Форум » Предыстория » Смерть в Венеции. Confiteor. Октябрь 1624 года » Ответить
Смерть в Венеции. Confiteor. Октябрь 1624 года
Теодор де Ронэ: Глава, где герои обретают нового союзника. ____________________________ Confiteor - лат. Признаюсь
Ответов - 41, стр:
1 2 3 All
Теодор де Ронэ: Прежде чем ответить, аббат несколько мгновений изучал лицо бретера, к которому, какие бы усилия он к тому не прикладывал, еще не приросла маска невозмутимости. – Монна Джованна недостаточно хорошо знает мой почерк, чтобы подделать его настолько искусно. – Это не настоящее письмо? – Облегчение, разлившееся по лицу Теодора, было очевидным. – Подделка? Вместо ответа Пианези всем телом повернулся к Рошфору. – Вы в этом сомневались?
Рошфор: – Ни минуты, – отозвался Рошфор с тонкой улыбкой, не посчитав нужным пояснить, что не подлинность или подложность опасных писем занимали его в первую очередь. Тень той же улыбки промелькнула и в темном взгляде графа: аббат так же не мог быть столь наивен, чтобы полагать, что истинность или ложность доказательств имели бы значение при широкой огласке и скандале. Молва подточила бы безупречную репутацию венецианца с той же разрушительною силой, как безжалостное и неумолимое море размывает основание его родного города. – Монна Джованна не знала, но кто-то другой знал… – имя отсутствующего вновь повисло между собеседниками, неназванным затрепетав на языке. – Обстоятельства, при которых эти бумаги были найдены, недвусмысленно свидетельствуют, что так или иначе они должны были увидеть свет. Рошфор помолчал и самым обыденным тоном, словно спрашивал о совершенной безделице, обронил: – Что бы вы сказали, господин аббат, если бы их нашли при мне, в доме убитой женщины, стражники из гвардии дожа? Пианези желал знать, и граф не видел причин для отказа: если аббат был замешан в заговоре, то он не узнал ничего нового.
Теодор де Ронэ: Во второй раз между собеседниками повисло молчание, но на этот раз его прервал уже Пианези. – Я сказал бы, господин граф, то же, что и минуту назад. Что это грубая подделка и что вы, несомненно, принесли их с собой в дом женщины, которую многие полагают… полагали моей любовницей, с целями, о которых я не возьмусь гадать. Гримаса, искривившая губы Теодора при оговорке, которую аббат поспешил исправить, вряд ли осталась незамеченной. И точно так же, едва ли он не прочитал по лицу бретера, что проскользнувшее в его ответе откровение не стало новостью для французов. – Однако я уверен, – продолжил он, – что это все-таки не так. Как же получилось, что главный конюший его высокопреосвященства оказался в доме синьоры Чинкве, и что же произошло потом?
Рошфор: Рошфор поморщился, словно хлебнул того самого горького варева, которым Пианези потчевал его два дня назад, тем первым утром в Венеции. Два дня – а казалось, что минуло не менее полугода. Тем не менее, голос графа был ровен, когда он ответил: – Синьор Росси пригласил меня посетить ее жилище, и весьма настойчиво. Именно он рассказал мне о письмах и рекомендовал и день, и час для визита. Стража появилась очень скоро… Вы уверены, что хотите слышать все подробности? – белые зубы Рошфора сверкнули в жестокой усмешке. – Вы не покинете Светлейшую, как мы, господин аббат.
Теодор де Ронэ: Левое веко аббата дернулось, но вино, когда он взялся за графин, чтобы неспешно наполнить свой бокал, полилось тонкой, но верной струйкой. – Разумеется, я хочу знать все подробности, – голос также остался спокойным, как если бы не о его жизни и чести шла сейчас речь. – Монна Джованна сама приняла вас? Или мой секретарь любезно снабдил вас и ключом?
