Форум » Предыстория » Смерть в Венеции. Приглашение. Октябрь 1624 года » Ответить
Смерть в Венеции. Приглашение. Октябрь 1624 года
Dramatis personae: Глава, где перо оказывается бессильно против шпаги.
Ответов - 31, стр:
1 2 All
Dramatis personae: День продолжился своим чередом. Вскоре за графом покинул дом и Росси. Вернулся около двух пополудни господин аббат, насладился неторопливой трапезой, переменил платье и после недолгой беседы с возвратившимся секретарем удалился по своим делам. Оставшись один, его подручный занял привычное место в кабинете, раскрыл извлеченную из тайника за книжным шкафом рукопись и, время от времени сверяясь с потрепанными страницами, принялся зашифровывать два исписанных мелким почерком листка, врученных ему господином. Когда, наконец, он со вздохом распрямил уставшую спину, высек огонь и сжег на свечке оригинал, за окном начали сгущаться сумерки.
Рошфор: Рошфор возвратился в палаццо Дзери, ненадолго опередив серую мглу, которая после заката, казалось, начала подниматься от холодной и темной воды каналов. Граф кратко справился у Беппо о своем спутнике и будто бы не удивился отрицательному ответу, еще более лаконичному, чем вопрос. – Господин аббат? Виноватое пожатие плеч и удрученное покачивание кудлатой головы. – Сеньор Росси? На сей раз утвердительный кивок и вопросительный взгляд, обращенный к лестнице на второй этаж. – Не сразу, – усмехнулся граф, и хмурость, омрачавшая его лицо после прогулки на холодном ветру, немного развеялась. Бросив Беппо мелкую монету, Рошфор направился к себе.
Dramatis personae: Проводив его незаинтересованным взглядом, лакей вернулся к своим обычным обязанностям, но ненадолго – четвертью часа позже по первому этажу разнесся стук дверного молотка. Несколько минут спустя в дверь кабинета поскреблись. Росси, просматривавший результаты своих усилий, поднял на миг голову, глянул на задвинутый засов и не ответил. После краткой задержки шаги удалились в сторону лестницы на третий этаж, а затем, чего секретарь уже не мог ни слышать, ни видеть, Беппо постучался в отведенную французам комнату. – Ваша милость, – нерешительно позвал он. – Там пришел какой-то… к сеньору де Ронэ.
Рошфор: Заминка в словах слуги характеризовала нежданного визитера полнее, нежели проглоченный выучкой эпитет. Дверь почти неслышно отворилась, обрисовав в проеме высокий темный силуэт графа, контуры которого подчеркивало пламя зажженного трехрогого разлапистого подсвечника. – В самом деле? – спросил Рошфор настороженно. У де Ронэ не было, не могло быть знакомств в Венеции, по крайней мере, тех, что предполагали каких-либо визитеров. Кроме одного… Мысль невероятная, но не невозможная. Рошфор решительно шагнул вперед. – Я спущусь, – отрывисто бросил он Беппо, будучи уже на полпути к лестнице. Тот засеменил за ним.
Dramatis personae: Человек, искавший встречи с бретером, при появлении графа отлепился от стенки, которую подпирал в ожидании, и неуклюже поклонился. Среднего роста, кряжистый, он явно чувствовал себя неуютно в изысканном убранстве дома или, быть может, просто сомневался в своей способности объясниться с французом. – Я к вам со срочным поручением, ваша милость, – сообщил он на местном диалекте. Обеспокоенно глянул сперва на слугу, затем на Рошфора и, заметно повысив голос, уточнил: – К синьору ди Рона! От монны Дзанетты! Да объясни ты ему! Беппо, к которому была обращена эта бесцеремонная просьба, поспешил изложить суть сказанного по-испански.
Рошфор: Рошфор выслушал бессвязную и грубую речь посланца с высокомерным равнодушием иностранца, которому чужды слова неродного языка, равно как собачий лай или карканье воронья. Французское имя бретера в устах неотесанного итальянца оказалось скомкано и исковеркано, позволяя скорее догадаться, чем услышать, о ком тот спрашивает. И кто такая, черт возьми, помянутая к ночи монна Дзанетта? Он разглядывал визитера, наметанным глазом подмечая мелкие детали. Не оборванец, но и не слуга хорошего дома – ни ливреи, ни мало-мальской вышколенности, однако одежда на нем вполне опрятна и чиста, хотя и изрядно поношена. – Если у него письмо, так пусть отдаст, – негромко приказал Рошфор, выказав легкое неодобрительное удивление затруднениям посланного при столь простом поручении. Беппо, отбросив графские тонкости в интонациях, попросту сказал: – Давай письмо или что там у тебя.
