечно, не поделишься. – Почему нет? Лови. Комедиантка механически поймала сперва большой шар, за ним средний, и несколько минут сосредоточенно жонглировала ими, пока накопившиеся огрехи не вынудили её остановиться. – И? – Знаешь, чего я всегда хотел? – Робер задумчиво подёргал сам себя за небрежно связанные в хвост чёрные волосы, казалось, напрочь позабыв о высказанном было намерении поделиться с ней секретами своего мастерства. – Поработать на пару с кем-то навроде тебя, вдвоём. Представляешь, что мы бы могли учинить? Ты с ножами, например, я – с факелами? И начать меняться? – И Боже помоги тому, кто окажется посредине, – улыбнулась Субретка и с неожиданной грацией уселась прямо на землю. Из-под слегка задравшейся юбки на миг показалась совершенно босая ножка. – У нас отличная труппа, – отозвалась Николь. – Но ты можешь перейти к нам. – Не могу, – Робер подмигнул своей товарке. – Это моя труппа. А ты ещё и умница, если так быстро понял, к чему я веду речь. Ты на паях или на жалованье? Молодая женщина ответила не сразу, возвращая шары их владельцу и снова открывая свой футляр, а когда она заговорила, то о другом: – Ты ведь не пользуешься ножами? – С чего ты взял? Бросай! Вскоре все семь кинжалов засверкали в воздухе, переходя из рук в руки с той же непринуждённостью, что и из одной руки в другую. – Мы могли бы и потанцевать, у нас очень недурно выходит, – предложил жонглёр. – Рискнёшь? Коломбина кокетливо тряхнула чернокудрой головкой и, поднявшись на ноги, подошла почти вплотную к Николь. – Сбегать за лютней?
Belle Fleur: Несмотря на указания Атланта, Белль чуть было не заблудилась в незнакомом городе. Идя по узким улочкам и любуясь фасадами домов, она, тем не менее, начинала сожалеть о том, что отказалась от предложения великана проводить ее: дело шло к вечеру, и, хотя щедрое июльское солнце не собиралось покидать небосвод, бродить по улицам одной, без надежного защитника, было небезопасно. Белль вспомнила, что сегодня, 22 июля, день святой Марии Магдалины и подумала, что было бы правильным зайти в церковь и, может быть, даже исповедаться. Однако тут же передумала: в этот день женщины дурного поведения наводняли храмы, поскольку святая, имя которой носила Мадлена, считалась их покровительницей. Негоже порядочной девушке, пусть и актрисе, смешиваться с толпой блудниц! Впрочем, для греховодниц в церквях были выделены отдельные места. Мадлена вновь заколебалась, не зная, как поступить, и почему-то вспомнила «Жалобу» - проникновенное и возвышенное произведение мэтра Гийома де Машо: «Кто смеется утром – вечером заплачет: Он верит, что Любовь действует во благо, Тогда как она причиняет только зло.» Как будто отвечая на ее мысли, рядом раздался жалобный женский голос: - Подайте во славу святой Марии Магдалины и на нужды ордена кающихся грешниц… Белль вздрогнула: перед ней стояла одна из тех обращенных, которые входили в ряды монахинь ордена Святой Магдалины, учрежденного в Пуатье несколько столетий назад известным проповедником, а иными словами – раскаявшаяся проститутка. Комедиантка знала, что среди магдалинисток были и актрисы, оставившие свое ремесло. Она молча вытащила из кошеля два су и положила их в раскрытую ладонь просительницы. Прикосновение к руке бывшей блудницы обожгло ее как огнем, и она, отдернув пальцы, стремительно пошла прочь, желая поскорее удалиться подальше от этого живого предостережения, и даже не спросила монахиню, как же пройти к церкви Сент-Мадлен. Однако, выражаясь словами того же мэтра Машо, непостоянная и изменчивая Фортуна повернула свое колесо благоприятным образом: пройдя совсем немного, Белль случайно оказалась на нужной ей улице.
Pierrot/Pierrette: Коломбина вернулась не только с зачехленной лютней на спине, но и с бубном в руках, с которым тут же обошла собравшуюся на площади перед церковью толпу, пока оба жонглёра, полностью погрузившись в своё ремесло, щеголяли друг перед другом любимыми трюками. Ни один не снизошёл до того, чтобы взяться за факелы, но принесённые ими с собой кольца, шары и булавы стремительно переходили от одного к другому во всевозможных фонтанах, каскадах, полукаскадах и венцах – то парами, то вразбивку, с переходом и без, с одной руки и с обеих, пока Субретка, закончив сбор, не уселась на прежнее место и не заиграла бранль. – Налево по кругу, – приказал Робер, и они неторопливо начали обходить свой пятачок по часовой стрелке, обмениваясь тремя булавами. Дождавшись, пока Николь попадёт в ритм, он на ходу подобрал четвёртую, но оставил её при себе. – В танцах ещё и поворачиваются. Ни на миг не прекращая жонглировать, он крутанулся на пятке. Николь захлопала бы вместе со зрителями, если бы её руки не были заняты и если бы в этот самый момент она не углядела в толпе Белль Флёр. Мгновеньем позже булавы посыпались на землю, когда она попыталась повторить трюк. – Не всё сразу, – промурлыкал Робер. – Помедленнее? – спросила Коломбина. – Нет, – в унисон ответили оба. Стараясь не смотреть на Белль, Николь снова двинулась по кругу напротив Робера.
