Форум » Предыстория » Смерть в Венеции. Охота. Октябрь 1624 года » Ответить
Смерть в Венеции. Охота. Октябрь 1624 года
Теодор де Ронэ: Глава, где шевалье де Ронэ получает удовлетворение, но не покой.
Ответов - 27, стр:
1 2 All
Теодор де Ронэ: Ежившийся под ледяным дождем лодочник поглядывал то и дело на своих закутанных по самые уши пассажиров, но те молчали – потому ли, что им было нечего сказать друг другу, или опасаясь, что их подслушают? Аббат предложил им свою гондолу, но они отказались, как отказались и дождаться темноты. Цирюльник, появившийся, пока они переодевались, мрачно поцокал языком, осматривая рану, но тут же признал, что ни малейшей опасности для жизни она собой не представляет, и умело наложил свежую повязку, почти не сковывавшую движений. Даже боль, казалось, отступила, но ненадолго – холод ли, усталость ли, раздумья ли, от которых было не скрыться, вновь вызвали ее к жизни, Теодор не знал, по привычке искал убежища в рифмах, но те протекали между пальцев холодной моросью, и мысли снова возвращались к вчерашнему вечеру и к утреннему разговору. Меж тем «сандалия», скользнув под еще одним низким мостом, повернула направо и вскоре причалила к противоположной набережной, над которой парусами реяли церковные стены белоснежного истрийского камня. – Chiesa dei Greci, – зачем-то пояснил лодочник. Как почти любое здание в Венеции, дом, где снимал свои комнаты Росси, имел два выхода: на канал и на твердую землю. Называя адрес, бретер сделал выбор в пользу второго – как из нежелания посвящать в свои дела посторонних, так и по привычке. Из лодки не выбьешь дверь и не влезешь в окно, даже соседей не порасспрашиваешь. Возможно, ему следовало посоветоваться с Рошфором, но с того самого момента, как Пианези упомянул невесту Росси, бретер потерял всякое желание обсуждать что бы то ни было под его крышей. Вылезая из лодки, он поскользнулся на мокрых ступенях. – Проклятый город! Дождавшись, пока «сандалия» не скроется за пеленой дождя, он повернулся к своему спутнику. – Вы уверены, что вам следует принимать в этом участие? – напрямую спросил он. – Как любезно напомнил нам господин аббат, в Светлейшей знают, кому вы служите. ______________________________ Chiesa dei Greci – итал. Греческая церковь, православная церковь San Giorgio dei Greci в Кастелло
Рошфор: Брезгливо отряхнув дождевую изморось с отяжелевшего от влаги плаща и полей шляпы, Рошфор хмуро взглянул на бретера. В пропитанном сыростью воздухе слова будто тоже намокали и вязли, становясь приглушенными и вылинявшими, размываясь, теряя интонации и краски. – Уверен, – кратко ответил он, и далее внимание Рошфора оказалось полностью приковано к церкви, к которой они прибыли. Бросив цепкий и пристальный взгляд на узкие, словно бойницы, окна, он вновь обернулся к своему спутнику. – Будет лучше, если нам удастся застигнуть его врасплох в доме. В отличие от де Ронэ графу нужна была не только жизнь Росси, но прежде – он сам, точнее, сведения, которые таились в его увенчанной кудрями голове и лживом языке. «Хименес из свиты испанского посланника», – так сказала Анзола.
Теодор де Ронэ: Теодор глянул на своего спутника с нескрываемой иронией, прежде чем направиться в сторону звонницы, которую косой ливень вынуждал, казалось, клониться к сморщенной рябью воде канала. – Будет лучше, – отозвался он в том же тоне, – если вы сможете отпереть его дверь без ключа. Насмешка скатилась с Рошфора, как капли дождя с его плаща. – В этом есть необходимость? – холодно спросил он, неторопливо разминая оледеневшие во влажных перчатках пальцы левой руки правой. – Вы думаете, он нам откроет? – парировал бретер. По словам аббата, в комнаты предателя вел отдельный вход, и слуги у него, скорее всего, не было. Но даже если он не выглянет сперва на стук, вряд ли при виде двух французов он не поднимет крик на всю улицу. – Мне бы это помехой не стало, но вы как будто хотели с ним побеседовать. Выманить человека из дома несложно, убить его затем – еще проще. Но Ришелье, и Теодор понимал это все лучше, не случайно отправил их вдвоем. В соавторстве
Рошфор: Рошфор быстро огляделся, отмечая непривычную для Венеции, этого настоящего человеческого муравейника, безлюдность. Холод и дождь заставили искать убежища под крышей даже уличных торговцев и вездесущих мальчишек, дабы при первом проблеске ясного неба вновь показаться наружу подобно сорной траве. – Думаю, нам не понадобится ничье позволение, чтобы войти, – обронил он равнодушно. В эту минуту граф также думал о черном ходе.
