Форум » Предыстория » Смерть в Венеции. Осложнения. Октябрь 1624 года » Ответить
Смерть в Венеции. Осложнения. Октябрь 1624 года
Рошфор: Глава, где выясняется, что любое дело труднее, чем кажется поначалу.
Ответов - 24, стр:
1 2 All
Рошфор: Предоставленный участи развлекать свою персону так, как ему заблагорассудится, Рошфор отнюдь не сетовал на подобную судьбу. Однако граф недооценил приверженность господина аббата долгу гостеприимства и осторожности. Едва лишь сделав несколько шагов от двери столовой, Рошфор обнаружил, что в палаццо Дзери он обзавелся тенью из плоти и крови в обличье коренастого крепкого малого, лицо которого смуглостью напоминало печеный каштан, а живостью – захлопнутые створки устрицы. – В чем дело? – осведомился он по-испански. – Что тебе нужно, милейший? К удивлению графа тот ответил ему на том же языке, правда, с грубоватым простонародным выговором. – Служить нынче вашей милости, – с поклоном отозвался лакей, подойдя чуть ближе. – Служить? Но в чем же? – В чем ваша милость прикажет, – новый поклон. – По пожеланию господина аббата. – В самом деле? – переспросил Рошфор. – Весьма любезно с его стороны, ведь дом невелик, и слуг в нем, должно быть, не так и много. В таком случае назови для начала свое имя. – Беппо, сеньор. – Беппо? – усмехнулся Рошфор. – Сдается мне, что ты больше смахиваешь на Пепе. – Ваша правда, сеньор, – согласился Беппо, – но жизнь как море, с ней не поспоришь. К какому берегу прибьет, там и останешься и прозываться станешь по-тамошнему. – Стало быть, ты всем здесь доволен, раз не плывешь искать нового счастья? – Грех жаловаться. Дон Серхио строг, но справедлив, – уклончиво ответил Беппо. – А сеньор Росси? – Хозяин – дон Серхио, и он его не бранит, – лакей стал еще уклончивее, а его малоподвижная физиономия приобрела еще более замкнутое выражение. – Что ж, кому судить о слуге как не его господину, – заметил граф, прекращая расспросы. – Мне понадобятся бумага и чернила… – Все необходимое есть в кабинете, – наморщив низкий лоб, после краткого раздумья сообщил Беппо. Очевидно, знакомство с предметами для письма было далеко от обычного круга его обязанностей. Рошфор кивнул. – Я знаю дорогу, и нет особой необходимости… А впрочем, раз господин аббат приказал, можешь проводить. Очевидно, что лакей получил указание не столько упреждать желания гостя, сколько не спускать в него глаз, и недостаток тонкости он искупал усердием. Беппо поспешил опередить Рошфора и отворил перед ним дверь кабинета, куда и просочился следом – для грубоватого увальня, каким он выглядел, у лакея оказался на удивление легкий и бесшумный шаг. Рошфор заново пригляделся к своему провожатому: грубо вылепленное темное лицо было бесстрастным, но в глубоко посаженных маленьких глазках, черных, как спелые маслины, проглядывала крестьянская сметка и хитрость. Граф подошел к конторке, за которой Росси не так давно самозабвенно предавался трудам на благо своего патрона, отложил из стопки несколько чистых листов и придирчиво выбрал одно из свежеочиненных перьев. – Вот это отнесешь в мои покои, – сказал он Беппо, замершему неподалеку в неуклюжей почтительности, – и прихвати чернильницу. После, если в самом деле хочешь услужить, можешь вычистить дорожное платье. И как вернется сеньор Росси, я хочу об этом знать. Настойчивая предупредительность лакея вряд ли распространялась на комнату французских гостей, откуда Рошфор мог выставить его без особых церемоний. Так и вышло, и около получаса спустя граф расположился в комнате на третьем этаже в относительном покое и полном одиночестве. Лист бумаги перед ним медленно заполнялся ровными строчками, в которых случайный человек не сумел бы понять ни слова.