Рошфор: – Почти что так, – не поведя и бровью, согласился Рошфор, но в глазах его сгустилась темнота. – Дверь не была заперта, и препятствий никаких. По крайней мере, так казалось. Нахмурившись, граф коротко пересказал события от обнаружения ларца, а чуть позже – и самой его хозяйки – до прибытия стражи, опуская ту деталь, что поначалу он был один, но и не упоминая напрямую о своем спутнике. – Позволить задержать нас мы никак не могли, и в этом нам повезло. Не повезло стражникам.
Теодор де Ронэ: Проступившее было на лице Теодора недоумение быстро сменилось пониманием: вопросы задают не только потому, что ответ на них неизвестен. Аббат слушал молча и даже, казалось, без особого интереса, однако при словах о везении пристальнее взглянул на бретера, а затем подытожил: – Значит, монна Джованна не была его сообщницей. А вас он сильно недооценил. – Как недооценили вы? – почти грубо спросил Теодор. От сделанного венецианцем вывода стало не легче, а наоборот: если бы он ей верил, если бы пошел с ней поговорить… И тут, иглой в сердце, возвратилось осознание: именно она написала заманившее его в ловушку письмо – и кто знает, кто нашептывал ей нужные слова? Аббат поднес к губам бокал, неторопливо отпил из него и только потом ответил – вопросом на вопрос: – С каким поручением вы сюда прибыли, господа?
Рошфор: De mortuis aut bene… Граф не стал оспаривать заключение Пианези. Степень вины или невиновности монны Джованны теперь не имела значения. Если она была виновна, вольно или невольно вовлеченная в заговор, то теперь сполна расплатилась за все свои грехи. Если невиновна – Господь позаботится о ее душе. Заботы живых – в другом. Рошфор, прищурив глаза, посмотрел на аббата, способного в эту минуту невозмутимостью поспорить с античными стоиками. И совершенно некстати вспомнился пустой их разговор о философии при первой встрече в ridotto. – С поручением удостовериться в существовании подобных писем и при необходимости уничтожить их, – почти незамедлительно отозвался Рошфор и, предваряя последующий возможный вопрос, добавил, саркастично приподняв угол рта. – А известно о них стало из послания, отправленного в Париж опять-таки вашим секретарем. ______________________________ De mortuis aut bene aut nihil (лат.) – О мертвых либо хорошо, либо ничего.
Теодор де Ронэ: – Сколь же тяжелое и неблагодарное выпало вам поручение, – вздохнул Пианези, – оказывать человеку помощь помимо его желания и втайне от него. Вихрь мыслей и чувств, пронесшийся в голове бретера при этих деланно-проникновенных словах, не мог не найти выражения, и, не выдержав, молодой человек шагнул вперед. – Вы полагаете, господину графу следовало бы прибегнуть к тем же средствам, что и вы? – шелест стали, выскользнувшей из ножен и тут же скользнувшей обратно, не оставил сомнения в том, что он имел в виду. – Что и я? – удивился аббат. – Господь с вами, в чем это вы меня подозреваете? – Вы наняли четверых… – Теодор осекся и покраснел, почти сразу поняв свою ошибку, но венецианец уже качал головой. – Вы сами назвали предателя, – сухо проговорил он. – Который, кстати сказать, вышел из дома вчера днем и с тех пор не возвращался.
Рошфор: – Не тяжелее, чем бремя пригретой на груди змеи, господин аббат, – с ледяным спокойствием парировал Рошфор, и на полдюйма не повернув головы к вспылившему бретеру. – Которая, вернее, который к тому же благополучно улизнул, и теперь неведомо, как его найти, чтобы призвать к ответу за содеянное и предотвратить то, что он, возможно, задумал еще. Последние слова граф произнес с безукоризненной учтивостью и без тени упрека, однако взор его оставался холодным и острым. Теперь Пианези, пользуясь бегством Росси, намеревался вовсе отмежеваться от злосчастного покушения, хотя лишь вчера изыскивал аргументы для оправдания своих действий.
Теодор де Ронэ: – Я знаю, как его найти, – с видимым безразличием отозвался аббат. – Но никак не возьму в толк, сударь: что воспрепятствовало вам спросить об этих письмах меня? Я теряюсь в догадках и не вижу ни малейшей причины, которая помешала бы мне сказать вам в первый же ваш день здесь то, что я сказал вам сейчас.
