Форум » Предыстория » Арлезианская баллада. 1 мая 1624 года, Арль и окрестности. » Ответить
Арлезианская баллада. 1 мая 1624 года, Арль и окрестности.
Belle Fleur: Анри Лапен и Белль Флер
Ответов - 30, стр:
1 2 All
Belle Fleur: На исходе апреля 1624 года провинциальная актриса Арлетта Перье вернулась вместе с дочерью Мадленой, которой ее товарищи по ремеслу дали прозвище Белль Флер, в родной город, из которого когда-то уехала в рассохшемся фургоне бродячих фигляров, чтобы гоняться за призрачной и неуловимой птицей счастья. С того дня миновало много лет и она успела устать от беспокойной полунищей жизни, расстаться с былой красотой и здоровьем и теперь хотела помириться с матерью и начать оседлую жизнь, далекую от треволнений актерского житья-бытья. Но все, что застали две комедиантки – наглухо заколоченный домишко с покосившейся крышей и скромное надгробие на Аликампе, - кладбище, на котором хоронили умерших еще со времен римского владычества. Жильберта Перье, мать Арлетты и бабушка Белль, скончалась в начале марта, так и не увидев свою единственную внучку. Найдя временный приют у соседки, знавшей Арлетту еще с той поры, когда черноглазая хохотушка плясала вокруг майского шеста и несколько лет подряд получала венок Майской королевы, Арлетта и Белль решали, как им быть, и что делать дальше. Однако юность редко предается скорби в течение долгого времени, и Белль, никогда не видевшая бабушку, очень скоро начала совершать долгие прогулки по городу и окрестностям, изумляясь тому, что ее матушка когда-то покинула такое райское место. Оно поистине было райским, несмотря на то, что город окружали топкие тростниковые болота и бесплодные солончаки. Увидев однажды стаю неведомых птиц, чье ярко-розовое оперение вызывало в памяти легенду о фениксе, юная комедиантка окончательно уверилась в том, что попала в волшебный край. Ко всему прочему и начало мая не способствовало грустным настроениям, ведь миновали холодные месяцы, когда в Провансе наместничал дьвольский вихрь трамонтана, своим жутковатым хохотом сводивший с ума тех, кто был слаб телом и духом. Несколько милосерднее был мистраль: он весело играл с церковными колоколами, хватая их за длинные языки и устраивая настоящий трезвон. Но в первый день мая мистраль отдыхал, уступив место одному из своих младших собратьев – шаловливому весеннему ветерку, от которого становилось уютно телу и легко душе. Белль, направлявшаяся к главной площади города, чтобы полюбоваться на кавалькаду камаргских пастухов, празднующих день своего покровителя святого Георгия, лизнула палец и подставила его ветерку, безмолвно спрашивая почти неуловимый воздушный поток, с какой стороны он летит и в какие края направляется. В это мгновение она напоминала внучку святого Цезария Арелатского, который однажды сумел поймать в свою перчатку морской ветер. Огромный амфитеатр, построенный еще римлянами, вырос перед ней неожиданно, как мираж. Впрочем, о первых поселенцах Арля напоминали лишь колоссальные стены, частично разобранные их последователями для строительства менее внушительных сооружений. Средневековые жители пристроили к каменной окружности крепостные башни, а огромную арену заполнили домами и домишками. Каменную скалу обтекала река празднично разодетых и веселых горожан: всем не терпелось посмотреть на бледно-серых лошадей моря, как называли здесь иноходцев-камаргу, и на черных быков, которых пастухи погонят по улицам города вслед обезумевшей от азарта толпе. -Эй, красотка! Забирайся на моего скакуна! – молодой черноглазый пастух засмеялся своей двусмысленной шутке и наклонился к белокурой красавице, протягивая ей руку, чтобы помочь взобраться на белую камаргскую лошадь. Белль испуганно отшатнулась, и парень, явно разочарованный тем, что лишился такого приятного общества, тронул поводья и загорланил песню о майской королеве: -Все цветет! Вокруг весна! —Эйя! — Королева влюблена — Эйя! — И, лишив ревнивца сна, — Эйя! — К нам пришла сюда она, Как месяц май, сияя. А ревнивцам даем мы приказ: Прочь от нас, прочь от нас! Мы резвый затеяли пляс. ----- Анонимная песня XII века
Лапен: Веселому пастуху откликнулся другой мужской голос: Ею грамота дана, - Эйя! - Чтобы, в круг вовлечена, - Эйя! - Заплясала вся страна - Эйя... Лапен подпевал увлеченно, от души. Праздник кружил его душу, праздник плясал по жилам, задорными толчками гоня кровь в ритме песни. Парень любил общую радость, веселье, шум. Труппа Жоделя прибыла в Арль под вечер, перед самым закрытием ворот. Поэтому, вопреки обыкновению, они не въехали в город с шумом, музыкой и зазывными криками, а остановились на маленьком постоялом дворе у самой городской стены. - И с утра мы не сможем блеснуть в полной мере, - сказал Жодель. - Наш выход - только после абривадо. Иначе нас попросту никто и не заметит. Эти провансальцы какую-то скотину предпочитают высокому искусству! Так что можете, кто хочет, пошляться по городу. Но чтоб к полудню все были тут! И если кто успеет напиться, тот вылетит из труппы и останется до старости торчать здесь, с этими... скотоводами! Нам сегодня работать. Лапен знал, что "абривадо" по-провансальски означает "разгон". Но не понял, при чем тут скотина. Старый Пророк, мудрый и бывалый человек, объяснил ему, что по городу пройдет стадо быков. Лапен пожал плечами: странный вкус на развлечения! Впрочем, быки так быки. Главное - все веселые, нарядные, можно хлопнуть прохожего по плечу и не получить в ответ в морду. Как говорит старая пословица, в праздничный день и дела праздничные. Труппа Жоделя растворилась в веселой толпе, как пригоршня соли в кипящем котле.
