Форум » Предыстория » Смерть в Венеции. Crescendo. Октябрь 1624 года » Ответить
Смерть в Венеции. Crescendo. Октябрь 1624 года
Теодор де Ронэ: Глава, где герои находят больше, чем искали.
Ответов - 32, стр:
1 2 All
Теодор де Ронэ: Теодор помолчал, затем повернул голову к Анзоле – без малейшего любопытства во взгляде, но та отчаянно замотала головой, словно ей задали тот же вопрос. – Нет, синьор, нет. Я не могла бы. Как бы я могла? – ее голос едва не сорвался на визг. – Она была моя госпожа! И меня не было здесь! Не было! Я ушла. Я пошла за солдатами. Мне Алессандро велел подождать, пока кто-то войдет. Пока вы не войдете. И сразу бежать за солдатами. Я не знала зачем. Помыслить не могла, что… – Где она? – перебил Теодор, и преисполненные ужаса глаза служанки сместились к лестнице.
Рошфор: Рошфора занимало другое. Ему было жаль де Ронэ, но монну Джованну спасать уже поздно, и следовало позаботиться о другом, пока позволяло время, которого у них было не слишком много. Зубья капкана сломаны, но западня еще цела. – Если ты дожидалась меня, Анзола, – спросил он, – тогда ты видела того, кто был здесь немного раньше. И его кто-то впустил. Уж не ты ли? Кому ты оказывала услугу, если не принимала денег, как говоришь? Видишь ли, я знаком с синьором Алессандро и не верю, что ему хватило бы духу… – граф презрительно улыбнулся и двумя пальцами изобразил резкое движение клинка у горла.
Теодор де Ронэ: Теодор, уже на полпути ко второму этажу, остановился, как споткнулся, и сбежал на ступеньку-другую вниз. Анзола, судя по прочертившей ее лоб глубокой морщинке, также не успела еще задуматься о том, кого следовало винить в гибели ее госпожи. – Его господин? – пробормотала она, и так тихо сделалось в доме, что ее шепот был бы слышен и в подвале. – То есть синьор аббат? Они же вместе пришли, и госпожа меня отпустила, я и не ушла бы так иначе. Я объясню все! Они пришли вместе, я и не знала раньше, кому он служит, Алессандро, а они после полудня пришли, и монна Джованна его приняла, я и не знала раньше, что он господину аббату служит, они никогда раньше вместе не приходили. Черные глаза обратились вверх и в сторону, но молилась ли она о милосердии или не решалась обратиться с просьбой, вслух она ничего не сказала.
Рошфор: До того бесстрастное лицо Рошфора выразило изумление и неверие, а с губ сорвалось невнятное гневное восклицание. Однако движения его рук были отточенно спокойны, когда граф извлек из ножен кинжал и в один шаг оказался возле Анзолы. Ухватив служанку за тяжелый темный узел волос на затылке, он прижал к ее шее тускло сверкнувшее лезвие. – Я предлагал тебе обменять жизнь на откровенность, – проговорил Рошфор почти ласково, его горячее дыхание контрастировало с острым холодом стали и голоса. – Что ж, ты выбрала сама. Кончик кинжала кольнул тонкую кожу, и под ним выступила алая капля крови.
Теодор де Ронэ: – Синьор! – Анзола застыла бы соляным столпом, если бы не сотрясавшая ее тело мелкая дрожь. – Синьор, я скажу! Дон Мигель, дон Мигель Хименес! Слова рассыпались разорванными бусами, разом и о покупавшем ее сведения испанском вельможе, одном из свиты испанского посланника, и о ее страхе перед его местью, помешавшем ей сразу во всем признаться, и о ее роли – донести, уйти, позвать. Теперь, когда имя было названо, она, всхлипывая, то умоляла о пощаде, клянясь, что не ждала, помыслить не могла, чем кончится ее неверность для ее госпожи, то проклинала обманувшего ее доверие венецианца, то напоминала, что дежурила у черного хода и понятия не имела, кого Хименес или Росси могли впустить через парадную дверь. Если бы не клинок у ее горла, она, верно, опять упала бы на колени.