Теодор де Ронэ: В ответном взгляде Теодора смешались невольное восхищение и чувство неловкости: сомнительное умение для дворянина, но, нельзя не признать, удобное. Мысленно он дал себе зарок не соглашаться впредь на поручения, где оно может понадобиться – то, что ждало их сейчас, было, конечно, особым случаем, но… Последовала недолгая пауза, в течение которой они обошли церковь справа и свернули, как указывал аббат, в первую же улочку, отделенную от оставшегося позади канала рядом ветхих домов. Даже за стеной дождя легко было различить впереди ярко-алого фазана на вывеске: Росси снимал свои комнаты рядом с остерией «Веселый феникс». – Как вы думаете, – как ни с того ни с сего спросил Теодор, поворачиваясь к Рошфору и невольно позволив тем самым небольшому водопаду сбежать с полей своей шляпы, – кто нанял этих четверых на самом деле? Вызвавшее этот вопрос воспоминание также вылилось вдруг в цепочку рифм, из которых «зад» был самой подходящей.
Рошфор: – Это имеет значение для вас? – словно бы даже изумился Рошфор. – То, что я думаю? – Конечно, – удивление бретера было неподдельным. – Вы понимаете таких людей гораздо лучше меня. Я их вообще не понимаю, – чуть помедлив, признался он. Размеренный шаг графа, балансировавший на скользких камнях брусчатки между быстротой и ловкостью, чуть сбился с ритма, хотя простодушный тон де Ронэ не позволял заподозрить в его замечании двусмысленность. – Что ж… – помедлив, ответил Рошфор. – Господин аббат сам признал, что заблуждался на ваш счет. Сожалеть об ошибке имеет смысл, когда неверная мысль повлекла за собой неверное действие. – Очень неверное действие, – рассмеялся Теодор и перепрыгнул через лужу. – И какой, по-вашему, была мысль? – Что через вас переступить так же легко, как через эту грязь. – Но зачем? Я по-прежнему не понимаю, зачем? – Предосторожность. Страх. Выбирайте любую из причин… Но мы как будто у цели, – Рошфор взглядом указал на алое пятно вывески. Несколько шагов отделяли их от неприметной двери в серой стене дома, находившегося по соседству с остерией. Ко двери вела пара узких ступеней, бывших впору разве что для ножки женщины или ребенка. Граф едва заметно улыбнулся. Видимо, для удобства жильцов крыльцо было снабжено небольшим козырьком, призванным защитить от непогоды, наподобие нынешней. Залитые дождем маленькие окна на втором этаже казались мертвыми, как ослепшие глазницы. в соавторстве
Теодор де Ронэ: Прежде чем присоединиться к графу в его укрытии, бретер огляделся. Улица была по-прежнему пуста, и даже у остерии, где в любую погоду часто прохлаждались завсегдатаи, не было ни души. – Будет забавно, если его не окажется дома. – Так и не поняв, получил ли он ответ на свой вопрос, Теодор также оставил эту тему. – А если там обнаружится его дама… Он легонько толкнул ладонью дверь, и та неожиданно подалась – быть может, не запертая обитавшим на первом этаже лавочником, для которого она служила черным ходом, или предусмотрительно оставленная открытой в ожидании визита.