Belle Fleur: За спиной Белль затараторил на окситанском женский голос, а чья-то рука тронула ее за рукав платья. Комедиантка более-менее хорошо разбирала местное наречие, поскольку мать до сих пор часто пела ей песни на окситан, а время от времени, когда ее одолевали воспоминания, даже пыталась беседовать с дочерью на языке своего детства. Оглянувшись, Белль увидела улыбающуюся пожилую женщину, протягивавшую ей пирожок: в канун выборов королевы Мая все арльские хозяюшки пекли особые овсяные пирожки, называемые «майскими». Белль улыбнулась, взяла пирожок и собиралась сразу же его отведать, но в этот момент со стороны городских ворот раздалось протяжное пение труб и громкие крики загонщиков оповестили жителей о том, что надо быть начеку и приготовиться к началу забега быков. Женщина нахмурилась, передернула закутанными в яркий платок плечами и укоризненно покачала седой головой, одновременно указывая на боковой проулок, и тем самым призывая юную простушку покинуть опасное место. Бурлящая людская река тем временем стала растекаться на мелкие ручейки: все, кто не считал себя способным тягаться в беге с потомками Минотавра, поспешно покидали главную улицу. Арлезианка снова настойчиво потянула белокурую красавицу за рукав, и та, наконец, последовала ее совету и стала пробиваться сквозь полноводную стремнину в один из тихих и чрезвычайно узких переулков, по которому вряд ли могла проехать повозка, хотя ей и страсть как хотелось полюбоваться на то, как странным и чудесным образом воплотится в жизнь старинная легенда. Не свирепый красный бык загонит стадо пугливых единорогов обратно в море, а напротив, белые лошади будут преследовать черных быков Камарга, чьи рога, в отличие от более пологих украшений их испанских собратьев, были острыми, как лезвия ножей, и устремлялись прямо в небо.
Лапен: Конечно. к полудню придется вернуться на постоялый двор. Работа ждет. Но пока еще солнце не поднялось в зенит, можно найти себе приятную компанию. Вот хоть эту рослую торговку с лотком, полным каких-то странных, но аппетитных лепешек. Тут тебе и приятная беседа, и закуска. Если повезет, то бесплатная. Подкатившись к добродушной красотке, Лапен быстро выяснил, что зовут ее Бернадетта, а лепешки она сама месила, добавив в тесто оливковое масло и нарезанные оливки. Лапен поспешил поделиться с Бернадеттой наблюдением, сделанным за годы странствий: выпечка тем вкуснее, чем красивее ручка, месившая тесто. Не проверить ли это прямо сейчас? Ручка у Бернадетты вполне красивая, так не угостит ли она его лепешкой? Разумеется, из любви к истине... Торговка резонно возразила, что из любви к истине не грех и кошелек развязать. Лапен сумел бы уболтать красотку и даже приступил к убалтыванию. Но тут Бернадетта забеспокоилась, поправила на плече ремень, на котором висел лоток, и заявила, что немедленно уходит. Была бы она без товара, так, пожалуй, побегала бы да попрыгала, как в юности. Но товаром рисковать не собирается. Удивленный Лапен потребовал объяснений. Полученные объяснения так ошеломили парня, что он даже не заметил, в какую сторону удалилась Бернедетта. Невоспитанная говядина, которая бегает по городу, - это праздник, да?! Возможность увернуться от рогов - это развлеченье, да? Нет уж, играйте в эти игры сами, дорогие арлезиане и арлезианки! Подставляйте свои задницы рогам быка! А Лапена даже не уговаривайте. Лапен сейчас же вернется на постоялый двор! Еще бы вспомнить, в какой стороне он остался, этот самый постоялый двор...