Dramatis personae: То ли Беппо не понял приказ графа, то ли имел на этот счет недвусмысленное распоряжение аббата, но, когда около полудня в дверь негромко постучали, на пороге появился не слуга, а секретарь. – Ваша милость изъявили желание побеседовать со мной? – взгляд, брошенный им на Рошфора, был настороженным, но причиной тому могло быть как невидимое присутствие третьих лиц в коридоре, так и память о совершенной утром ошибке. – Я всецело к вашим услугам, господин граф, и господин аббат также оказал мне честь уведомить меня, что мне может представиться возможность быть вам полезным моими скудными познаниями, чему я был бы счастлив. Росси поклонился, затем отступил на шаг, выглянул из комнаты и, удостоверившись, по-видимому, что их никто не подслушивает, аккуратно закрыл дверь. – К глубочайшему моему сожалению, – продолжил он, понизив голос, – приложенных мной усилий не хватило, чтобы достичь желанного всем нам благополучного исхода сего печального дела избранным вашей милостью способом, чему виной, несомненно, недостаточное мое искусство убеждения и малый ум, не искупающийся переизбытком старания. Но…
Рошфор: К моменту возвращения Росси листки, исписанные четким угловатым почерком графа, исчезли со стола. Только перо с запачканным чернилами кончиком немо свидетельствовало о своей работе. – Не хватило? – перебил итальянца Рошфор в непритворном и неприятном изумлении. Непритворное удивление относилось к тому, что секретарь уже успел обернуться с поручением, а неприятное – что потерпел неудачу. Граф озабоченно нахмурил брови. Кресло, в котором он расположился, протестующе скрипнуло от не сдержанного им резкого движения: лениво-расслабленная поза вмиг исчезла. Рошфор пристально посмотрел на Росси. – Вам недостало красноречия или денег, сударь? – уточнил он после краткой паузы, отказываясь принимать поражение своего посланца. Случается, что мелкое препятствие может помешать достижению большой цели, и оттого удача зачастую на стороне тех, кто не пренебрегает мелочами.
Dramatis personae: Раскаянье, истинное или ложное, выразившееся на лице Росси, было столь глубоким, что с секретаря можно было писать святую Марию-Магдалину, а, избавившись по возвращении в дом от шляпы и плаща, со спины он вполне мог послужить моделью для художника. – Далека от меня мысль оправдывать мои недостатки неудачным стечением обстоятельств, ваша милость, но затрудняюсь я дать прямой ответ, понеже истинно сомневаюсь я, что иной выбор слов либо большая сумма предложенного возмещения могли бы изменить исход состоявшегося у меня с Анзолой разговора, ибо препятствие, возникшее на нашем пути, природу имеет более материальную, нежели духовную. Зачав мою разведку с прояснения сопутствующих обстоятельств, почти мгновенно узнал я некоторые ранее неизвестные мне подробности, кои тотчас убедили меня, что продолжать со щедрыми предложениями вашей милости будет бесполезно и даже опасно. – Он перевел дух, вскинул глаза на графа и пояснил: – Сундук, служащий тайником для загадочного ларца с бумагами, монна Джованна держит запертым на замок, а местонахождение ключа ее горничной неизвестно, поскольку ее госпожа хранит его в секрете ото всех.
Рошфор: Раскаяние секретаря мало тронуло Рошфора, а вот подробности о местопребывании ларца – наоборот. В задумчивости побарабанив пальцами по подлокотнику кресла, граф неохотно признал, что затруднение, перед которым спасовал Росси, действительно усложняло поставленную перед ним задачу, и без того довольно щекотливую. Секретарь, предлагая Анзоле стать инструментом чужой воли, вряд ли мог изъясняться прямо, а не осторожными намеками. Не менее осмотрительным должен был быть и ответ. Так верно ли тот был понят Росси, и не заплутали ли два несостоявшихся сообщника в лабиринте взаимных умолчаний? – Чтобы служанка да не знала или хотя бы не подозревала? – усомнился Рошфор вслух и добавил с легкой улыбкой, показывающей, что высказанное им сомнение относилось не к словам собеседника. – Нет-нет, я уверен, сударь, что Анзола в точности сказала вам именно это, но уверены ли вы, что она не набивала цену своей возможной услуге? Не догадалась заранее, о чем вы ее можете попросить? В конце концов, служанка может снять оттиск с нужного ключа, или с нескольких… – граф на мгновение умолк и с досадой произнес. – Дьявол, но это потребует времени.