Dramatis personae: Посланец с готовностью извлек и протянул графу маленькое письмецо, запечатанное благоухающим воском, на котором было оттиснуто изображение голубки. – Ты скажи ему: меня проводить послали, – попросил он Беппо. – Срочно потому как, и вечер уже. Лакей, понимая, должно быть, игру, которую вел француз, дословно перевел это объяснение, ничем не показав, что оно было обращено не по адресу.
Рошфор: – Даму заставлять ждать неучтиво, – согласился Рошфор, мельком глянув на восковую печать с пухлой голубкой, больше похожей на усладу чревоугодия, чем на посланницу богини любви. Очевидный и нескрываемый намек, и будто его было мало, от зеленоватого воска исходил ощутимый терпкий аромат, вероятно, повторяющий запах духов владелицы. – Но твоя хозяйка вряд ли обрадуется, если придет вовсе не тот, за кем она посылала, – на губах графа появилась неприятная усмешка.
Теодор де Ронэ: Беппо с непроницаемым видом перевел. – То есть как, это не он? – рука посланца непроизвольно дернулась, как если бы он собирался отобрать письмо, с которым он столь неосмотрительно разлучился. – Но как же?.. Я же должен проводить! Лакей, к которому, казалось, был обращен вопрос, не выказал ни малейшего намерения разрешить его затруднения и даже не счел нужным посвятить француза в суть дела. К счастью для бедолаги, в этот самый миг дверной молоток оповестил о возвращении бретера, которого Беппо и не замедлил назвать докучливому просителю. – Синьор ди Рона! – тот обрадовался так, как будто увидел давно пропавшего богатого родственника. – Я к вам! От монны Дзанетты! Письмо! Этот забрал! – А кричать-то зачем? – на том же наречии отозвался Теодор. – Добрый вечер, граф. А где скорпион? Был ли этот вечер добрым для него самого, сказать было затруднительно, но выглядел он, насколько это было возможно, еще сомнительнее, чем утром.
Рошфор: Граф показал бретеру злополучное письмо, сложенное так, что печать с голубкой сразу обращала на себя внимание. Язвительность голоса и быстрой усмешки скрыли настороженность в черных глазах Рошфора. – Могу предложить только голубя, – парировал он, ничуть не смущенный неистовством обманутого посланца, тем более тот все же встретил того, к кому шел. – Насколько он ядовит, знать лучше вам, сударь.
Теодор де Ронэ: – У монны Дзанетты острый язычок, но жалом я бы его не назвал. Улыбаясь, Теодор сломал печать. – Я все понял, милейший, помолчи, – бросил он посланцу, вновь попытавшемуся объяснить, уже более красноречиво, что он был послан проводить француза. Если достойнейший шевалье сохранил еще в памяти скромную особу, которую почтил беседой вчера вечером, она умоляет его снизойти к ее нижайшей просьбе и посетить ее при первой же имеющейся у него возможности, о чем, она смеет надеяться, он не пожалеет. Искренне преданная вам, Дзанетта Повинуясь старой привычке бретер поднес письмо к лицу, вдохнул исходивший от него аромат, и на его губах возникла мечтательная улыбка, как будто не минуло семь лет с тех пор, как он получил последнюю такую записку, благоухавшую жасмином и, чуть заметно, гвоздикой. Почерк, правда, был другой – но так же явно, измененный, а имя не обязано принадлежать той, кто им подписывается. Конечно, Орсетта могла поделиться с подружкой рецептом своих духов – но обычно женщины, и куртизанки в особенности, так не поступают. – Господин граф, покорнейше прошу вашего разрешения отлучиться. – Мгновение поколебавшись, он все же добавил: – Я хотел бы выполнить просьбу дамы. По старой памяти. Промолчать, после данного Рошфором слова, он не имел права, а скомпрометировать ее больше, чем уже скомпрометировал, он не мог.