Рошфор: Напускное недоумение Пианези оставило Рошфора равнодушным: ни объясняться, ни возражать он не стал, пожатием плеч отбросив прочь сослагательное наклонение, хотя в его глазах впервые с начала разговора мелькнула искра раздраженного нетерпения и досады. – Вы сказали, что знаете, как отыскать Росси, – отрывисто произнес он, и его пальцы выбили по столу нетерпеливую дробь. – Как видите, я спрашиваю, господин аббат. Ответите ли вы мне? Граф слегка подался вперед, словно подчеркивая желание внимать собеседнику.
Теодор де Ронэ: – Не так быстро, господин граф, – всякая тень чувства исчезла с лица аббата. – Вы не сочли возможным даже поставить меня в известность о деле, которое затрагивает меня самым прямым и непосредственным образом. Из-за этого погибла моя… духовная дочь. Как вы сами полагаете, могу я после такого доверять вам воспользоваться моими сведениями не мне во вред?
Рошфор: Левая бровь Рошфора чуть вздернулась вверх, словно граф только что удостоверился в своих худших подозрениях. – Как вам будет угодно, – холодно ответил он, отстранившись. – Не в моих силах принудить вас к откровенности.
Теодор де Ронэ: – Это в моих силах. Лицо аббата осталось непроницаемым, когда он взглянул на бретера. – В моем доме? Прямо сейчас? – Вы не боитесь недооценить меня снова? Теодор и сам не смог бы сказать, сколько в его словах было от бравады, а сколько – от захлестнувшей его ярости, но Пианези явно сделал свои выводы. – Нет. Я хочу знать, зачем он вам нужен. Бретер рассмеялся бы ему в глаза, если бы не был так зол. Воистину, пропасть между ним и этими людьми была непреодолимой. – А вы сами как думаете? То ли не поняв ответа, то ли ожидая подтверждения, Пианези вновь посмотрел на Рошфора.
Рошфор: Тот вновь пожал плечами, будто бы не понимая, чего именно от него ждет венецианец. – Будущность синьора Росси продолжает волновать вас, падре, несмотря на его поступки? – проговорил Рошфор. Его взгляд, зажегшись новой мыслью, скользнул к письму, лежащему перед аббатом. Точно вспомнив о незначительной детали, граф небрежно добавил: – Кстати, его высокопреосвященство, питая живейший интерес к венецианским событиям в вашем изложении, был несколько озадачен недавними посланиями и содержащимися в них досадными неточностями. Вы не задумывались о том, что господин де Ронэ мог бы прибыть в Светлейшую один? Он помолчал, чтобы Пианези сам сделал вывод, каким образом в донесения в Париж вкрались неточности и с каким поручением мог бы приехать в Венецию человек, которому не стали помехой четверо bravi.
Теодор де Ронэ: Ироническая улыбка скользнула по губам Пианези. – Нет, – спокойно сказал он. – Подобная мысль мне в голову не приходила. Да и сейчас я ни на мгновение не предположу, что его высокопреосвященство так бы поступил. Теодор заметно помрачнел, и его рука, лежавшая на эфесе шпаги, конвульсивно сжалась. Еще одна из тех карт, которые Рошфор не считал нужным раскрыть своему союзнику раньше, легла на стол, и он снова не знал, что и думать. Мог ли Ришелье отправить его одного? Месяц назад он содрогнулся бы от отвращения даже при намеке на такое поручение. Он – человек, который только что угрожал священнослужителю черт знает чем, и старый интриган поверил! – Что же до моих писем, – голос аббата зазвучал жестко, – то я был неосторожен. И оттого я бы хотел быть уверен, господа, что у Алессандро не будет никакой будущности, которая могла бы меня волновать. – Я не знаю, что могло бы вас взволновать, падре, – улыбка бретера в этот раз больше походила на оскал, – но самому синьору Росси после встречи со мной тревожиться будет уже не о чем. Обыкновенно он дал бы такое обещание, не колеблясь, да и сейчас его лицо сделалось задумчивым лишь после того, как он произнес эти слова. Живо представив себе, как могли бы повернуться события, окажись он в Венеции один, он усомнился бы и в догмате Пресвятой Троицы, и потому на Рошфора устремились два вопросительных взгляда вместо одного.