Dramatis personae: Непритворная обида промелькнула на миг на смазливом лице Росси, уступая место безличной, но любезной улыбке. – Блюдя, господин граф, поелику возможно интересы господина аббата и опасаясь повредить его доброму имени предосудительностью дел, кои я имел с Анзолой, я вынужден был вести себя с особой осмотрительностью и, в частности, тщился не пролить, паче чаяния, излишний свет на истинные свои цели. Оттого прилагал я излишние, быть может, усилия в своих расспросах, дабы ни словом, ни взглядом не намекнуть на подспудную причину моего интереса к ней, и могу, следовательно, почти с полною уверенностью заключить, что горничная монны Джованны пребывает по-прежнему во мраке неведения, в котором мы можем ее и оставить, ибо… – он замялся, но затем понизил голос еще больше: – Не найдя возможным поделиться с вами моими сомнениями сегодня утром, я рассудил, что они, возможно, были избыточными, однако в свете вашего последнего предложения, вновь стремлюсь их с вами разделить. Монна Джованна, увы, недостаточно доверяет Анзоле, основанием чему служит, смею предположить, не глубокое понимание достоинств и недостатков оной, но резоны куда более банальные и доступные пониманию даже наиболее простодушных из людей, к каковым я синьору Чинкве ни в коей мере не отношу. Но поскольку Анзола поступила на службу к своей госпоже менее полугода тому назад, последняя соблюдает еще в отношении первой известную осторожность. Оттого гложет меня сомнение в том, известно ли девице местонахождение заветного ключа, а пуще того – в том, сумеет ли она его вызнать, не вызвав нежелательных подозрений.
Рошфор: – Как это некстати, – помрачнел Рошфор, однако доводы секретаря звучали весомо. Еще убедительнее было уверение, что из намеков Росси служанка не могла уяснить ничего лишнего. Напротив, слушая речи итальянца, оставалось удивляться, что служанка уразумела в них хоть что-то. Граф ненадолго задумался, холодно просчитывая более грубые варианты действий, давешним вечером приведшие в такое смятение совесть бретера, и яснее, чем его спутник, сознавая все недостатки и препятствия на таком пути. Осмотрительный синьор Росси, невзирая на показную готовность к полному содействию, в действительности готов помогать французам словом, но не делом. – А эта Анзола… – сказал он наконец. – Насколько соизмерима ее преданность хозяйке с привязанностью к вам, чтобы выболтать чуть больше, чем она поведала ранее? Рошфор в упор посмотрел на Росси потяжелевшим взглядом.