Рошфор: Очевидно, прочитав письмо, бретер уверился в том, что только подозревал граф, и Рошфор решил не препятствовать встрече. Он не советовал своему спутнику самому искать встречи с женщиной, но первый шаг сделала именно итальянка, и в этом случае любой совет, кроме данного вчера «меньше говорить, больше слушать» не годился. – Не стану вас удерживать, де Ронэ, – медленно произнес граф по-французски. – Но надеюсь, что даже со старой памятью вы не позабудете о новых обязательствах. Он говорил, тщательно подбирая слова. Посланца, косноязычно изъясняющегося даже на родном наречии, вряд ли стоило принимать во внимание, однако Беппо во время своих жизненных скитаний от одного берега к другому вполне мог приобрести лишние для Рошфора познания в языках.
Теодор де Ронэ: В глазах Теодора сверкнула молния, но в присутствии двух слуг – и, возможно, подслушивающего где-нибудь Росси – он каким-то образом сумел сдержаться и лишь отвесил графу ироничный поклон. – Не извольте тревожиться, сударь. Он стремительно направился к лестнице, когда его остановил испуганный возглас посланца: – Но ваша милость!.. – Не могу же я пойти к даме в таком виде, – бретер нарочито потеребил изорванный рукав. – Но не тревожься, ей не придется долго ждать. Успокоенный лакей вновь прислонился к стене, а Беппо, сообразив, верно, что намек предназначался и ему, заторопился следом за французом.
Рошфор: Если слуга аббата Пианези счел возможным оставить без призора и присмотра неизвестного посланника, то Рошфору и подавно не было до последнего никакого дела. Скользнув равнодушным взглядом по лакею, расположившемуся у стены в типично южной лениво-вольготной позе far niente, граф возвратился на третий этаж. Там бретер, образно выражаясь, менял потрепанное облачение Марса для свидания с Венерой, а Беппо с невозмутимым видом готовился принять в свое ведение изодранный костюм, словно в доме господина аббата, «человека сугубо мирного», чинить пострадавшее в драке платье было в привычном обыкновении. Рошфор в молчании сел в кресло и принялся неторопливо перелистывать «Записки о Галльской войне», чуть искоса поглядывая на быстрые движения своего спутника. Он подумал, что де Ронэ быстр не только на руку и на слово: внизу тот едва не вспылил. Плохо. Но все ж сумел сдержаться. Чуть лучше. – Приятного вечера, – негромко проговорил граф, не отрывая взгляда от страницы, когда его спутник направился к двери.
Теодор де Ронэ: – И вам. Полистайте на досуге. Напрочь забыв о несостоявшейся размолвке, он передал Рошфору принесенный с собой рукописный памфлет, который бережно положил на кровать, прежде чем начать переодеваться. Все, что можно было различить на истрепанном до дыр титульном листе, было слово Fior. Минутой позже Теодор, в новом платье, отличавшемся от старого только отсутствием прорех и грязи, и его провожатый, зажигавший на ходу свой фонарь, быстрым шагом покинули палаццо Дзери. А еще через два часа в дверь выходившего на закоулки campo черного хода постучался замурзанный мальчонка. – Для его светлости синьора графа, – объяснил он появившемуся на пороге Беппо, протягивая ему исписанный с обеих сторон грязный клочок бумаги, который, даже попадись он человеку, умеющему читать по-французски, немногое бы ему сообщил: Есть новости, касающиеся барона де Кресси. – Я подожду, – пообещал мальчишка. Не скрывая отвращения, лакей двумя пальцами взял покрытую пятнами записку, закрыл дверь, оставляя посланца в темноте, и отправился к адресату, не позабыв сначала тщательно задвинуть засов.
