Форум » Предыстория » Смерть в Венеции. Прибытие. Октябрь 1624 года » Ответить
Смерть в Венеции. Прибытие. Октябрь 1624 года
Рошфор: Глава, где герои знакомятся с секретарем аббата Пианези, который вызывает у них противоречивые чувства.
Ответов - 31, стр:
1 2 All
Рошфор: Неподобающими и предосудительными граф де Рошфор посчитал отговорки Росси и его явственное желание пойти на попятный, и потому счел нужным поймать того на слове и настоять на визите в ridotto. Черт возьми, мало ли в Венеции французов; никак не меньше, чем подданных Его католического величества. – О том, что к лицу или не к лицу моему званию и положению, сударь, отныне предоставьте судить и беспокоиться мне, – граф решительным жестом отмел опасения секретаря, – а также обо всем прочем, что касается разрешения этой интриги. Если мне не изменяет память, вы ведь именно этого добивались, когда писали письмо во Францию, синьор Росси? – с вкрадчивой мягкостью заметил он вскользь. В разнообразные секретарские обязанности, вероятно, вменялось умение читать между строк и искусство различать нюансы в устном обращении вышестоящих, поэтому Росси, оставив попытки вразумить гостя, скованно поклонился. – Да, господин граф, – отозвался он с непривычной краткостью и поспешил выйти. Едва за итальянцем затворилась дверь, и раздались его торопливо удаляющиеся шаги, Рошфор перевел взгляд на бретера. – Прошу вас, не сдерживайтесь, де Ронэ, – предложил он, усмехаясь, – иначе вы явите свою откровенность в самый неподходящий момент.
Теодор де Ронэ: Теодор не сумел подавить ответную улыбку и, вернув томик на полку, подошел к графу. – Никак не могу научиться молчать, – пожаловался он. – Но каков мерзавец! Если вы взяли меня с собой, чтобы избавиться от него, я с удовольствием обяжу вас сию же минуту. Произнося эти слова, бретер покривил душой: не верил он, что все окажется так просто. У женщины, синьоры Чинкве, похоже, было некое письмо, угрожавшее аббату, в доме которого они находились. Росси явно ждал от них каких-то действий, так же явно – не убийства самого аббата. Не рассчитывал же он, что французы освободят его покровителя от компрометирующей его связи? Это было бы чересчур! И при чем тут испанцы?
Рошфор: – Не в этот раз, – совершенно серьезно ответил Рошфор на это легкомысленное предложение. Привычка бретера, не рассуждая и не раздумывая, решать любой вопрос при помощи оружия, казалось, ничуть не смущала графа; тон его голоса и выражение лица, без тени улыбки, подразумевали, что в другой раз и ответ вполне может оказаться другим. Гибким движением он поднялся из по-венециански вальяжно разлапистого кресла и отступил к камину. Пляшущее пламя подчеркнуло резкость черт Рошфора, прибавляя возраст и позволяя угадать в складке у рта бремя малоприятного опыта. – Росси, конечно, мерзавец, – устало согласился он с хлестким определением де Ронэ. – Однако свершившееся или готовящееся предательство чаще всего выявляется при помощи таких вот негодяев, держащих нос по ветру и способных учуять в других гниль, подобную собственной.
Теодор де Ронэ: Теодор проводил Рошфора задумчивым взглядом. Внезапная перемена в графе поразила его, смутно намекая на то, что это отвратительное дело было для того лишь еще одним в череде подобных, столь же неприглядных. – Предательство? – повторил он, начиная понимать. Вот, стало быть, в чем Росси обвинял своего патрона! Но почему тогда он опасался подтолкнуть к испанцам женщину? У которой почему-то было угрожающее аббату письмо. Можно было спросить. И, может быть, даже получить ответ. Но он этого не хотел. Шпагу грязью не марают. Не суйтесь, если честь вам дорога, В политику. По старому присловью, Рука, дерьмо стирая с сапога, Испачкается – хорошо, коль кровью. Залпом он выпил вино, от которого отказался граф – терпкое, вяжущее десны, со слабым привкусом прели. Вполне под стать тому, кто его наливал. – Скажите, – решился он наконец, – что этот негодяй написал в Париж? Дело было не в том, что Рошфор ему нравился, что вызывал к себе невольное уважение, и даже не в том, что выручил его по дороге сюда. Но отказываться знать, уступая другому право решать – было в этом что-то от трусости. «Раньше вы задавали заказчикам вопросы. Теперь перестали?».
Рошфор: Граф помедлил, глядя на огонь в камине, прежде чем ответить. В его распоряжении было всего несколько минут, чтобы посвятить де Ронэ в суть дела, и еще меньше – чтобы решить, сколько тому надлежит знать, и насколько детально. Однако граф де Рошфор умел решать быстро. – О том, что аббат был неосторожен и глуп, – после короткой паузы произнес он. – Неосторожен, когда написал компрометирующее себя письмо англичанке, и глуп, когда впоследствии поддался вульгарному шантажу от итальянки. А поскольку аббат в прошлом не единожды зарекомендовал себя хорошим другом Франции, – циничная усмешка приподняла уголки его губ, – Франция теперь сильно опасается потерять… дорогого друга. Поэтому я… поэтому мы здесь. Вполоборота Рошфор повернулся к бретеру, с любопытством наблюдая за ним. Де Ронэ впервые поинтересовался целью их путешествия, причем граф был готов биться об заклад, что не такт и не скромность помешали тому задавать вопросы раньше.