Dramatis personae: Секретаря, несколько раз на протяжении недолгого молчания своего собеседника подававшегося вперед с полуоткрытым ртом, как если бы желая что-то сказать, прямой вопрос, казалось, привел в замешательство. Ненадолго. – Сожалея повсеместно и ежеминутно о своих несовершенствах, господин граф, я принужден тем не менее смиряться с недостатком понимания и покорнейше просить вашу милость снизойти к разуму менее быстрому, чем ваш, и пояснить вашему покорному слуге, о какого рода сведениях может идти речь, ибо не случалось мне до сих пор взвешивать на единых весах разные чувства горничной. Если дозволено мне будет, однако, внести свою лепту в копилку возможных действий, которые могли бы быть предприняты в отношении этого злосчастного сундука… – он выдержал краткую паузу и, не услышав возражений, продолжил: – Расспрашивая Анзолу о благоприятном моменте для следующей встречи, удалось мне обресть некоторые крупицы знания, кои я складываю с почтением к вашим ногам. Во-первых, в канун Дня Всех Святых синьора Чинкве приглашена быть гостьей в некотором загородном доме, куда хозяева были бы счастливы залучить господина аббата и где сопровождающие его лица могли бы, возможно получить доступ к ларцу, который, как я предполагаю, она возьмет с собой, не рискуя оставить без присмотра. Во-вторых же, как удалось мне установить, не позже чем завтра вечером монна Джованна будет отсутствовать с визитами, и я, обыкновенно будучи вправе располагать собой после наступления темноты, взял на себя смелость заручиться согласием Анзолы разделить со мной одно из тех нехитрых увеселений, на которые так падко простонародье. Росси потупился и закончил, то и дело прерываясь и с опаской поглядывая на графа сквозь длинные ресницы: – Ежели удалось бы обрести в свое распоряжение вашей милости заслуживающее доверия лицо, кое сможет в кратчайшие сроки и с надлежащей осмотрительностью воспользоваться этой возможностью, я могу попытаться, явившись за горничной к черному ходу, исхитриться оставить дверь незапертой. Молчание графа согласовано
Рошфор: До Дня Всех Святых оставалось не так много дней, чтобы отдаленность назначенного срока послужила бы преградой. Препятствие Рошфор видел в ином: если количество приглашенных невелико, затеряться в их числе вряд ли удастся, а наоборот – многочисленность гостей станет дополнительным риском, налагающим обязанность уворачиваться от случайного любопытного взгляда без какого-либо ручательства на успех. – Кто из слуг остается в доме в отсутствие госпожи? – поинтересовался граф после короткого раздумья. Жалобу Росси на скудость ума и понимания Рошфор отмел как уловку лицемера – секретарь прекрасно понял если не прямой смысл вопроса, то его иносказательное значение, поскольку ответ оказался подготовлен раньше, чем тот был задан.
Dramatis personae: Вольно или невольно подтверждая сделанный графом вывод, Росси отвел взгляд: – Не смею заверять вашу милость, что я предвидел этот вопрос, но, к счастию моему, могу дать на него ответ. Монна Джованна пользуется услугами двух человек: уже не раз упомянутой нами Анзолы и некоего Марко, фактотума, также исполняющего в ее доме обязанности гондольера. Посему я с уверенностью почти абсолютной могу утверждать, что завтра он не только довезет свою госпожу до места назначения, но и будет там ее дожидаться, в то время как в канун Дня Всех Святых, скорее всего, останется следить за домом.
Рошфор: На этот раз пауза получилась длиннее: казалось, позабыв о присутствии Росси, Рошфор нахмурился и правой рукой рассеянно потер костяшки левой, будто пронизывающая сырость с канала проникла в тепло комнаты сквозь толстые стены палаццо. Постепенно лицо его приобрело выражение холодной решимости. – В таком случае медлить бесполезно, – тихо проговорил он. В противоположность секретарю граф выглядел совершенно спокойным, только лишь бледнее, чем обычно. Он вздрогнул, словно в эту минуту вспомнив о свидетеле своих размышлений, и вновь обратил взор на итальянца. – Вероятно, мне будет любопытно прогуляться и взглянуть на этот дом, – отрывисто произнес Рошфор. – Где он располагается?
Dramatis personae: Трудно было бы предположить, что Росси не понимает, над чем размышляет Рошфор, с таким жадным вниманием он следил за переменой выражений на его лице. При первых же произнесенных вслух словах, однако, секретарь тут же отвел взгляд, будто осознавая неуместность своего любопытства. – Синьора Чинкве проживает неподалеку от Риальто, – ответил он. – Если вашей милости угодно отправиться туда пешком… Последовало описание маршрута, который привел бы француза от особняка аббата к дому монны Джованны. На полпути Росси спохватился, схватил перо и принялся рисовать карту. – Но если вы заблудитесь, – закончил он, – спросите дорогу до кампо Сан-Бартоломео, а там ищите фасад с пеликаном, что против кривой часовенки.