Рошфор: Рошфор настороженно прислушался: с недавних пор незапертые двери не вызывали у него большого доверия. В полумраке маленькой прихожей, в которой виднелись ступеньки грубой деревянной лестницы, царила тишина, и лишь за спиной оставался слышен шорох дождя. Вдруг над головами французов раздался скрип и негромкий звук шагов. Граф аккуратно притворил за собой дверь, и жестокая тень коснулась его губ. – Он дома. Сделав знак своему спутнику следовать за ним, он первым стал подниматься на второй этаж, ступая легко и почти неслышно. Пальцы правой руки легли на эфес шпаги. Преодолевая последнюю ступеньку, он шагнул вперед, и вторая дверь, наверху лестницы, послушно растворилась со слабым скрежетом плохо смазанных петель. – Добрый день, синьор Росси, – с холодным спокойствием произнес Рошфор, входя. – Ну, или как вам на сей раз повезет.
Теодор де Ронэ: Прежде чем нагнать графа, бретер задержался подле дощатой двери слева от лестницы, через неплотно пригнанные филенки которой сочился свет и доносились голоса из хозяйской лавки. Дверь открывалась в прихожую, и, окинув пристальным взглядом оба косяка, притолоку и порог, Теодор извлек из сапога узкий, почти игрушечный на вид кинжал и с некоторым усилием вогнал его по самую рукоятку в обнаруженную у самых петель щель. Настоящей попытки выломать дверь этот импровизированный засов выдержать не мог, но бретера больше беспокоили случайные свидетели. – Gesù! Сорвавшийся с губ Росси возглас был недостаточно громким, чтобы встревожить хозяев дома, но Теодор нахмурился и одним духом взлетел вверх по лестнице, чтобы, подобно ангелу смерти, молча возникнуть за левым плечом Рошфора. – Ваша светлость, господин граф, – голос секретаря срывался, а лицо сделалось белее мела. – Я, я, я… На этом его красноречие иссякло.
Рошфор: – Вы удивлены, – подсказал граф, и в этой вкрадчивой любезности таилось не меньше угрозы, чем в направленном в сердце острие шпаги. – Не ожидали увидеть вновь? Секретарь бросил затравленный взгляд на дверь, ведущую, по-видимому, в спальню, затем на окно. Рошфор наблюдал за его метаниями со скучающим видом. Он окинул властным взором комнату, обставленную с той изысканной и ложной скромностью, что требует немалых затрат и словно позаимствованной из дома Пианези, и кивком указал Росси на стул, с которого тот вскочил, завидев своих гостей. – Но вы будто бы не слишком рады, – с той же мягкостью продолжил он. – Не могу взять в толк, почему. Благодаря вашему совету письма мне все же удалось раздобыть. И возвратить господину аббату.
Теодор де Ронэ: Шарахнувшись так, что едва не опрокинул тяжелый, с резными подлокотниками стул, теперь Росси замер, вцепившись обеими руками в высокую спинку, как если бы надеялся спрятаться за ней. Какие мысли проносились сейчас за этим высоким чистым лбом, какими расчетами туманились ангельски голубые глаза? В памяти Теодора всплыло перекошенное от ужаса лицо д'Арби, крупные капли пота на лбу безымянного головореза, которому он когда-то угрожал раскаленной кочергой, расширившиеся и почерневшие от боли глаза «капитана», похитившего мадемуазель Руссари… Убить человека проще, чем что-то у него узнать. Или все дело в том, кто спрашивает? На всякий случай Теодор распахнул вторую дверь и заглянул в обнаружившуюся за ней спальню. Пусто – ковер на полу, кровать с балдахином, новехонький сундук и расписной кувшин с тазом для умывания на прикроватном столике. Единственное окно выходило на канал. Всем с колыбели суждено брести К могиле, и любой прервется путь. Но здесь, в Светлейшей лишь, на полпути Возможно, оступившись, утонуть.