Belle Fleur: Белль не заметила, как оказалась на площади, украшенной собором святого Трофима. Продолжая жевать пирожок, оказавшийся восхитительно вкусным, она остановилась перед главным порталом церкви и принялась рассматривать высеченное из камня изображение Страшного Суда. Кроме главных действующих лиц, Христа и апостолов, там присутствовали две процессии: слева – праведники в праздничных одеяниях, шедшие по столбовой дороге в рай, справа — обнаженные грешники, охваченные языками адского пламени и низвергавшиеся в преисподнюю. Кроме того, были там и библейские животные: лев, орел и бык. Белль взирала на это восхитительное по исполнению и одновременно страшное по существу изображение со священным ужасом: она твердо знала, что райские врата были навеки закрыты перед комедиантами, зато дорога в ад была прямой и короткой. Посмотрев на святого Михаила, занятого взвешиванием душ умерших, и на сонм демонов, в чьи когтистые лапы святой отправлял грешную лепту человечества, маленькая комедиантка тяжело вздохнула, стряхнула с рук крошки, оставшиеся от овсяного пирожка, и прислушалась к крикам смельчаков, убегавших от разъяренного стада с тем же рвением, что и грешники на портале церкви – от демонов. Видимо, под влиянием картины Страшного Суда ей пришла в голову мрачная мысль о том, что сегодня арльское кладбище обретет несколько новых постояльцев из числа грешников, в настоящий момент необузданно предававшимся языческой забаве с черными быками: не может быть, чтобы в таком деле обошлось без жертв. Но ее тут же сменила другая, более благочестивая: надо навестить могилу бабушки. К сожалению, Белль плохо представляла себе, в какую сторону идти: к месту последнего успокоения Жильберты их с матерью отвела соседка в день их приезда в город, а с тех пор прошла уже неделя. Как бы не заплутать...Но, решила комедиантка, на что же тогда ей язык? Надо всего лишь поспрашивать жителей города, - и кто-нибудь да укажет верную дорогу. Комедиантка посмотрела по сторонам, выискивая заслуживающего доверия прохожего.
Лапен: Все-таки даже в такую неприятную минуту - когда веселый праздник вдруг ощетинился рогами и грозно замычал - Лапен остался Лапеном. Из двух женщин, что оказались рядом с ним на улице, он выбрал для расспросов не щуплую старушку, бойко семенившую мимо. (В самом деле, зачем беспокоить почтенную женщину, пусть себе спешит прочь от безобразия, что творится сейчас рядом!) Нет, он заговорил с прелестной девчушкой лет шестнадцати-семнадцати, светловолосой и голубоглазой, которая осматривалась, словно искала кого-то. - Беляночка, не бойся, не съем. Скажи, будь добра: в какой стороне отсюда постоялый двор? Там на вывеске намалеван рогатый козел, который бодает солнце. Хозяина зовут дядюшка Пейре, лысый такой. А название я знал, но забыл, как только увидел твою блистательную красоту.
Belle Fleur: - Сударь, увы! Я не местная..., - ответила Беляночка, обрадовавшись, что к ней обратился красивый молодой человек. Лицо у него было открытое, а белобрысые вихры - почти такого же оттенка, как и ее собственные волосы, и они-то и вызвали у маленькой комедиантки полное доверие к незнакомцу. Вот если бы он был темноволосым или, упаси Бог, рыжим, – наверное, она не стала бы продолжать разговор, ограничившись признанием, что понятия не имеет, где находится постоялый двор дядюшки Пейре. Но к высоким и крепким блондинам Белль всегда чувствовала искреннее расположение. И глаза у парня были честные-честные, такие же, как и у нее самой...Лукавинка, промелькнувшая в них, и комплимент, немало ей польстивший, только добавили Беляночке решимости попробовать продолжить случайное знакомство: ведь так скучно гулять по чужому городу одной, тем более в погожий майский денек! - Попробую все же Вам помочь: Вы сказали, на вывеске изображен козел? Точно козел? Не телка? Просто недалеко отсюда я видела харчевню под названием «Бодливая корова», а над входом – изображение премилой белой телушки с большими голубыми глазами и колокольчиком на шее. Хотя полет воображения художника меня удивил: он пририсовал ей такие непомерно длинные рога, что они чуть ли не выступают за край вывески! Вы не против, если я стану Вашим поводырем и пройдусь с Вами до конца той улицы? Вдвоем мы cпросим дорогу у большего числа горожан, а мне все равно в ту сторону...Правда, может получиться, как в пословице: слепой ведет слепого... Пока с ее языка слетали всякие благоглупости, комедиантка посматривала на блондина взглядом, в котором в равных долях смешались дружеское расположение и девичья скромность. Белль страсть как хотелось немного прогуляться в приятной компании и поболтать от души: все-таки она была болтушка, чего не отнять, того не отнять, но при этом желала избежать того, что незнакомец примет ее за легкомысленную девицу, которую только пальцем помани – и она уже готова на все, что угодно. О том, что Белль считает Лапена красивым парнем, много говорилось здесь
Лапен: - Такой цветочек вырос не в Арле? - учтиво отозвался Лапен. - Интересно, какие же края рождают таких красавиц? Может, мне туда навсегда перебраться? Провести там остаток дней своих и скончаться счастливым? Но языком-то он молол, а по сторонам поглядывал. И с огорчением увидел, что улица опустела. Ох, не нравилось все это парню... А вслух он сказал: - Нет, птичка моя райская, харчевня с бодливой телкой мне ни к чему. Тот постоялый двор где-то у ворот. А я вижу, здесь все вывески с какой-нибудь скотиной?