Belle Fleur: Белль действительно стояла в первом ряду зрителей и смотрела на жонглеров со смесью благоговейного восхищения и зависти. «А я-то только декламировать умею…», - в приливе неожиданного самоуничижения подумала она, но появление смазливой темноволосой субретки с лютней и бубном вовремя напомнило ей о том, что одной декламацией ее актерские навыки не ограничиваются. Играла девица неплохо, пальчики у нее были ловкие: так и летали по струнам, но опытное ухо Белль все же уловило пару-тройку неверно взятых нот, и она тут же вывела настолько же беспощадное, насколько и несправедливое заключение о дарованиях другой комедиантки. Ко всему прочему Белль показалось, что Николь слишком часто посматривала на субретку, и когда ни с того ни с сего булавы посыпались на землю, с досадой скрипнула зубами: вот что случается с актером, когда он, забывая о деле, смотрит по сторонам! - и она перевела взгляд на второго жонглера. «Какой он талантливый, сильный, ловкий и красивый! Вот бы заполучить такое сокровище в труппу и утереть нос Лелию» - подумала директорская дочка и решила, что когда представление закончится, обязательно заведет с ним разговор. Лучший жонглер в Труа
Pierrot/Pierrette: - Я оставлю тебе паузу подлиннее, - предложил Робер, однако, случайно или намеренно, добавил в круговорот и четвёртую булаву. - Не надо. Улучив подходящий момент, Николь повторила трюк, на сей раз успешно. - Браво, браво! – воскликнула Коломбина, и Робер, не сбиваясь с ритма, перекинул следующую булаву через спину. - Хорошо быть красивым мальчиком, - заметил он. – Мне пришлось бы ногами жонглировать, чтобы она меня похвалила. - Тебе уже нечему учиться, - тут же откликнулась Субретка. - Ладно, повеселились, и будет! - Робер одну за другой поймал все булавы. – Пойдём лучше промочим горло. Ты с нами, красавица? Задавая этот вопрос, он смотрел отнюдь не на товарку по труппе, и Николь, нахмурившись, также повернулась к Белль.
Belle Fleur: У красавицы не возникло ни малейших сомнений в том, что вопрос адресован ей: по странному капризу Фортуны всегда получалось так, что на расстоянии двух (а то и больше) лье вокруг никогда не оказывалось никого, кто мог бы поспорить с ней за этот титул. - Какая встреча, Пьеро! – воскликнула она, приветственно улыбаясь Николь, – А мы уже с ног сбились, тебя разыскивая: ты не забыл, что завтра днем мы даем представление? -Сударь, - обратилась она уже к Роберу, - должна сказать, что Ваше искусство поразило и восхитило меня. Я тоже комедиантка и к тому же - дочь директора известной и успешной труппы, а этот красивый и ловкий юноша, который столь старательно пытался Вам подражать, - мой товарищ по сцене. Как редко удается встретить такого даровитого актера, как Вы, чтобы обменяться мнениями о нашем благородном ремесле! - Мы могли бы…обменяться мнениями, мадемуазель…но не здесь, – медленно произнес Робер, оценивающим взглядом окидывая юную комедиантку с ног до головы и усмехаясь каким-то ему одному известным мыслям. – Мои актеры разместились в трактире под названием «Птичий двор», это недалеко отсюда. Хозяин – лучший кулинар в Труа и к тому же честный человек, мы всегда останавливаемся у него. - Что ж, не будем откладывать! – не задумываясь, согласилась Белль, отметив слово "мои" и заподозрив, что перед ней - не простой комедиант, а владелец труппы. - Пьеро, - обратилась она к Николь, - сделайте любезность: если Вы собираетесь вернуться в наш трактир, передайте всем, что я встретила мадемуазель Жоли, и она пригласила меня переночевать в доме ее тетки. Не забудьте: мадемуазель Жоли! И, подхватив Робера под руку, она, посмеиваясь, потянула его за собой.