Рошфор: Если до того Росси был бледен, то сейчас, под перекрестьем взглядов двух французов, его лицо приобрело изжелта-зеленоватый оттенок, словно секретаря вот-вот стошнит. Пальцы, обхватывавшие спинку стула, казались окостеневшими, лунки ногтей побелели. Взор то и дело опускался от лица Рошфора к его руке на эфесе шпаги, а также силился не упустить ни одного перемещения бретера. – Вероятно, я должен объяснить… – сглотнув, хрипло начал он и осекся, словно испугался звука собственного голоса. Попытавшись деликатно откашляться, он издал лишь сиплый полузадушенный звук. – Ничуть, – учтивость графа не убывала. Он шагнул вперед и оперся ладонью о край стола, чуть наклонившись и приблизившись к Росси, так, что мог разглядеть расширенные зрачки и бисеринки пота, выступившие в складке на лбу, меж светлыми бровями. – Объяснения мне не нужны, – скупо улыбнулся он. – Уже не нужны. Только ответы на вопросы, которые я сочту нужным задать. Росси смочил пересохшие губы кончиком языка. Теперь он смотрел только на Рошфора. – И тогда?.. – осмелился спросить он. – Вы не в том положении, сударь, чтобы требовать гарантий или обещаний, – отозвался Рошфор. – Однако жизнь ваша или смерть занимает меня меньше, нежели ваша откровенность. Говорил он так, будто они с Росси вели разговор вдвоем, однако ни на мгновение не забывал о присутствии третьего, надеясь, что де Ронэ в нужную минуту умеет не только молчать, но и слышать.
Теодор де Ронэ: На какой-то миг задержавшись на бледном лице секретаря, взгляд Теодора заскользил дальше, отмечая свежевыбеленные стены, тонкую резьбу на стуле, "Тайную вечерю" в простенке между окнами – нет, Росси мог заплатить за убийц и сам. Восклицательным знаком в этом умозаключении стала шпага в вызолоченных ножнах, свисавшая с вбитого в стену крюка у самого выхода. Мягко потянув за рукоять, украшенную узором из переплетенных золотых и серебряных насечек, бретер глянул на клеймо миланского оружейника и с коротким смешком извлек клинок из ножен. Возможно, аббат сказал правду и мерзавец действительно умел фехтовать.
Рошфор: Скользящий шелест шпаги заставил Росси вздрогнуть, хватка изнеженных пальцев усилилась, грозя повредить изукрашенное резьбой дерево и свидетельствуя, что холеные руки секретаря были привычны держать не только перо. Однако он не позволил себе повернуть голову – только лишь быстрое, почти неуловимое движение глаз в направлении оружия, которое было для него сейчас не более досягаемо, чем если бы оставалось в палаццо Дзери. – Вы получите то, что требуете, господин граф, – проговорил он, на этот раз заметно лучше владея своим голосом. – Как вы совершенно верно указали, я не в том положении, чтобы… – губы секретаря судорожно скривились в жалком подобии его обычной предупредительной улыбки, – чтобы молить о снисхождении. Однакоже лишь злосчастным стечением обстоятельств, поверьте мне, я был понужден на вопиющий поступок, идущий вразрез и с совестью моей, и всеми устремлениями моей души, и ставший впоследствии источником моего бесчисленного страдания и беспокойства. Клянусь, что… Рошфор нетерпеливо прервал его излияния. – Полагаю, у злосчастья есть имя, сударь? К клятве вам лучше присовокупить его, а не имя божье, тем более произнесенное всуе. – Простите, господин граф, но я не вполне понимаю… – Росси устремил на него растерянный и лучащийся искренним недоумением взор. – Жаль, – с надменным безразличием обронил Рошфор. – Прежде вы были гораздо понятливей.
Теодор де Ронэ: Бретер, успевший меж тем упереть миланский клинок в стену и слегка надавить, проверяя гибкость стали, повернул голову, встречая насмешливым оскалом вновь метнувшийся к нему взгляд венецианца. – Обстоятельств не бывает, бывают только люди, – заметил он. – Кто заплатил вам? Анзола была, казалось, слишком напугана тогда, чтобы солгать – но ведь и Росси только что заикался от страха, а вот уже снова плетет свои словесные кружева. Если Рошфор не рассчитывал на вмешательство своего спутника, Теодор был вовсе не прочь напомнить ему, что и у него было к секретарю незавершенное дело и неотвеченные вопросы.