Belle Fleur: - Судя по тому, что мне довелось видеть, так оно и есть, - с самым серьезным видом подтвердила комедиантка. – Думаю, это сделано для того, чтобы посетители понимали, какое угощение их ждет внутри...Вы сказали, Вам нужно к городским воротам? Мне тоже туда: я иду на старое кладбище, на котором похоронена моя бабушка. Видите ли, сударь, моя мать – уроженка Арля, но не была в родном городе с тех пор, как посвятила себя служению театру. Я же родилась где-то между Лангедоком и Провансом, и сейчас впервые приехала с матушкой в Арль, чтобы познакомиться с бабулей, но увы! Опоздала... Беляночка поглядела по сторонам и удивленно воскликнула: - Где прохожие?! Их будто корова языком слизнула! Ничего, справимся сами. Смотрите, вон там торчат две сторожевые башни: полагаю, что городские ворота должны находиться строго между ними. А стражники объяснят, как пройти к постоялому двору: их для того и ставят у ворот, чтобы они путникам дорогу подсказывали. А Вы-то сами откуда будете? Слова сыпались с ее говорливого язычка мелким горохом, и хотя комедиантка понимала, что нельзя так много болтать, но ничего не могла с собой поделать: так ей хотелось разговорить учтивого красавца-блондина, который уже трижды польстил ее женскому тщеславию.
Лапен: Лапен слушал вполуха. Гораздо больше парня волновал приближающийся гул. Он уже не был слитным: можно было разобрать крики, визг, топот, утробное мычание... И тут Лапен вычленил из милого щебетанья две чертовски важные фразы. Настолько важные, что актер забыл даже про быков. - Погоди-ка, красавица. Ты говоришь, что твоя матушка посвятила себя театру? И что сейчас она в Арле? Не значит ли это, что в городе сейчас еще одна труппа, кроме ватаги старика Жоделя?
Belle Fleur: Удивленная известием о ватаге Жоделя, комедиантка с новым интересом посмотрела на незнакомца: неужели судьба свела ее с собратом по ремеслу? А что! Привлекательный парень, и язык хорошо подвешен. - Другой труппы, насколько мне известно, в городе нет, - ответила она, почти убедив себя в том, что встретила актера. - А мы с Арлеттой сейчас как пара сапожников без сапог, хотя и исколесили в театральном фургоне всю Францию вдоль и поперек... Белль широко раскинула руки и продекламировала, подражая зазывале, приглашающему публику на представление: Вся наша жизнь - игра, и руку дам На отсеченье господам, Что хоть и терпим мы насмешки и угрозы, Но все же счастливы, смеясь сквозь слезы! И пусть порою животы пусты, Зато намеренья и помыслы чисты! Нет камня за душой, и в этом - наша сила, Фиглярствуем затем, чтоб вам не скучно было. Да, мы – шуты блаженные, все мы, без исключенья: Вас фарсом ублажить – вот наше назначенье… Не жмитесь, господа, расщедритесь монеткой: Красотка Белль за это вас расцелует крепко... А скаредным глупцам, что кошель не развяжут, Мы скажем так: кондрашка вас накажет! Мальчишка, тянувший за собой на веревке худосочного поросенка, остановился и в немом изумлении разинул рот, глядя на белокурую красавицу. Поросенок негодующе хрюкнул и предпринял безуспешную попытку избавиться от петли на шее. Комедиантка засмеялась, отвесила юным зрителям поклон и потянула спутника за рукав: -Идемте отсюда, а то уже публика собирается... Прошу прощения за долгое молчание, Анри: рифма что-то не давалась
Лапен: - О, - хохотнул Лапен, - свой своего издали видит. И я этому не удивляюсь. И он легко, небрежно, словно продолжая обычный разговор, перешел на отрывок из какой-то старой роли: Судьба ведет пути не вкривь да вкось. Встречается, что по душе срослось. Ждет встречи с кошельком набитым скряга, Поэта ждут чернила и бумага, Пьянчуга мимо чарки не пройдет, И не пройдет мимо борделя мот. Ждет пасквилянта встреча с крепкой палкой, А мне судьбой дана... Внезапно лицо его исказилось злобной гримасой. Глядя то ли на девушку, то ли куда-то мимо ее головы, Лапен бросил тяжело и яростно: - С-скотина!* Если Белль угодно, она может принять это высказывание на свой счет. На самом-то деле Лапен увидел в дальнем конце улицы здоровенного быка.
Belle Fleur: Обрадовавшись, что ее предположения о роде занятий незнакомца оказались верны, юная Талия не удивилась и не испугалась, увидев, как его приятное лицо неожиданно исказила злобная гримаса. Она давно привыкла, что ее собратья по ремеслу меняют личины, как перчатки, повинуясь внезапной смене настроений, столь характерной для всех творческих людей. К тому же налицо была запинка с рифмой в конце экспромта, и она решила, что поэт таким образом выражает свою досаду. Привычка импровизировать в фарсах дала о себе знать: Белль подняла пальчик вверх и с видом высокоученого Доктора заявила: -Весталка, сударь! С палкой лучше всего рифмуется весталка, или на крайний случай - нахалка, но никак не скотина. Думаю, вашу поэтическую импровизацию можно закончить так: А тем, кто к рифмам не привык, Является огромный ... Комедиантка все-таки бросила мимолетный взгляд туда, куда уставился незнакомец, и увидев то же, что и он, упавшим голосом завершила: -Б-бык... Вообще-то она хотела сказать пшик, но при виде громадного быка с нее вмиг слетела маска Доктора-всезнайки и теперь на актера смотрело по-детски испуганное и умоляющее о защите личико Простушки. А я-то думала, что нас не догонят
Лапен: Что-что, а удирать Лапен умел виртуозно. Жизнь научила. И всегда знал, в какую именно сторону надо драпать. И сейчас он не бросился наутек по опустевшей улице. Понимал, что рогатая тварь догонит его в два счета. Взбежав на крыльцо ближайшего дома, Лапен заколотил в дверь: - Впустите нас! Пожалуйста! Здесь бык! Из-за двери не донеслось ни звука. "Празднуют! - с ненавистью подумал Лапен. - Шляются!" А бык обратил внимание на вопящего человека и неспешно (пока!) направился к крыльцу. Стена богатого каменного дома была щедро украшена лепниной. Лапен-акробат взлетел бы по ней до самой крыши, как кот - на забор. Но ему в голову не пришло бросить симпатичную девчонку на растерзанье рогатой твари. Парень, цепляясь за завитушки, поднялся немного по стене. - Давай сюда, ласточка! Скорее! Ставь ножку на вон ту загогулину... вторую - на мое колено, я его согнул. Потом свое колено - мне на плечо... и лезь вон туда, на козырек от дождя, что над дверью!
