Форум » Предыстория » Смерть в Венеции. Ridotto. Октябрь 1624 года » Ответить
Смерть в Венеции. Ridotto. Октябрь 1624 года
Рошфор: Глава, где герои знакомятся с веселой венецианской жизнью и прочими участниками интриги.
Ответов - 29, стр:
1 2 All
Теодор де Ронэ: Брови бретера приподнялись в явном недоумении, но, поймав схожее выражение на лице секретаря, он тут же скривил губы в привычной усмешке и спрятал оба платка. – По всем кругам? – уточнил он. – Боюсь, тогда мы замерзнем, сеньор граф. Если, конечно, его не зовут Данте или Вергилий. Подле них задержался разносивший вино лакей, и Теодор, протянув руку, взял с его подноса бокал. – Не следует, смею предположить, придавать выбору слов столь серьезное значение, – возразил Росси. – Ибо… – Мне случалось убивать за лишнее слово. Секретарь, которому это небрежно брошенное замечание либо помешало развить свою мысль, либо намекнуло, что он неправильно выбрал слушателей, с видимым усилием сглотнул и, следуя примеру Рошфора, внимательно оглядел залу. – Если, господин граф, вы обратите свой взор к столу в правом дальнем углу от нас, то вы узрите сию особу. В зеленом платье. Отвлекаясь от смуглянки, за неспешным скольжением которой между гостями он следил с почти неотрывным вниманием, Теодор последовал этому совету и негромко присвистнул.
Рошфор: Господин граф обратил, но не столь демонстративно, как это сделал бретер. Лицо Рошфора явило все признаки откровенной скуки, когда вслед за де Ронэ он посмотрел в указанном направлении. Женщина, привлекшая взгляды трех мужчин, в былые года могла привлечь их поболе. На вид ей было не больше тридцати пяти-сорока лет, и немало времени из них было потрачено ею в неравной борьбе с неумолимым бегом зим и лет. На тонком, доселе красивом лице, выделялись выразительные глаза и подчеркнутые дуги бровей, нос был длинноват, однако не портил благоприятного впечатления общей гармонии. Локоны, обязанные своим существованием не природе, а горячим щипцам, того самого оттенка, что прославил венецианок, обрамляли открытую сильную шею, которой благодаря притираниям еще почти не коснулись морщины, и спускались на грудь, которую более подчеркивал, нежели скрывал вырез платья. Искусно наложенные румяна и помада на губах довершали картину, восполняя утраченные краски и свежесть юности. Женский проницательный взор, разумеется, без труда разглядел бы все эти ухищрения, но при мягком сиянии свечей победа монны Джованны над временем казалась неоспоримой. Впрочем, не увидев хитростей женских, тех, которые суровые англичане призывали считать за колдовской приворот, Рошфор отметил и богатую отделку зеленого платья, и тускло поблескивающий столбик золотых монет перед дамой, и алчно-азартный прищур ее глаз – верные приметы привычки к дорогостоящему образу жизни.
Теодор де Ронэ: Не веря своим глазам, Теодор залпом допил вдруг ставшее нестерпимо терпким вино. Не для того же его сюда отправили, чтобы он увидел ее, чтобы с ясного неба полыхнула молния?! Не мог кардинал это предугадать, даже если сам дьявол ему ворожил! Или все сказанное и услышанное сегодня в палаццо Дзери было ложью. На лице Рошфора можно было прочитать только равнодушие, но когда это он умел читать по лицам? – Монна Джованна Чинкве? – шепотом переспросил он. Не глядя поставил опустевший бокал на стол за спиной. И направился прямиком к медноволосой красавице. Перед которой и преклонил колено. – Что он делает? – пробормотал заметно побледневший Росси. – Бог мой, он что, с ума сошел? За считанные мгновения на тонком лице монны Джованны отобразилась целая гамма выражений, но сменившая их выверенно-очаровательная улыбка не могла скрыть ни брошенного на Пианези быстрого взгляда, ни вина, пролившегося из ее бокала.
Рошфор: Рошфор задержал дыхание на вздохе и очень медленно выдохнул. Под старым шрамом на виске бешено запульсировала жилка, темные глаза сузились, вспыхнув внезапным подозрением и совершенно почернев. Однако все эти грозные признаки разлада меж двумя французами отнюдь не предназначались взору итальянца, и граф опустил веки, чтобы утаить прилив гневного изумления. Не имея возможности в эту минуту обуздать мятежного бретера, Рошфор предпочел скрыть растерянность за холодной невозмутимостью. – Бога ради, замолчите, – сквозь зубы бросил он Росси, невольно выдавая, что его хладнокровие и выдержка все же имеют определенные границы. …Тем временем события в противоположном конце зала развивались своим чередом: женщина после недолгих колебаний позволила отвести себя к окну, и до ушей графа донесся ее низкий густой смех. Раздраженно махнув рукой, Рошфор подозвал лакея с вином и, подхватив один из бокалов, опустошил его на треть, почти не чувствуя вкуса.