Рошфор: Росси вновь вздрогнул, как будто бы уже ощущая острое лезвие, упирающееся не в стену, а под ребро, прямо напротив сердца, или в мягкий беззащитный живот. – Нет, нет, вы заблуждаетесь, – он вскинул руку в инстинктивном защитном жесте, но, опомнившись и, вероятно, устыдившись выказанных признаков малодушия, смущенно опустил ее обратно. – Мне не платили… Только услуга, важная услуга важным людям… Секретарь с отчаянием взглянул на Рошфора, как если бы маска благородства и внешней благопристойности для него была не менее важна, чем сама жизнь. Граф на четверть дюйма опустил подбородок и погладил кончик уса, пряча усмешку. Бретер мог сокрушаться вслух, что не понимает неведомых ему правил игры, но на деле действовал весьма умело, хоть и грубо. – Я вовсе не хотел, он сам нашел меня и предложил… – тем временем продолжал Росси. – О, всего лишь предложил замолвить за меня словечко в венецианском свете, а мне так было необходимо произвести впечатление… А расходы! Расходы здесь столь непомерны, что вы просто диву дадитесь, – слова наскакивали и напирали друг на друга, нарушая привычную его гладкость речи. – Однако чуть позже выяснилось, что моим новым знакомцем двигала не приязнь, а корысть. Он сказал, что связь с человеком из испанского посольства скомпрометирует меня, грозил распространить слухи, из-за которых я лишился бы места. Как видите, мне ничего не оставалось, как… у меня не было выбора… Злой рок руководил мной. Рошфор, прищурившись, для себя выделил лишь одно слово. – Испанец? – Да, – почти неслышно прошептал Росси. – Хименес. Это он. Все он. Словно в полном изнеможении он прикрыл глаза, но опущенные веки лихорадочно дрожали, не до конца скрывая взгляд, блестевший безумной надеждой игрока, поставившего на кон последнюю рубашку.
Теодор де Ронэ: – Ложь. – Теодор скользнул вперед в высоком выпаде, глянул на Росси поверх клинка. – Почему вы убили синьору Чинкве? Не то он хотел спросить и не знал как. Понимая, что здесь нужен финт, не веря, что графа хоть сколько-то беспокоит настоящая жертва этой грязной интриги, он мог только надеяться, что, отвечая на заданный вопрос, мерзавец нечаянно проболтается и о том, какую роль в этой истории играла она. Ошибся ли он – или вернее, когда ошибся? Клинок со свистом вспорол холодный воздух, обозначая парад.
Рошфор: – Почему я что? – Росси казался ошеломленным и испуганным одновременно, но все же попытался выразить и возмущение, в той мере, в какой не боялся еще больше разгневать французов. – Я дворянин. И сие ужасное обвинение я решительно – да! – решительно и твердо отвергаю! – Не обязательно самому держать в руке клинок, – усмехнулся Рошфор. Слегка развернувшись, он расслабленно присел на край стола, держа в поле зрения и венецианца, и бретера. – В Светлейшей эта уловка известна как нельзя лучше. – Но я же не знал! Даже не догадывался… – поднятая бровь графа подсказала Росси, что последнее оправдание было излишним для утверждения своей невинности, и он ненадолго смешался, явственно недоумевая, отчего судьба синьоры Чинкве стала предметом интереса не меньшего, нежели интрига испанцев. – Ах, женщину такого сорта так или иначе все одно ожидает достойная сожалений участь.
Теодор де Ронэ: – Вы, – процедил Теодор, с трудом удерживаясь, чтобы не загнать шпагу Росси ему же в глотку. «Такого сорта»?! – Вы – не ты, мразь. Почему вы ее убили?
Рошфор: Рот секретаря глуповато приоткрылся, пухлая нижняя губа задрожала. Тон бретера не оставлял ему сомнений в том, что он только что совершил грубейшую оплошность. – Мне не объясняли причин, – просипел он, в равной степени избегая глядеть в лицо обоим французам. Взгляд его был безотрывно прикован к собственной шпаге в чужих руках. – Мне говорили, что сделать, и я делал. – Не отягощая себя излишними размышлениями? – Рошфор недоверчиво покачал головой. – А ведь господин аббат аттестовал вас как весьма сообразительного и умного человека… – Господин аббат чересчур добр, – губы Росси механически произнесли заученное скромное отрицание прежде, чем сам он понял его неуместность в теперешнем разговоре. – Я… я полагаю, что синьоре Чинкве было ведомо о Хименесе более, чем мне. К тому же ее смерть должна была… – он прикусил язык и испуганно посмотрел на Рошфора. – Должна была вчера отяготить мое положение, – холодно завершил тот. Лицо графа оставалось непроницаемым, казалось, он обсуждает с венецианцем недавно завершенную шахматную партию. – Часть декораций, – безжалостно заключил он.
полная версия страницы