Belle Fleur: C безукоризненной точностью и быстротой плясуньи на канате Белль выполнила все, что подсказывал ей спаситель-суфлер. Одну ножку туда, вторую – сюда, а теперь главное – покрепче уцепиться за собрата по ремеслу и не отпускать, пока опасность не минует. Белль поерзала на козырьке от дождя, проверяя его на прочность: свалиться вниз и быть затоптанной копытами или поднятой на рога подобно тряпичной кукле ей вовсе не хотелось, как не хотелось и того, чтобы пострадал протянувший ей руку помощи собрат по ремеслу. - Какой вы ловкий и сильный, сударь! – благодарно пролепетала она, понимая, что без красавца-блондина ни в жизнь не взобралась бы так высоко. - Ой, мамочки, а рога-то какие! Последние слова относились уже к быку, неумолимо сокращавшему расстояние между собой и двумя мишенями.
Лапен: Лепнина - штука ненадежная. Сухая глина. Как ступенька годится, а долго стоять на ней опасно. Посыплется под ногой. И так уже чудо, что вся эта красотища выдержала двойной вес, когда девчонка на козырек карабкалась. Куда теперь? На козырек нельзя. Обломится еще... Остается только одно. Рядом с козырьком торчит из стены гнутая железяка. Наверняка на ней прежде висел фонарь. И можно биться об заклад, что фонарь этот спер какой-то ловкий уличный воришка. Интересно, крепко ли заделана железяка в каменную кладку? А бык уже рядом. Встал передними ногами на крыльцо - и как раз коснулся рогом башмака. Тут уж всякое "интересно, выдержит ли?" исчезло из головы. Лапен вцепился в железяку, одним рывком перебросил через нее ногу... ура, не обломилась, не вылетела из стены! Настырная тварь и сейчас еще могла достать рогом до башмака. А потому Лапен, видя верхом на железяке, поднял ноги повыше. Устроившись в этой нелепой и неудобной позе, он обратился к товарке по несчастью: - Подбери, красотка, подол на козырек, чтоб даже чуть-чуть платье вниз не свисало. А то это будущее жаркое зацепится рогом за ткань и стянет тебя вниз. И не столько из интереса, сколько желая отвлечь девушку от стоящего внизу чудовища, спросил: - А вы с матушкой за чьей ватагой бродили? Кто хозяин труппы?
Belle Fleur: Белль послушно натянула на коленки подол, как следует подоткнув его со всех сторон. Зубы у нее выбивали мелкую дробь, а глядя на актера, угнездившегося на торчащей из стены железяке, она и вовсе обмирала от страха: вдруг свалится со своего ненадежного насеста быку на рога? Поначалу она не могла вымолвить ни слова, но потом все же сообразила, что товарищ по несчастью не зря задает ей вопросы: пытается таким образом отвлечь и успокоить. Белль обхватила колени руками и заговорила: - За кем мы только не бродили, всех и не упомню, сударь: я ведь с пеленок на сцене. Из последних могу назвать Клемана Фонтанена, до него был Понмерси, а еще раньше – Жерар Прувер по прозвищу Ранкюн – он злодеев играл, а так-то добрейший человек, никогда и мухи не обидел. Вот о Жоделе я никогда не слыхала...А вас-то самого как звать? Меня – Белль Флер, но это когда я на сцене, а матушка Мадленой кличет. Снизу донеслось тяжелое дыхание, сменившееся злобным фырканьем, а в воздух взметнулись фонтанчики пыли: бык пригнул голову и начал рыть землю копытом. Белль замолчала и уткнулась лицом в колени, крепко зажмурив глаза.