Pierrot/Pierrette: - Какая у вас короткая память, сударь! – восхитилась Коломбина, убирая лютню в чехол. – Забыть о завтрашнем представлении! Губы Николь сжались в тонкую линию, но она коротко кивнула и сунула подмышку футляр со своими ножами. - Мадемуазель Жоли, - повторила она. – Передам. - Старая дева, конечно. Играла дуэний, пока не ушла на покой, - смеясь, подхватила неугомонная Субретка, но тут же сменила тон: – Погоди, Пьеро, не уходи. Мне одной всё это добро обратно никак не отнести. Поможешь? По лицу Николь пробежала тень явного неудовольствия, когда она глянула на оставленный Робером позади реквизит. - Хорошо. Она взялась за одну ручку баула, Коломбина – за другую, и они вдвоём направились к оставленному ими получасом ранее залу для игры в мяч, снятому «Изумительным театром».
Belle Fleur: Пьеро, возвращаю Вашего непися с извинениями, благодарностью и набежавшими процентами в размере трех су Робер вежливо, но твердо перехватил руку Белль и отвел юную актрису на несколько шагов в сторону. - Директорская дочка, вот как? А что это у вас в волосах? - и, протянув правую руку, неуловимым движением извлек из-за уха Белль невесть откуда взявшуюся медную монетку. – Да вы просто набиты деньгами, сударыня! – усмехнулся ловкий комедиант. – Смотрите, вот еще одна, и еще! – Одну за другой он предъявил Белль монеты, но не отдал, а спрятал в свой кошель. - Ни за что не расстанусь с таким сокровищем! – решительно заключил он, имея в виду то ли деньги, то ли свою собеседницу, и, обернувшись, с недовольным тоном воскликнул: - Куда это они без нас направились? Эй, красотка, а ну-ка постой! – окликнул он Коломбину, и, оставив Белль одну, неторопливо направился вслед за своей субреткой, не сказав юной актрисе ни слова более.
Pierrot/Pierrette: – Он будто думает, что я ему и в жизни должна прислуживать, – пожаловалась Коломбина. – А что у вас за труппа? Мадемуазель директорская дочка, конечно же, не субретка… – Субретки у нас нет, – отозвалась Николь. Развить эту тему она не успела: сзади донёсся оклик Робера, и Коломбина вполголоса выругалась. – Вы где остановились? Потом скажешь, поговорить надо. А на каких-нибудь музыкальных инструментах ты играешь? – Играю, но слушать это совершенно невозможно, – после лёгкой запинки ответила Николь и также глянула через плечо. – Забыл любимую булаву?
Belle Fleur: На лице у Робера заиграли желваки, и весь он как-то неуловимо переменился: сквозь личину обаятельного и дружелюбного комедианта глянул хищный оскал. На вопрос Николь он ничего не ответил, но зато нарочито спокойным тоном поинтересовался у субретки: - Ты не слышала, что я сказал? Мы все, - он обвел взглядом ее и Николь и неопределенно махнул в сторону оставшейся позади Белль, - возвращаемся на «Птичий двор». Реквизит я сам донесу, - и протянул руку к баулу.
Pierrot/Pierrette: Николь вскинула голову, и в её тёмных глазах также вспыхнул огонь. – Я возвращаюсь в "Розу ветров", – сообщила она и повернулась к Коломбине. – Но могу проводить тебя, если ты этого хочешь. – Спасибо. Только об этом и мечтаю, – заверила её Субретка, с чуть суетливой готовностью уступая Роберу ручку баула, и Николь последовала её примеру. Коломбина тут же подхватила её под локоть и, очень красноречиво указав взглядом на Белль, ослепительно улыбнулась. – Идём? А скажи, ты, случаем, на канате не танцуешь? Или тоже фокусник? – Не танцую. – Невозможно было не улыбнуться в ответ этому сияющему весельем личику. – Но кульбиты крутить умею. - О-о-о, я тебя уже люблю! Меня учили, но когда я падаю, ни одна сцена не выдерживает. – Она снова рассмеялась.
Belle Fleur: Белль, поначалу растерявшись от вопиющего пренебрежения своими прелестями (уже второй раз за день!), все же пошла следом за Робером, и поэтому расслышала его слова, обращенные к субретке, и уловила угрозу, исходившую от жонглера. Намерение Николь и Коломбины уйти, кажется, привело комедианта в ярость, и Белль, внутренне трепеща от страха перед жонглером, все же решила не дать произойти неизбежной ссоре, а то и еще чему похуже. Она вышла из-за его спины и, стараясь, чтобы голос не дрожал, произнесла как можно более спокойно: -Сударь, Пьеро и вправду не может пойти: я как увидела как вы ловко с булавами управляетесь, так все и позабыла напрочь! А ведь сегодня мой отец просил не опаздывать к ужину, чтобы иметь возможность пересмотреть с каждым из актеров условия найма перед тем, как мы начнем давать представления в Труа. Она перевела дух и закончила: - Пьеро, желаю вам удачи в переговорах: отец, в сущности, очень к вам расположен, да и я… - тут она икнула и голос у нее сорвался. Робер, по-видимому, относился к тому разряду людей, которые быстро вспыхивают, и так же быстро гасят свой гнев. Он что-то пробормотал и, окинув презрительным взглядом всю честную компанию и не предложив актрисе пойти вместе с ним, молча подхватил баул и широким уверенным шагом направился к узкой улочке, примыкавшей к площади. Белль также молча развернулась и пошла по уже знакомой ей дороге обратно в трактир, мечтая о горячем бараньем рагу и мягкой постели.