Рошфор: Все-таки Испания… Извечный соперник Франции и ее коварный союзник по вере. Рошфор помедлил, прежде чем отвести смертоносное лезвие, чувствуя, как под его пальцами на шее Анзолы в рваном испуганном ритме колотится пульс. Однако, преодолев запирательство служанки и добившись ее покорности, граф испытывал не торжество, а усталость и отвращение, и в наибольшей степени это отвращение относилось к дрожавшей под его рукой женщине, вынудившей его к жестокости. – Наверх, – коротко приказал он, отстраняясь. Анзола его более не интересовала. Пустой кувшин, в котором, быть может, еще оставался на дне мутный осадок других сведений, но взбалтывать его у Рошфора не было ни времени, ни желания. Все еще трепеща, та неверным шагом двинулась к лестнице. Едва не наступив на распластанную в последнем угрожающем жесте руку мертвеца, она отпрянула, оступившись и чуть не упав. Закрывая глаза и цепляясь за стену, она поднялась на второй этаж и остановилась, бросив на графа очередной умоляющий взор. Дорогу в спальню монны Джованны преграждал еще один мертвец. Поднимавшийся следом Рошфор отрицательно покачал головой и подтолкнул Анзолу к другой двери, за которой, скорее всего, располагалась гостевая спальня. Изнутри в замочную скважину был вставлен ключ, которым граф и запер дверь за пленницей, предоставив ей самой позаботиться о своем удобстве в погруженной во тьму комнате.
Теодор де Ронэ: Всего этого Теодор не слушал или просто не слышал, беззвучно повторив свой путь по прикрытым ковром и смертью ступенькам. Свет указал ему направление, и встретили его внутри – те же оттенки, что в Падуе, те же незабываемые ароматы жасмина и гвоздики, то же ощущение уюта и неги… Если бы не мужской плащ и шляпа на стуле, скомканный покров около сундука – и знание, с которым он пришел. Протягивая руку за подсвечником, он как в первый раз увидел красноватые следы на пальцах – зловещее напоминание о ране, которая, пропитав кровью его колет, не начала еще болеть – и, стремительней, чем мог бы, шагнул к кровати, заглядывая за полог. Рука со свечой дрогнула. Зная, что ищет, он искал недолго. И не мог оставить ее так, как нашел. – Орсетта… – и сам не услышал своего голоса. Найдя, куда поставить подсвечник, он, сам того не зная, оперся коленом едва ли не в том же месте, что и Рошфор, и потянулся к бывшей возлюбленной, в последний раз принимая ее в объятия. Неподатливая тяжесть тела. Неестественно соскользнувшая рука. Лед ее щеки. Он присел рядом, тщетно борясь с головокружением, причиной которому была, он знал это точно, потеря крови, а вовсе не нахлынувшая печаль. Коснулся растрепавшихся волос. Встал. Снял со стены маленькое деревянное распятие – его он тоже помнил, она не хотела заменить его – и, вкладывая его в ее пальцы, складывая ее руки на груди, почувствовал, как в рукаве зашуршала бумага.
Рошфор: Неслышно ступая по мягкому ворсу ковра, вошел Рошфор. Остановившись, граф в молчании наблюдал за действиями бретера. Ритуал бесполезный для мертвых, но, быть может, необходимый живым. – Вы целы? – спросил он единственное, что можно было спросить сейчас у де Ронэ. Но прежде – мимолетный почти бессознательный взгляд к секретеру, дань привычной предосторожности, въевшейся в кровь, как пороховая гарь. Шляпа и плащ лежали именно так, как он их оставил. И ларец стоял нетронутым.