Лапен: - Понмерси знавал, об остальных слыхал, - ответил Лапен, не сводя глаз с быка. Мерзкая скотина не собиралась уходить. Хлещет, понимаете ли, себя хвостом по бокам, роет землю копытом, сам себя раззадоривает... Вот где черти носят погонщиков, а? Быстрый взгляд на девчонку. Сжалась, упрятала лицо в колени. Не сомлела бы! Без сознания не удержится на козырьке, так под копыта и упадет... Надо ее как-то отвлечь. - Слышь, красавица, - заговорил Лапен бодро, - а ведь я однажды в твоей труппе играл, да только ты о том не знала! Дело прошлое, ты уже не у Понмерси, можно и рассказать... Если помнишь, был у вас такой... имени не помню, а по прозванию - Меченый. У него на щеке родимое пятно, его все время гримом замазывали, а чаще он играл зверей и призраков, чтоб в маске... Он славно умел завывать, мороз по коже, за то в труппе и держали. Вот пару-тройку лет назад на большой ярмарке... не помню, в каком городе-то дело было... обе наши труппы там очутились. Ясно, что не мы одни там собрались, ты могла Жоделя и позабыть. А мы с Меченым в одном кабаке сошлись. Сначала друг другу не понравились, слово за слово, и вышла у нас драка. Он мне глаз подбил, так что мы оба мечеными стали, а я его так по голени обрадовал, что он враз охромел. Ну, помирились, сдружились, выпили, трактирщик ему на ногу мокрую тряпку приложил. А только видно, что сегодня ему на двух ногах весело не прыгать. "Эх, - сокрушается он, - не вовремя ты, приятель, меня подковал. Мы ближе к вечеру даем "Пирама и Фисбу". Я там льва играю. А какой сейчас из меня лев? Нет чтоб нам подраться завтра! Завтра я из-за кулис загробным голосом разговариваю. Кому какое дело, хромой я или нет? А сегодня... Понмерси, сволочь, меня из труппы вышвырнет, грозился уже. А перед тем отмутузит так, что на обе ноги захромаю. Он у нас горячий и на кулак скорый". Да неужто я позволил бы, чтобы такой славный парень в беду попал? Бью себя кулаком в грудь и заявляю: "Вот он, твой лев! Под маской морды не видать. Кто узнает, что это не ты?" Обучил меня Меченый своему душераздирающему вою. Я переимчивый, быстро все схватываю. А что на вопли полон кабак народу набился, так разве же это беда? Главное - без стражи обошлось. Наняли мы за кружку пива дюжего парня, он на закорках отнес Меченого к фургонам. Меченый свистом вызвал какую-то девчонку. Та, умница, вопросов задавать не стала, быстро и тихо притащила львиную шкуру и маску. И сыграл я! Еще как сыграл! На Фисбу рычал так, что зрители ахали. И вертелся перед нею так, словно меня, хищника, блохи одолели. А когда она убежала и уронила плащ... ну ты же помнишь, Пирам нашел разорванную львом одежду и решил, дурень, что его милую звери сожрали... Так я этот плащ драл, драл... Тут Лапен спохватился, прервал рассказ, глянул на съежившуюся на козырьке красотку: - Слушай, а девчонка, что шкуру принесла, - это не ты ли была?
Belle Fleur: Белль настолько увлекла захватывающая история, которую в лицах представлял ей талантливый собрат по ремеслу, что она даже перестала вздрагивать при каждом новом звуке, доносившемся из-под козырька, хотя бык уже не фыркал, а издавал низкий и протяжный рев. Но теперь она воспринимала его как досадную помеху, мешающую слушать. Комедиантка честно пыталась вспомнить, по каким ярмаркам носило труппу Понмерси в то время, когда они с Арлеттой в ней играли, но в ответ на вопрос актера лишь отрицательно покачала белокурой головкой: -Нет, сударь, шкуру не я принесла, обманывать не буду. Актера с родимым пятном тоже не припоминаю, значит, это без нас случилось. А про Понмерси вы чистую правду сказали: он своим комедиантам метки ставил с той же сноровкой, с какой хорошая кухарка блинчики на хозяйский стол мечет. Не знаю такого актера, который, уходя из его труппы, не унес бы на себе директорской памятки. Но женщин он не трогал, нет...Разве что под юбку или в корсаж заглянет, да и то больше шутя... Белль покраснела и бросила на собеседника смущенный взгляд: - Вы не подумайте, я не про себя...А вот с матушкой моей он любил пошутить, но при этом жалованье нам обеим платил, как бог на душу положит, потому мы при первой же возможности перешли от него к Клеману Фонтанену. Мэтр Клеман человек женатый и ничего такого с актрисами себе не позволял, потому что рука у его супруги тяжелее, чем у самого Понмерси. Ой, сударь! – спохватилась она и умоляюще прижала обе ладошки к груди, - Что вам стоит снова тот трюк повторить! Рыкните львом! Вдруг это чудище рогатое испугается и отступит? Рогатое чудище тем временем исторгло из своей широкой груди очередной воинственный рев. Отступать оно явно не собиралось.
Лапен: - Львом? - засомневался Лапен. - Ты думаешь, крошка, эта тварь хоть раз в жизни со львом встречалась и голос его признает? Тут парню пришло в голову, что ни он, ни Меченый тоже со львом в натуре не встречались, что не мешало им пугать зрителей грозным рычанием. - А попробую, - сказал он деловито. - держись крепче, голубка, не свались. Актер откинулся лопатками к каменной стене, сосредоточился... И воздух прорезал вой - тяжелый, страшный, полный первобытной угрозы. Стайкой упорхнули прочь воробьи. Бык притих, оглядел улицу, ища нового врага (людишек наверху он явно не считал источников воя-вызова). Наконец опустил передние копыта с крыльца на мостовую, опустил голову и низко, протяжно замычал, вызывая неведомого соперника на смертный бой.