Pierrot/Pierrette: – Не ходи, – быстро сказала Коломбина, когда её спутница повернулась, чтобы последовать за Белль Флёр. – Придёшь завтра утром, она будет как шёлковая. Глядишь, и у папеньки что-нибудь выгадаешь. Николь только головой качнула и осторожно высвободила руку. Другая, возможно, попыталась бы узнать у Субретки причины загадочного поведения Робера, но все мысли акробатки были заняты её красавицей. – Я думаю, я как-нибудь разберусь. – Да завтра! – прокричала вслед Коломбина со всем доступным ей чувством превосходства, которое Субретка только может испытывать по отношению к Простушке. – Я придержу для тебя местечко во втором акте! – Да завтра! – Бросив эти слова через плечо, Николь увидела ещё, как молодая женщина заторопилась вслед за жонглёром. Догнав Простушку, она крепко взяла её под локоть. – Трактир, душа моя, в другую сторону.
Belle Fleur: Идя вниз по улочке, на которой тесно жались друг к другу разноцветные фахверковые дома, Белль углядела на одном из них каменное украшение и остановилась, запрокинув голову, чтобы полюбоваться причудливой мордой горгульи, прилепившейся к водостоку. Почувствовав прикосновение чужой руки к локтю и услышав обращенные к ней слова, она тотчас же обернулась. - Ох, как ты меня напугала! – сказала она, хотя весь ее вид говорил об обратном, и указала на водосток, - Смотри, какое чудо! Красивый город, правда? И я не в трактир иду, а к мадемуазель Жоли: премилая старушка, бывшая чулочница - с серьезнейшим видом промолвила комедиантка и тут же расcмеялась и принялась говорить без остановки, как будто перед этим провела в молчании целую вечность и теперь пыталась наверстать упущенное. - Взаправду, давай немного прогуляемся, пока солнце еще не зашло. Я ведь все выдумала про отца, чтобы отвлечь этого гневливого фигляра. Не хотела бы я играть под началом такого сурового хозяина! Чистый порох…Лучше от таких держаться подальше. Однажды, мне было тогда лет пять, мы с матерью прибились к цирковой бродячей труппе, был там один …водил за собой на цепи медвежонка и заставлял его выполнять разные трюки. Как-то раз медвежонок заупрямился посреди выступления, и хозяин стал тыкать его заостренным концом палки, а тот…лужу напрудил от страха и боли. Я набросилась на подлеца, стала обзывать его, пинать, кусать…меня оттащили, а после представления владелец труппы побил меня той же палкой, чтобы неповадно было… Личико у Белль искривилось, но она тут же закончила спокойным и уверенным тоном: - И правильно сделал! Когда ты на сцене – улыбайся, что бы не произошло. Белль мгновение помолчала, и, глядя на Николь, добавила: - И все же как хорошо, что отец не таков: спокойный, рассудительный, добродушный. Да и вся наша труппа… - она легонько пожала Николь руку и улыбнулась.
Pierrot/Pierrette: Перемены, проносившиеся по подвижному лицу комедиантки, никак не позволяли заключить, что монолог красавицы оставил её равнодушной, но, по-видимому, даже самой короткой беседы с Коломбиной было довольно, чтобы убедить её попридержать язык. Когда же она наконец заговорила, то обратилась вовсе не к своей спутнице, но, стукнув в широко распахнутую дощатую ставню под огромным золочёным кренделем, украшавшим дом напротив привлекшей внимание Белль горгульи, позвала: – День добрый, хозяюшка! Что у тебя найдётся повкуснее для доброго христианина, по собственной нерасторопности и любви к жонглёрскому мастерству пропустившего обед? Душа моя, – она обернулась к Простушке, – может, ты тоже голодна? Что ты хочешь?