Рошфор: Новое явление Беппо с запиской вызвало ироничное поднятие левой брови графа, однако криво нацарапанная короткая фраза прогнала из глаз Рошфора всякий намек на веселье. – Кто принес? – отрывисто спросил он. – Мальчишка, – лаконично ответил Беппо. – Ждет вашу милость на улице. Последнее уточнение без лишних слов поясняло социальный статус вестника в глазах почтенного слуги из уважаемого дома. Рошфор кивнул, но прежде чем спуститься вниз, надел перевязь со шпагой, низко надвинул на лоб шляпу и накинул старый плащ, в котором выходил днем. Как и говорил Беппо, у черного входа за порогом нетерпеливо переминался с ноги на ногу щуплый мальчишка. Граф на мгновение показал ему испачканный обрывок бумаги, который тот доставил. – Ну? – хмуро потребовал он дальнейших разъяснений.
Dramatis personae: Над головой еле слышно скрипнула створка окна. Мальчишка быстрым движением почесал одну босую ногу о другую. – Ну, чего… Ждут вас, ваша светлость, – сообщил он на местном наречии, явно и мысли не допуская, что его могут не понять. – Я провожу, недалеко тут. Подтверждая слово делом, он устремился было прочь, но тотчас же вернулся. – Фонарь только захватите, да? – посоветовал он с неосознанным превосходством человека, которому ночная темень не причиняла особых неудобств. – А то и навернуться можно.
Рошфор: Рошфор помедлил и вместо ответа обернулся к Беппо, с угрюмым видом державшемуся чуть позади. Тот неохотно перевел указания юного проныры. – Bene, – принял решение граф и, видимо, исчерпав этим коротким сказанным с явственным акцентом словом свое знание итальянского, повелительно бросил слуге по-испански: – Фонарь! Через минуту получив требуемое, Рошфор последовал за своим проводником, как Данте за Вергилием.
Теодор де Ронэ: Торопясь получить обещанную за выполненное поручение мзду, мальчишка вприпрыжку поспешил вперед. Путь действительно оказался коротким: пройдя по узкому вонючему проулку между домами, они пересекли дремлющую под зарядившей моросью campo, прошли по шаткому горбатому мостику и вошли в едва освещенный трактир, на вывеске которого даже при свете дня трудно было бы разглядеть синего павлина. Все трое поздних посетителей обернулись на скрип открывшейся двери, но лишь один из них поднялся и приветственно помахал рукой. – Лови! Мальчишка привычно поймал брошенную монету, а Теодор кивнул на скамью напротив, отодвинул в сторону чернильницу и наполнил вторую кружку из глиняного кувшина. – Тысяча извинений, граф. – Повязку он снял еще раньше, и теперь бесовский огонек в его глазах был особенно заметен, как если бы он был слегка пьян. – Надеюсь, мое общество вознаградит вас за эту позднюю прогулку. Нужно был очень острое зрение, чтобы заметить в свете стоявшей на столе масляной лампы новые прорехи в его плаще, небрежно сброшенном рядом, да и короткие, с немногочисленными помарками строки на лежавшем перед ним листе бумаги, от которого явно и был оторван клочок для записки, едва можно было разобрать: Вся жизнь – как в ножнах дремлющий клинок, Что по себе угадывает: где-то Есть стали звон, нагая ярость света И схватка, чей итог решит не рок, Но фехтовальщик. И, когда бы мог Ни перед кем я не держать ответа, я б сбросил ножны: сталь, во что одета Ни будь, не превратится ни в цветок, Ни в воск; ей только молнией блистать И, не ломаясь, гнуться; нападать И защищаться, вдохновясь отвагой, Что движет человеком, а не шпагой; Не знать, не понимать и не гадать, И, лишь некстати умерев, предать. Не доверяя скудости освещения, бретер поставил свою кружку на сонет, и из-под нее по бумаге, и без того не слишком чистой, тут же расползлось багровое пятно.
Рошфор: Поля шляпы отбрасывали на лицо Рошфора тень наподобие полумаски, но у рта быстрым росчерком гнева прочертилась жесткая складка. Однако когда граф, чуть помедлив, занял предложенное место напротив бретера, голос его прозвучал с обычной ленивой насмешливостью. – Свидание с дамой оказалось не столь приятным, как ожидалось? – спросил он, растягивая слова. – Или двумя глазами вы разглядели больше, чем одним? Усмехнувшись, Рошфор отхлебнул из кружки и поморщился: трактирное пойло заметно уступало погребам господина аббата. – Гм, мне не верится, что вы позвали меня лишь для того, чтобы опробовать местное дрянное вино, сударь.
полная версия страницы