Теодор де Ронэ: Именно этот момент и выбрала дама, чтобы взглянуть в их сторону, и Росси едва ли не шарахнулся от графа. Впрочем, он мог бы и не беспокоиться: все, кто не был занят разговором или игрой, следили исподтишка за парой в оконной нише. Если своей выходкой бретер намеренно пытался привлечь внимание, вряд ли он сумел бы найти лучший способ – даже Пианези торопливо извинился перед партнерами и подошел к Рошфору. – Я вижу, мой секретарь в очередной раз попал в точку, – проговорил он так сухо, что это замечание прозвучало едва ли не грубостью. Занятая Теодором позиция не позволяла видеть ни его лица, ни отражения, но тут он обернулся и посмотрел на француза и двух венецианцев. Мгновением позже его дама последовала его примеру – также не задержав взгляда, словно бы не смея.
Рошфор: – Синьору Росси не в новинку оказываться правым, – согласился Рошфор, однако думал он сейчас не о возмутительной выходке бретера, а о необычайной взволнованности ею аббата. Если Росси неправ, то какое дело священнику, с кем и о чем беседует рыжеволосая красотка? Он вновь отпил из бокала, наблюдая уже не за бретером и женщиной, а за выражением глаз и лица Пианези. Чуть поодаль от них секретарь изящным движением промокал со лба выступившую испарину тонким батистовым платком. – Но кто эта дама? – с самым невинным видом полюбопытствовал у аббата граф.
Теодор де Ронэ: Пианези не отвечал так долго, что молчание стало уже почти невежливым. – Моя духовная дочь, – проронил он наконец, в то время как та расточала улыбки своему кавалеру. – Вдова, очень достойная женщина. Словно услышав эту скупую похвалу, дама покинула оконную нишу, возвращаясь к своему месту за карточным столом, и аббат вернул свое внимание собеседнику. – Искушения диавола и без того многолики и разнообразны, – закончил он уже с иронией. – Боюсь, из-за вашего спутника пошли насмарку все мои усилия за последние полгода. Аббат попытался щелкнуть пальцами, подзывая слугу с подносом, но звук вышел настолько глухим, что затерялся в гуле толпы. – Мнится мне… Росси умолк на полуслове. Бретер, направившийся было к ним, встретился взглядом с Рошфором, усмехнулся и подошел к той самой смуглянке, которая совсем недавно заигрывала с ними обоими.
Рошфор: Граф с подчеркнутой учтивостью ждал объяснения аббата, не сводя с него взора, и когда тот, наконец, нашелся с ответом, то будто и не заметил странной и почти неприличной заминки в беседе. – Вот как? – отозвался он безучастно и, казалось, потерял всякий интерес к монне Джованне, как только Пианези принялся рассуждать о дьявольских искушениях. – Тогда моему спутнику предстоит испытать досадное разочарование, поскольку он привык вращаться в обществе… гм, женщин не совсем достойных. Рошфор с холодно-насмешливым видом перевел взгляд на бретера, на один миг позволив прорваться краткому всполоху недовольства и гнева в черных глазах под тяжелыми веками – недовольства, которого не хотел выдавать итальянцам. – А, так и вышло, – саркастически улыбаясь, заключил он, когда де Ронэ, сменив направление, приблизился к красавице в бордовом платье. – Полагаю, эта крепость будет обороняться не слишком упорно. Росси не сдержал тихий смешок, словно услышал от графа нечто чрезвычайно остроумное, и лихорадочно смял в ладони отороченный кружевом батист.
Теодор де Ронэ: Если гости ридотто рассчитывали на новые захватывающие происшествия, они были разочарованы. Беседа бретера и куртизанки не сопровождалась ни малейшей экстравагантностью: никто не падал на колени, не уединялся в оконной нише и даже не читал стихов – хотя, надо признать, движение, которым смуглянка погладила рукоять торчавшей за поясом своего собеседника даги, смело можно было назвать непристойным. Монна Джованна, проиграв три партии подряд, пожаловалась на головную боль, попрощалась с хозяйкой и почти незаметно исчезла. Вскоре и господин аббат, шепотом обменявшись несколькими словами со своим секретарем, церемонно препоручил своих парижских гостей его заботам и покинул их, отправляясь, по его словам, на ученый диспут. Последнего Теодор, занятый беседой с монной Дзаннеттой, попросту не заметил. Однако, отвлекшись в очередной раз от обмена колкостями и любезностями вперемешку, он встретился взглядом с проходящим мимо Рошфором, и, завладев обеими руками куртизанки, поочередно поднес их к губам. – Venus cede el paso a Marte. Hasta pronto, mi angelito. Минуту спустя тяжелая дубовая дверь особняка закрылась за всеми тремя. Эпизод завершен. исп. Венера уступает путь Марсу. До скорого, мой ангелочек.
полная версия страницы