Belle Fleur: У Простушки, не евшей с самого утра, разгорелись глаза: -Ммм…я бы спросила протертого супчика из каплунов, заваренного хлебом, - начала она перечислять кушанья, которыми хотела бы полакомиться, - после этого – гусиный паштет и свежие цветки настурции, еще - тушеные в меду морковь и тыкву, а в завершении всего - печеное яблоко или грушу в вине. Давай зайдем и посмотрим, есть ли что-нибудь, может быть, у хозяйки только мышам раздолье. Она порылась в своем кошеле и разочарованно сообщила: - Ой, а у меня всего пять су и три денье! Придется нам возвращаться в «Розу ветров» - там отец заплатит за баранье рагу с чесноком или горшочек похлебки. Атланту рагу понравилось: я видела, как он умял целое блюдо размером с тележное колесо. – преувеличила она как достижения Атланта, так и размеры оловянных тарелок, на которых в «Розе ветров» гостям подавали еду.
Pierrot/Pierrette: – Довольно, довольно, душа моя, – смеясь, перебила Николь, также извлекая свой кошелёк. – Так или иначе, придётся идти в трактир. Даже в самой лучшей булочной Труа вряд ли найдутся такие деликатесы! – За угол заверните, – взмахнула рукой высунувшаяся в окно хозяйка, – там у Старого Жана в кабачке можно перекусить. А ещё лучше, дойдите до святого Урбана, тут совсем рядышком. Прямо напротив паперти моего кузена Пьера заведение, так вы лучшего жаркого во всём Труа не найдёте. А то я вам пирога с бараниной да изюмом нарезать могу, а вино у соседей возьму, очень знатное вино они делают, да прямо в садике у нас стол накрою. Не за пять су, конечно, но разве у такого нарядного господина только и есть монет, что у подружки? Вместо ответа Николь вытряхнула на ладонь три кругляшка по одному денье каждый – всё, что у неё осталось после визита к оружейнику и посещения "Изумительного театра". – Ох, ну и растяпа же я! – воскликнула она. – Душа моя, прости! Ведь Коломбина же собирала деньги на площади, а я про свою долю и думать забыл! – С репой пироги тоже есть, – предложила булочница. – Эти, ясное дело, подешевле будут. Молодая женщина поморщилась и вопросительно взглянула на Белль.
Belle Fleur: Благодушие Белль как рукой сняло. - Премного благодарны, сударыня, но у господина своя репа имеется… - отрезала Белль, не глядя на булочницу, но зато сверля Николь негодующим взглядом. - Как! – воскликнула она с убийственной иронией, - у Вас уже есть доля в чужой труппе?! Вам платят конкуренты?! Как это понимать? Когда же вы успели с ними стакнуться? Объяснитесь как на духу, иначе я буду вынуждена… Белль до боли закусила свою розовую губку, не зная, чем бы припугнуть Николь, и, перескочив на другую тему, продолжила осыпать ее градом упреков, не давая вставить ни слова: - Удивляюсь Вашим рассеянности и неблагоразумию, Пьеро! Искренне недоумеваю! Как можно забыть о деньгах? Ладно бы о чем другом, но о деньгах! И почему-то Вы ни разу не забыли получить свою половинку пая у моего отца. А-а-а… Это все субретка! Эта цыганка затуманила вам рассудок, я же все видела! Обманщица! Сейчас же идем к этим уличным паяцам. Как тот плут назвал постоялый двор, не припоминаете? «Песья конура»? Нет! – вдруг воскликнула она, что-то сообразив, - Вы возвращайтесь в «Розу ветров», чтобы господин Ла Моннэ ничего не заподозрил о Ваших темных делишках, заодно и поужинаете бесплатно, а я сама разберусь с этими мошенниками. Сколько они вам должны? Я их выведу на чистую воду! Дайте сюда Ваши монетки – с моими как раз хватит на крендель с изюмом, потом верну. И она протянула к Николь раскрытую ладонь.
Pierrot/Pierrette: - Душа моя, да о чём ты? – воскликнула Николь, механически высыпая монеты ей в руку. – Нет у меня в их труппе никакой доли. Мы с Робером просто подурачиться вышли, а народ и собрался. Никаких тёмных делишек, а что Коломбина сообразила зрителей обойти, так честь ей и хвала. Вот увидишь, она завтра придет с моей долей. Булочница, разобравшись, наконец, с кем имеет дело, даже ставней хлопнула, отходя от окна.