Belle Fleur: В окне, расположенном справа от козырька, настежь распахнулись ставни и наружу высунулась голова в клочьях седых волос. - Чтоб тебе пусто было, окаянный! – визгливый голос старухи звучал как ржавая пила, которой провели по полосе железа. – Этьен, сынок! Выгляни в окошко: не иначе как бык Шаваля к нам пожаловал! У него на морде отметина белая... Из окна показалась вторая голова, темноволосая и кудрявая. - В точку, маманя, он самый! – уверенно подтвердил сын. – Как бы дверь не вышиб... Этьен повернул голову к козырьку и заметил нахохлившуюся синичку. Арлезианец присвистнул и высунулся из окна почти до пояса, чтобы получше рассмотреть белокурую красотку, вид на которую ему загораживала растрепанная голова матери: - Эй, пташка, не заскучала? А ну давай мне руку, втяну тебя в окно... Тут он заметил вторую птицу, покрупнее первой: - Так ты там не одна...- разочарованно протянул арлезианец и подался назад. Белль, испугавшись, что неожиданная подмога испарится, защебетала малиновкой: - Сударь! Сударыня! Спасите нас от этой черной образины! Век будем благодарны... И, обернувшись к собрату по несчастью, торопливо зашептала: - Лезьте быстрее ко мне на козырек, пока они не передумали!
Лапен: Лапен даже не пошевелился на своем насесте. Эти люди не отворили дверь, когда он стучался и просил о помощи. И теперь он, Лапен, преисполнится надеждой и полезет на козырек? Ну уж нет! Пусть хозяева заберут к себе девчушку. Потом он перелезет на освободившийся козырек, уже не опасаясь, что он обрушится под двойным весом. И роскошно там отсидится до конца этого идиотского абривадо. Парень хотел уже сказать красотке, чтобы лезла в окно. И тут в конце переулка послышался цокот подкованных копыт. - Эгей, люди! - заорал Лапен. - Вы быка не потеряли? А то тут есть один. Уж до того по кнуту соскучился, бедняга...
Belle Fleur: - Сюда! Сюда! – хором завторили актеру мать и сын, позабыв о птичке-невеличке, сидевшей рядом с их окном. Белль встрепенулась и расправила нахохлившиеся плечики, вытягивая шейку и со жгучей надеждой глядя на верховых, бодрой рысью направлявшихся в сторону быка. - Смотри-ка, сынок, да это никак молодой Брикар! А с ним Дорсак и зять старика Пендрона, - перечислила старуха приближающихся всадников, то ли городских стражников, то ли загонщиков. У всех троих был самый молодцеватый вид, а на головах красовались шляпы с блестящими пряжками. Да и лошади по случаю праздника были убраны яркими лентами и цветами, вплетенными в гривы: видимо, постарались подруги или жены добрых молодцев. Присмотревшись как следует, Белль разглядела моток крепкой верёвки, болтавшийся на луке седла одной из них. - Брикар эту зверюгу вмиг усмирит, - уверенным тоном заявил Этьен и уселся на подоконник, спустив вниз босые ноги. Арлезианец явно предвкушал грядущее бесплатное представление.
Лапен: Лапен тоже приободрился. - Эй, парни, приберите свою говядину! - весело окликнул он подъезжающих всадников. - Да здравствуют бравые арлезианцы! Мелькнула даже удалая мысль: спрыгнуть на загривок быку. Акробат он или нет? Но тут же передумал: публики мало. Повеселить красивую девчушку - это бы можно, а вот потешать хозяев дома, которые ему не отворили дверь... да еще бесплатно... Обойдутся без представления!
Belle Fleur: Троица остановилась в конце узкого проулка, перегороженного быком. Всадники о чем-то коротко посовещались и один из них отделился от группы и направил своего коня в обратную сторону. - Куда это он? – недоуменно пробормотал Этьен и тут же воскликнул, что-то сообразив, - Слышь, мать, это он в обход подался! Тут арка сквозная через два дома! Старуха поддакнула и оба зрителя с неослабевающим вниманием снова уставились на арену будущих боевых действий. Тем временем один из оставшихся всадников, такой рослый и крепкий, что казалось, это не низкорослая камаргская лошадь несет его на себе, а он ее – между ног, спешился, отдал повод товарищу и неторопливо направился к возмутителю городского спокойствия, стоявшему к нему боком. -Кому говядина, сударь, а кому – племенной бык, – густым басом откликнулся он на призыв пересмешника, сидящего на железной жердочке. – А хотите говядины – сейчас будет вам похлебка из бычьего хвоста. Этьен восхищенно присвистнул и подхватил завязавшуюся беседу, перекрикивая мычание быка: - Эй, Брикар, неужто хвост ему накрутишь? -А то, - важно отозвался великан и, поглядев на белокурую красавицу, подкрутил густой ус.