Теодор де Ронэ: – Но предательство?.. Неосознанно мальчишеским жестом Теодор сам зажал себе рот рукой: не случайно Рошфор об этом промолчал! Когда это произошло: с письмом англичанке или в ответ на вымогательство венецианки? Которую, кстати сказать, появление французов могло почему-то толкнуть в объятия испанцев. Одних московитов еще не хватает в этом городе! И ведь речь шла не о том, чтобы покарать предателя, но о том, чтобы освободить его от нависшей над ним угрозы – как? Теодор видел только один путь, который ему решительно не нравился. И ведь мерзавец-Росси явно это предвидел, а стало быть, и вправду оказал услугу своему покровителю. Хорошему другу Франции, Пресвятая дева! Шпиону, не иначе. Такому же двуличному негодяю, как его секретарь. Бретер с чувством выругался.
Рошфор: – Нередко предательство – это следствие малодушия или опрометчивости, а не осмысленного выбора, – пожал плечами Рошфор; моральный облик аббата заботил его мало, и лишь в той части, которая влияла на лояльность Пианези Его Высокопреосвяществу. Растерянность и негодование бретера напомнили, что тот, несмотря на свой зловещий опыт, был еще молод и, как свойственно молодости, прямолинеен и в действиях, и в оценках. Назвав Росси негодяем, тем не менее де Ронэ не усомнился в правдивости высказанных им обвинений. – Однако, в нашем распоряжении пока лишь слова господина секретаря, – с подчеркнутым хладнокровием продолжил Рошфор, намеренно упуская из рассказа неточности в донесениях аббата французским «друзьям», при помощи которых Росси удалось посеять зерна недоверия к своему патрону. – Признаться, мне любопытно поглядеть на таинственную монну Джованну, и тем любопытнее, чем меньше синьору Росси в неустанном попечении о всеобщем благополучии хочется нас сопровождать в ridotto, – с уже нескрываемой иронией заключил граф.
Теодор де Ронэ: – Черт! – пробормотал бретер, чувствуя, что краснеет, и бросил на собеседника подозрительный взгляд. Ничто в лице графа не указывало на насмешку над кем-либо кроме Росси, но Теодора это не разубедило. – Я не верю, что предателем можно стать случайно, – сказал он. Не потому, что и в самом деле в это верил, но потому что иначе оставалось только вслух обозвать самого себя дураком. Аббат, хоть и предавал свою родину, мог быть предан своим «хорошим друзьям». Или, что вернее, не видеть нужды их обманывать, не исключая такую возможность в будущем. Потому что в глубине души был ничем не лучше своего секретаря. Можно ошибиться, сделать глупость, допустить неосторожность – но затем всегда следует выбор. Аббат его сделал, когда начал оказывать услуги Франции. И Рошфор, судя по всему, отлично понимал, с кем он имеет дело: понимал, что обвинение могло оказаться истинным. Но и Росси ведь действительно попытался отговорить их! Кем же надо быть, чтобы все это видеть? – А вы… Граф, вы хоть кому-то доверяете? – Уже произнеся эти слова, Теодор понял, что в очередной раз упустил случай промолчать. – Нет, не отвечайте. Мне не следовало спрашивать.
Рошфор: На краткий миг улыбка смягчила лицо Рошфора, улыбка искренняя, без следа желчи или цинизма. Горячность молодого человека позабавила его, но, пожалуй, на снисходительность такого рода тот мог и обидеться. И за наивным, на первый взгляд, вопросом, могло скрываться стремление, осознанное или нет, прояснить отношение к себе самому. – Почему же нет? Лучше мне ответить, сударь, чем вы вообразите мой возможный ответ, – возразил он, с умыслом смещая акценты в заданном вопросе с собственного характера на злобу текущего дня. – Доверяю. Здесь, в Венеции, я доверяю вам, – взгляд Рошфора посуровел; он не уточнил, что это доверие зиждется на непрочном основании связывающего их общего дела и заведомой отдаленности де Ронэ от всех участников интриги. Однако граф не вполне покривил душой: в его понимании доверие было тесно связано с преданностью и верностью, являясь неотъемлемой их частью.
Теодор де Ронэ: – О, вы сказали бы Росси то же самое, – рассмеялся Теодор, возвращая опустевший бокал на столик и переходя назад к книжному шкафу. – И господину аббату, я думаю, тоже. Высказанный им скептицизм, однако, был показным, и не потому, что он мысленно повторил рассуждения Рошфора. Но кому же доверять, если не дворянину, соотечественнику, слуге того же господина – наконец, человеку, с которым делил тяготы неприятного путешествия? Теодору так же не пришло бы в голову подвергать сомнению речи своего спутника, как и усомниться в свидетельстве собственных чувств. Росси был безусловным мерзавцем, Пианези – вероятным, а вот кем была неведомая монна Джованна, оставалось узнать. – Но – карты сданы, сыграем, – подытожил он. – Хотя у меня опять ни гроша.
Рошфор: Граф де Рошфор еще не был знаком с поразительной способностью бретера сорить деньгами едва ли не быстрее, чем те стекались в его кошелек, и потому затруднение де Ронэ показалось ему легко разрешимым. – Не беспокойтесь об этом, – бросил он с равнодушием человека, редко испытывающего нужду и еще реже вынужденного ограничивать себя в действиях по столь малозначительной причине; даже ненавистники кардинала не вменяли ему в вину грех скаредности. – И к слову об откровенности… – Рошфор сардонически усмехнулся. – Росси и господин аббат ни за что не осмелятся спросить то, что спросили вы, де Ронэ, поэтому никогда не получат того же ответа. Эпизод завершен
полная версия страницы