Belle Fleur: - Придет она, как же, держи карман шире, - пробормотала Белль себе под нос и, подойдя к закрытому ставню, изо всех сил замолотила по крашеному дереву. Ставень распахнулся, только на этот раз из окна выглянуло недовольное мужское лицо: по-видимому, это был благоверный давешней булочницы. - Ты чего буянишь, барышня? – рявкнул он, окидывая Белль свирепым взглядом. – Рассадишь окно – кто платить будет? А ну иди отседова, покуда цела! -Сударь, - Белль изобразила на лице сладчайшую улыбку, - не сердитесь. Вот, возьмите, - она протянула добропорядочному булочнику все монеты, которые у нее были. – Вынесите нам чего-нибудь поесть, прошу Вас… Булочник взял деньги и тщательно их пересчитал. - Дуры бабы, - заключил он, прищелкнув языком и, по-видимому, подразумевая свою прекрасную половину, которая не сообразила, что почем. - Подожди тут, я сейчас, - буркнул он и скрылся за окном, захлопнув ставень. Белль молча ждала, демонстративно отвернувшись от Николь. Через несколько мгновений окно снова распахнулось, и из него высунулась огромная волосатая рука, на указательном пальце которой болтались два больших кренделя, посыпанных корицей* и украшенных изюмом. - Кушайте на здоровье, с пылу с жару - уже гораздо вежливее произнес лавочник и на этот раз исчез окончательно. Белль, обретя долгожданную манну небесную, тотчас же обернулась к Николь и протянула ей один из кренделей, тот, что погорячее: -Возьми, - сказала она, и впилась зубами в свой. Португальцы завезли корицу в Европу в конце XV века
Pierrot/Pierrette: Николь с сомнением взглянула на крендель, затем на Белль и, пробормотав что-то невнятное, исчезла за ведущей в лавку дверью, откуда появилась минуту спустя с небольшим свёртком в руках. - Не люблю сладости, - объяснила она. – А за те же деньги он мне три ватрушки с творогом дал. Пойдем, душа моя, надо поговорить. Оглядевшись, она уверенно повела красавицу к видневшейся в дальнем конце улицы площади, где обнаружился колодец, около которого, чтобы дать отдохнуть усталым ногам водоносов, было положено бревно. Вытащив полное ведро воды, молодая женщина ополоснула лицо и руки, отпила несколько глотков и с самым решительным видом повернулась к Белль. - Второго такого случая мне не представится, - сказала она. – Ты хочешь, чтобы я ушла или чтобы я осталась? Не глядя, она принялась разворачивать свой свёрток.
Belle Fleur: Белль от неожиданного и странного вопроса чуть не поперхнулась приторным кренделем и вынуждена была зачерпнуть воды из ведра, чтобы запить вставший поперек горла кусок. - О чем ты? - наконец спросила она, отдышавшись и предположив, что Николь имеет в виду возвращение в трактир. - Я не понимаю... Но как бы то ни было - я тебе не сторож: хочешь - вернемся в трактир вместе, нет - оставайся здесь или иди туда, куда тебе нужно.
Pierrot/Pierrette: – Нет. Не в трактир, в труппу. – Тёмные глаза Николь сузились, ни на миг не отрываясь от лица Белль. – Мы можем вернуться вместе или ты вернёшься одна – чего ты хочешь? Нет, молчи. Я... я объясню. Вскочив на ноги, она подошла к колодцу, зачем-то посмотрела внутрь и снова вернулась к бревну. – Помнишь, как мы познакомились? Ты думаешь, что я над тобой посмеялась тогда?
Belle Fleur: Лицо Белль на мгновение приняло замкнутое и непроницаемое выражение. - Что было, то быльем поросло, - она раскрошила остатки кренделя и бросила на землю: тотчас же слетелась стая голубей, принявшихся сердито ворковать и отпихивать друг друга от вожделенной добычи. Белль стряхнула с рук крошки и, не отрывая взгляда от ссорящихся птиц, медленно произнесла: - Посмеялась или нет – это известно тебе одной. А я предпочитаю не ворошить старых обид, и к тому же с тех пор ты ни разу не дала мне повода для новой. Белль наконец подняла голову и посмотрела на Николь, улыбнувшись краешком губ.
Pierrot/Pierrette: – Послушай. – Несмотря на жаркий день, комедиантку явственно начала бить дрожь. – С того самого момента, как я тебя впервые увидел… увидела. Я не могу не думать о тебе. Я смотрю на тебя, и я хочу… коснуться тебя, обнять тебя, защитить тебя… любить тебя. Быть с тобой. Теперь её голос звучал так тихо, что слов почти невозможно было разобрать. – Быть с тобой, как тогда… как когда мы встретились. Спать с тобой. Неужели ты не чувствуешь? – Вскинув руку, она на миг поднесла ладонь к самой щеке Белль и тут же её отдёрнула. – Это как… как огонь в каждом суставе. Я третий месяц делю с тобой комнаты. Почему, ты думаешь, я сплю на полу? С неожиданной яростью она пнула зазевавшегося голубя.