Теодор де Ронэ: – Царапина, – и умирая, Теодор вряд ли ответил бы иначе, а тут он, скорее всего, не ошибался. Просунув два пальца за манжету, теплую по сравнению с бесконечным, немыслимым холодом ее кожи, он вытащил из ее рукава свернутую в трубочку бумагу. Письмо. «Дражайший синьор Фоскарини! Памятуя о нашей с Вами договоренности…» Он не стал читать дальше, переходя к подписи, и не удивился, увидев имя Пианези. Значит, скорпион не солгал. Легче от этого не было. Какую бы роль ей ни отвели, на какую бы глупость она ни пошла – даже в ее смерть он еще не вполне верил, а уж в ее причину… На бумаге остались кровавые пятна – след его руки. Не глядя Теодор передал находку Рошфору и обратил к свету свою испачканную ладонь. Нахмурился, вновь завладел свечой и осторожно, словно опасаясь разбудить, перевернул безжизненное тело набок. На потемневшем до пурпура голубом бархате домашнего платья узкий, едва ли в пол-дюйма шириной, разрез был почти не заметен. Но удар был нанесен прямо в сердце. – Граф, – спросил он, – что вы сделали со служанкой?
Рошфор: Бегло пробежав глазами письмо, Рошфор нахмурился и перечитал еще раз, большее внимание уделяя деталям. Листок он держал, касаясь лишь кончиками пальцев, как будто имел дело с плодом опасного мастерства, недоброй славой которого была овеяна Италия. Однако яд пропитывал не бумагу, он таился в завитках чернильных строк. Рошфор вздрогнул, начиная понимать: было сделано все возможное для того, чтобы хотя бы одно из писем непременно получило огласку. Словно издали до него донесся вопрос бретера, и графу понадобилось несколько мгновений, чтобы вспомнить об Анзоле. – Запер, – бросил он и спросил без особого интереса, поглощенный иной мыслью. – На что она вам? Не дожидаясь и не ожидая ответа, Рошфор подошел к секретеру и тронул пару ящиков. Закрыты они не были. То ли потому, что не прятали никаких тайн, то ли, напротив, из желания поскорее эти тайны обнаружить. Он не стал убеждаться ни в том, ни в обратном, а просто вытряхнул все найденные бумаги в пустой камин и поджег. Мигнуло и весело затрещало пламя, с жадностью пожирая бледные оттиски жизни монны Джованны.
Теодор де Ронэ: В отблесках этого огня двигалась уже лишь одна фигура. Не дослушав вопрос Рошфора, Теодор затеплил другую свечу и вышел из комнаты. Торчавший в противоположной двери ключ не оставлял места сомнению и, повернув его, бретер переступил через порог. От распахнутого окна пахнуло сыростью, и служанка испуганно обернулась. У него не было времени подумать, и оттого он сказал то, что первое пришло в голову: – Подними юбки, – и, глядя в ее расширившиеся глаза, пояснил. – Ты где носишь нож? Лицо Анзолы сделалось белее мрамора. – У меня нет… – Проверить? Он шагнул вперед, она закричала, перегибаясь через подоконник, и он успел еще поймать ее за плечо. Когда мгновением позже он разжал хватку и ее тело сползло на пол, из мертвых пальцев вывалился стилет. Теодор вытер кинжал и вернулся в спальню. В колеблющемся свете догорающего пламени лежавшая на боку женщина казалась спящей, и он остановился на пороге, опершись о косяк. Дурнота возвратилась, сильнее чем прежде, и на смену скорби пришла боль. – Вы закончили?
Рошфор: Рошфор склонился к камину, и гаснущий огонь очертил его четкий профиль, темный, как умирающая в пламени бумага. Резкий взмах кочергой – и сноп гаснущих искр взметнулся в очаге напополам с черной трухой. – Теперь да. Граф пристально взглянул на бретера, но ничего не сказал. Очевидно, что и де Ронэ завершил свои дела в этом доме. Низко надвинув шляпу на лоб, он потянулся за плащом и набросил его на плечи, укрывая под ним похищенный ларец. – И сейчас следует позаботиться о живых, – произнес Рошфор, и по его усталому лицу неожиданно скользнула тень улыбки. – В том числе и о вас, сударь. Теодор поморщился, но спорить не стал. И минуту спустя дверь черного хода закрылась, отделяя мертвых от живых. в соавторстве Эпизод завершен
полная версия страницы