Лапен: В кои-то веки выпало Лапену оказаться не участником, а зрителем занятного представления! Страх ушел. С насеста он не шмякнется. С чего бы акробату - шмякаться? А даже и случись такое, так выкрутится как-нибудь. Сейчас, когда рядом были удалые пастухи с длинными кнутами, бык уже не казался свирепым чудовищем. Так... корова без вымени! Актер сказал тихо - так, чтобы услышала только сидевшая рядом девушка: - А все-таки хорошо, что не наше это ремесло - быкам хвосты крутить, верно? Наше дело благородное за веселое - народ потешать!
Belle Fleur: Несмотря на трагизм их положения, Белль не могла не улыбнуться словам собрата-комедианта и бросила на него лукавый взгляд: - Все верно, сударь: ни за что на свете не поменялась бы местами с господином Брикаром! – прошептала она. В этот момент в противоположном конце проулка появился третий всадник, в руках у него был длинный шест с петлей на конце, какими пользуются загонщики. Приблизившись к быку на длину шеста, он пощекотал его в основании шеи, сопроводив этот дерзкий выпад громким криком. Бык тут же начал разворачиваться к наглецу, неосмотрительно подставляя свой тыл Брикару. Великан обеими руками схватился за бычий хвост и стал тянуть его к себе. Задача была явно не из легких: жилы на шее арлезианца вздулись корабельными канатами, лицо побагровело, а глаза, казалось, вот-вот выкатятся из орбит. -Накидывай! – прохрипел он товарищу. Тот молниеносно накинул на шею быка веревочную петлю , прикрепленную к концу шеста, и затянул скользящий узел. Бык, в силу своего строения, не мог извернуться так, чтобы достать рогами Геракла, тянувшего его за хвост. Подергавшись и помычав еще немного, он сдался и стоял покорно, как теленок, ожидая, когда его уведут.* Брикар отпустил бычий хвост и шумно перевел дух: его слегка пошатывало от напряжения. -Сударь! – пролепетала Белль, подползая к краю козырька и протягивая герою свой белоснежный платок, - Вы... Она запнулась, глядя на великана полным восхищения взглядом. Арлезианец, обходительный, как все южане, принял платок красавицы, но не стал вытирать им разгоряченное лицо, а прижал его к губам, после чего бережно спрятал в рукав, как награду, полученную от майской королевы. - Куда вас отвезти, мадемуазель? – спросил он Этьен снова подал голос: - А что твоя зазноба скажет, когда ей доложат, что ты красоток по домам развозишь? Белль густо покраснела: -Благодарю, сударь, но я с товарищем, - она степенно кивнула на собрата по ремеслу, - Мы вдвоем как-нибудь доберемся... Брикар с достоинством кивнул, проигнорировав реплику Этьена: -Что же, счастливо оставаться Спустя несколько мгновений в переулке остались только двое: загонщики вместе с быком скрылись из виду, а Этьен и его старуха-мать, не попрощавшись, захлопнули окно. *Описанная сцена воспроизводит заключительный этап португальского варианта бескровной тавромахии, уходящей своими корнями в глубину веков, а именно – схватку рабехадора с быком. Реакция быка на длительное удерживание хвоста всегда именно такая, как описано выше: в какой-то момент он смиряется, рабехадор отпускает хвост, и бык покорно дает увести себя с арены. Не будучи португальским рабехадором, Брикар, как опытный загонщик, знает особенности поведения своих подопечных.
Лапен: Лапен нервно сглотнул, глядя на обуздание быка. Хвала господу и всем святым, в этом представлении он занимал единственно правильное место - место зрителя. Наконец вся компания исчезла вместе с быком. Актер повернул голову к своей спутнице и честно признался: - Я вот этак не рискнул бы тянуть за хвост даже кота - оцарапать может. А у этой скотины рога, что кухонные вертелы... Ладно, пора нам отсюда убираться, если, конечно, мы не собираемся здесь вить гнездо. Ловко спрыгнув на крыльцо, он вскинул руки к козырьку: - Прыгай, красавица! Не бойся, поймаю и не уроню!
Belle Fleur: Птичка спорхнула с козырька прямо в руки птицелова, а с них – на землю и радостно защебетала: - А все же сегодня удачный день, сударь! Сначала я встретила вас, а потом мы вместе избежали опасности быть поднятыми на рога или затоптанными копытами! Но я до сих пор не знаю Вашего имени, а мне бы так хотелось узнать, с кем я разделила треволнения истории с быком...Надеюсь, это чудовище не вырвется из рук загонщиков и не вернется, чтобы закончить начатое! Беззаботный щебет не мешал комедиантке настойчиво увлекать своего нового знакомого в сторону, противоположную той, куда храбрые арлезианцы погнали быка.
Лапен: Лапен неохотно выпустил девушку из рук. Увы, она была права. Это самое абривадо... или как там его... еще не закончилось. Не этот, так другой бык мог сюда притрюхать. - И мне пора искать свою труппу, не то Жодель мне шею свернет, - сказал актер негромко. Наверху скрипнули ставни, чуть приоткрылись. Выглянул Этьен. Видно, хотел что-то сказать, но промолчал. "То-то! - мысленно сказал Лапен. - Пусть у тебя есть свой дом, но ты там сидишь возле юбки своей заплесневевшей мамаши, а я ухожу с юной красоткой!" Приставив к кончику носа большой палец, он "показал нос" Этьену. А потом весело позволил девушке утащить себя с крыльца.
полная версия страницы