Belle Fleur: Слушая столь необычное признание, Белль не выглядела ни удивленной, ни смущенной, ни даже возмущенной, и по ее обычно подвижному и выразительному лицу сложно было определить, было ли то, что говорила ей другая комедиантка, новостью. Она хотела уже что-то ответить, но вид без вины пострадавшего взъерошенного голубя перевел ее мысли совершенно в иное русло. - Зачем Вы так с птичкой…сударь…сударыня? – с негодованием воскликнула Белль, очень любившая птиц и даже державшая в клетке щегла. – Разве Вам неизвестна притча о птицах небесных? Мы, актеры, такие же, как эти вольные божьи создания: не сеем, не жнем и не собираем в житницы, как же Вам не совестно обижать наших братьев меньших? И она пнула стоявшее на земле ведро: вода растеклась, образовав большую грязную лужу.
Pierrot/Pierrette: – К чёртовой матери всех божьих созданий! – Метко брошенный камень распугал всю стаю. – Ты будто меня не слышишь! Или не слушаешь? Продолжить ей не дали. Вышедшая из дома напротив служанка с кувшином подобрала опрокинутое актрисой ведро, бросила на сидевшую на бревне парочку неодобрительный взгляд и пошла к колодцу. Почти сразу к ней присоединились ещё две горожанки, затеявшие к тому же перебранку, победительницей из которой вышла запыхавшаяся девчонка, утащившая ведро из-под носа распалившихся кумушек и успевшая напоить свою козу, прежде чем на неё обратили внимание. Всё ещё переругиваясь, женщины набрали, наконец, воды и покинули площадь, и Николь отложила в сторону свой уже четырежды развёрнутый и снова завёрнутый обед. – Если ты знаешь… ты же как будто знаешь, что такое желание. Так больше продолжаться не может.
Belle Fleur: - Все слышу - не глухая! – воскликнула Белль, все больше и больше распаляясь, - И сейчас я испытываю непреодолимое желание услышать от Вас, что Вы имели в виду, говоря, что не вернетесь! Куда это Вы собрались, а? Три месяца всего прошло с того дня – она запнулась, - как я Вас подобрала на улице и пристроила в лучшую от Аквитании до Пикардии труппу, а Вас уже манят новые дали! - Белль скривилась при воспоминании о смазливой Коломбине, - Ах, я понимаю, в чем тут дело! Что же, дверца клетки открыта: летите к своей голубке*. Идите-идите, скатертью дорога, только не забудьте о неустойке, которую вы должны выплатить по договору, - мстительно добавила она и, вскочив с бревна, на котором они с Николь сидели, тонким срывающимся голосом проговорила: - А я-то выторговывала для тебя у отца половину пая – а ведь тебе, как женщине, да еще и на вторых ролях, больше четверти никто и нигде не дал бы! Правильно люди говорят: не делай добра – не получишь зла! - она топнула ногой и с горьким упреком посмотрела на другую комедиантку. Коза, оставленная без присмотра нерадивой девчонкой, подошла к ней сзади и принялась задумчиво жевать подол ее платья. Белль раздраженно дернула за ткань: - Пойду я…а не то в подворотне или на паперти ночевать придется, - и отпихнула прожорливую дерезу. Коломбина – производное от "colomba" (итал.) – "голубка"
Pierrot/Pierrette: Вытянув руку с ножом, возникшим в ней словно по волшебству, Николь кольнула козу в бок, и та с пронзительным блеяньем бросилась прочь, преследуемая своей пастушкой. - Хотел бы я посмотреть, как можно заставить комедианта играть, если он того не хочет. Но Коломбина, как мне кажется, хочет перейти к нам, так что выйдет равноценный обмен. Может быть даже, Герцог на этом выиграет, ты же не видела её на сцене. Клинок снова исчез в футляре, но подниматься молодая женщина не спешила, всецело поглощённая, казалось, созерцанием своих ботфорт. - Но, знаешь ли, я вовсе не хочу уходить. Даже если мне предложат целый пай. И даже если Робер пообещает научить меня всему, что умеет. Но я хочу быть с тобой.
Belle Fleur: - Ты и так со мной, - возразила Белль, не удержавшись от смеха при взгляде на улепетывающую козу и, по-видимому, на мгновение забыв о своей горячей любви к меньшим братьям. Она снова присела на бревно рядом с Николь. - Что касается Коломбины... мне она не кажется достойной заменой тебе, но я бы ее не взяла и просто так, будь моя воля: кроме смазливого личика никаких особенных актерских достоинств я в ней не увидела. И на лютне я играю лучше нее. Я даже спрашивать отца о ней не буду, уж прости. Она помолчала и уверенным тоном заключила: - Надеюсь, ты успокоилась наконец. Я так и не поняла, что на тебя нашло сегодня, но это и не важно. Все остается по-прежнему, а целый пай ты в свое время получишь, я тебе обещаю. Выдадим тебя замуж за ведущего актера труппы - вот и решение вопроса, женам премьеров всегда выделяют пай. Да-а, - протянула она, - как ты смотришь на то, чтобы переманить Робера с этой целью? Конечно норов у него... да и у тебя тоже. Вам обоим можно доверять для жонглирования только тупые предметы.