Рошфор: – О, вы впервые сошлись во мнениях, господа, – усмехнулся Рошфор. – Что ж, подобное условие мне не кажется чрезмерным. Откинувшись на спинку стула со скучающим видом человека, утомленного длительными формальностями, он взглянул на Пианези: – Итак, падре?
Теодор де Ронэ: Теодор не сдержал вздоха облегчения. Рошфору понадобились бы очень веские доводы, чтобы заставить его передумать, но все же… Аббат был не настолько красноречив в своем молчании, но когда он заговорил, то обратился неожиданно к бретеру: – Я знаю монну Джованну уже три года. Знал ее три года. Поразительная женщина. С умом и пониманием, равных которым я не встречал – уж точно не у слабого пола. – Грусть на его лице была столь очевидна, что почти скрыла испытующий взгляд, но боль, искривившая на миг губы француза, тотчас отразилась в глазах венецианца. – Не те чувства, которые следует испытывать к духовной дочери, счастье, что после смерти своего супруга она… Впрочем, неважно. Борясь со своим несовершенством, начинаешь снисходительнее относиться к чужому. Вы знаете, что Алессандро приехал сюда к невесте? Откровенно недоумевая, Теодор покачал головой, затем спохватился и взглянул на графа. – Знаю, что невеста у него есть, – кивнул тот. – Росси упоминал о ней. – Он влюбился в нее не на шутку. Я до сих пор уверен, что это было не притворство, что он не ставил себе целью завоевать мое доверие таким способом. Хотя бы потому, что никогда о ней не говорил. Ее родители, я должен сказать, не находили их брак возможным и согласились на помолвку лишь для того, чтобы дать ему предлог поселиться здесь, не привлекая внимания. Месяца два назад он снял комнаты, неподалеку от святого Георгия. Для того, чтобы видеться с ней, как я думал. Если вы не найдете его там, я отыщу способ проследить за девушкой, он не сможет не встретиться с ней. Как бы глубоко ни ранили аббата гибель любовницы и предательство секретаря, это не помешало ему дать описание, разом исчерпывающее и краткое, и не лишило его предусмотрительности, которая не позволила ему доверить адрес Росси бумаге. Однако затем он отставил пустой бокал и наклонился вперед. – Он недурно владеет шпагой, как я слышал, – неуклюжие пальцы судорожно смяли салфетку. – Если вы убьете его в поединке, он умрет в состоянии смертного греха. Но я отпущу вам это прегрешение. Действительно ли аббат потерял контроль над своими чувствами или нет, но выражение его лица в этот момент мало подходило священнослужителю, и Теодор невольно отвел взгляд. – Там видно будет. В соавторстве
Рошфор: Лицо Рошфора осталось бесстрастным, однако слушая лаконичное изложение маршрута к вероятному убежищу Росси и, казалось бы, не проявляя интереса ни к чему иному, он впитывал каждое движение Пианези, оценивал подбор им слов и оттенков голоса для их выражения. Определенно, аббат вознамерился поставить себе на службу чувства бретера к несчастной монне Джованне, разделяя или попросту их используя. Насколько приговор, вынесенный им своему секретарю, отвечал насущной необходимости, подсказанной холодным разумом, а насколько являлся воздаянием, питаемым истинно итальянской мстительностью? Граф резко встал, и стул, чуть покачнувшись, с шумом отъехал назад. – Сначала нам нужно его найти, – сухо произнес он. – А дальше… – усмешка его была одновременно и небрежной, и угрожающей. – Ларец я оставляю вам, падре. Как духовник синьоры, полагаю, – на сей раз ироничные ноты в голосе Рошфора были едва различимы, – вы вправе им распорядиться.
полная версия страницы