Pierrot/Pierrette: Николь молчала и не двигалась с места так долго, что осмелевшие голуби снова собрались вокруг разбросанных Белль крошек. Наконец она подняла голову и неестественно ровным голосом произнесла: – Нет. Либо я ухожу к Роберу в труппу, либо я больше не буду спать на полу. Выбирай. Застёжки футляра еле слышно лязгнули, защёлкиваясь, и молодая женщина подобрала с земли свёрток с ватрушками, прежде чем подняться.
Belle Fleur: - Как знаешь, - прошептала Белль, смирившись с неизбежным, - но не пойдешь же ты к Роберу прямо сейчас, ведь весь твой реквизит остался в “Розе ветров”. Смотри: уже темнеет! Давай вернемся в трактир: поужинаешь как следует, переговоришь с господином Ла Моннэ, переночуешь, а завтра с утра соберешь свои вещи и уйдешь. Как странно, - начала она новую мысль, но была прервана нежными звуками виолы: на маленькую опустевшую площадь вышел бродячий певец-гистрион в поношенном разноцветном одеянии. Увидев, что зрителей негусто, он решительно направился к парочке у колодца и, остановившись в нескольких шагах, сделал легкий полупоклон и запел берущее за душу старинное лэ "Снадобье Фортуны" о двуликой и коварной богине, которая не щадит ни сильных мира сего, ни простых смертных. Сравнивая прихотливую судьбу то с ядовитой гадюкой, то с палачом, колесующим свою жертву, то с игроком в шахматы, неожиданно объявляющим шах и мат тому, кто сидит по другую сторону доски, певец бросал многозначительные взгляды то на одну, то на другую комедиантку. Закончил он так: - И даму, что любил доселе я, Похитила навек судьба моя. Померкла радость, и печаль меня объяла Не смею уж в лицо взглянуть я той, Что душу у меня украла, Нарушила и сон мой, и покой. Слушая нескладные вирши, положенные на музыку самого тонкого и проникновенного композитора французского королевства, мэтра Гийома, Белль почувствовала щемящую тоску в сердце. Певец закончил петь, опустил смычок и в ожидании уставился на слушательниц. -Ах, сударь! – воскликнула Белль, вставая, - Вы так прекрасно пели! Но мы – такие же бродячие искатели счастья, как и Вы, и сегодня госпожа Фортуна угостила нас горьким зельем: нам нечем вознаградить Ваш талант. Но, если хотите, можете разделить с нами этим вечером скромную трапезу и надежный кров. Она посмотрела на Николь, взглядом испрашивая ее согласия.
Pierrot/Pierrette: То ли под влиянием песни, то ли в преддверии разлуки, Николь также помрачнела, но, не успела Белль договорить, как всякая тень грусти слетела с лица молодой женщины, сменившись если не откровенной яростью, то близкой родственницей оной. – О да, почему бы и нет? – выдохнула она. – Если Робер… Тут какая-то мысль посетила её, и она осеклась на полуслове, смешно наморщив лоб и закусив губу в напряжённом раздумье. Когда, чуть погодя, она снова повернулась к красавице, взгляд её сиял надеждой, которую она тщетно пыталась скрыть. – Тогда он будет спать на полу.
Belle Fleur: Метнув иронический взгляд на жонглера, бродячий музыкант отвесил низкий поклон Простушке: -Благодарю Вас, прекрасная дама, за щедрое предложение, – с присущей гистрионам куртуазной вежливостью промолвил он, хотя глаза у него смеялись, - Я собирался остановиться в «Королевском павлине», но не могу упустить такой счастливый случай: как называется Ваше временное пристанище? - «Роза ветров», сударь. Приходите: все актеры будут рады преломить хлеб и выпить вина с собратом по ремеслу, - улыбнулась Белль. - Мне нужно зайти к знакомому мастеру, чтобы перетянуть струны на стане моей красавицы и проверить смычок, - виолинист указал на свой инструмент, - это много времени не займет, и я сразу же к Вам. А пока прощаюсь и желаю, чтобы впредь Фортуна была благосклонна к Вам и Вашему…спутнику. И, еще раз поклонившись, он пошел через площадь к дому, над входом в который красовалась вывеска с нарисованными на ней виолами, жигами и цитрами. Белль проводила певца долгим взглядом, вспомнив старинное присловье, коим суеверные люди поминали странствующих музыкантов, твердо веря, что те обладают способностями чародеев и колдунов: «Доброе слово от случайно встреченного служителя Вакха и Венеры приносит удачу в азартных, любовных и иных играх, придуманных лукавым для того, чтобы сбивать честных людей с пути истинного.» Эпизод завершен, продолжение Все, что я хочу Пьеро, это было crazy
полная версия страницы