Теодор де Ронэ: На этих словах дверь распахнулась, впуская в комнату второго ее временного обитателя. – Какой в высшей степени благочестивый дом, – отметил Теодор, одной рукой набрасывая на крюк в стене свою шляпу, а другой развязывая шнурки плаща. – Не иначе как веселый. Bordello вы найдете и на соседней улице, граф. Выглядел бретер так, будто за время своего отсутствия успел побывать в уличной драке, а то и двух: разорванный рукав, свежая ссадина на левой щеке и едва высохшие следы грязи на колете и штанах недвусмысленно указывали на то, что исход определяли кулаки, а не сталь. Исходивший от молодого человека запах пота и прилипшие ко лбу еще влажные волосы наводили на мысль, что потасовка не завершилась быстро – однако улыбался он слишком лукаво для побежденного.
Рошфор: Росси заметно порозовел и невольно изменил положение тела, инстинктивно попытавшись скрыть от глаз бретера результаты своего труда, однако, тотчас спохватившись, натянуто улыбнулся, показывая, что также не лишен остроумия и способен оценить шутку даже заведомо неприятной персоны. – Не сомневаюсь в вашей осведомленности, сударь, – со сдержанной учтивостью отозвался Рошфор, с нарочитой медлительностью разглядывая Теодора и все приметы бурно проведенного им утра. Незаметным движением левой руки граф словно невзначай перевернул лист с набросанной картой рисунком вниз. – Предположу даже, что вами детально изучены окрестности на несколько кварталов вокруг. И просветите меня, неужели манера прославленных фехтовальных школ за последнее время так сильно переменилась? – простодушно удивился он. – Оказывается, я здесь не был дольше, чем мне помнилось.
Теодор де Ронэ: Теодор плеснул в умывальный таз воды из стоявшего рядом кувшина, сбросил перевязь со шпагой и отягощенный дагой пояс и принялся стаскивать колет, под которым обнаружилась насквозь мокрая рубаха, также полетевшая на пол. Обнажившийся худощавый торс с четкими, словно прорисованными мышцами выдавал фехтовальщика не меньше, чем несоразмерно развитые руки и палимпсест шрамов на коже – ни один из которых не указывал на былую опасность для жизни. – Я был не в фехтовальном зале, – ответил он, тем самым вольно или невольно выдавая, что он по меньшей мере догадывался, что его утренняя беседа с аббатом будет услышана. – Граф, если вам нет сейчас во мне нужды, я хотел бы уйти до вечера. Он извлек из своих вещей чистую рубашку, окунул полотенце в воду и начал приводить себя в порядок.
Рошфор: Рошфор не спускал глаз со своего спутника, однако верный обыкновению не оставлять без внимания ничего вокруг себя заметил, как Росси с откровенным любопытством уставился на разоблачающегося бретера и почти сразу же отвел взгляд, словно грубые телесные свидетельства жестокого ремесла были ему неприятны, оскорбив тонкий и взыскательный вкус. Рошфор подавил усмешку. Граф медлил с ответом, будто раздумывая, но на самом деле испрашиваемая отлучка де Ронэ с тягой того к неуместным вопросам и сомнениям, была ему на руку, и решение он принял немедля. – Намереваетесь продолжить удачно начатое знакомство? – поинтересовался Рошфор. – Или, напротив, отомстить за неудачу? Господин аббат любезно остерегал от опасностей венецианских улиц, но аббат охарактеризовал себя человеком сугубо мирным, и вы со спокойной душой можете пренебречь его добрым советом.
Теодор де Ронэ: Теодор с откровенно ироничной усмешкой покосился на Рошфора. – Я собираюсь отправиться на прогулку по книжным лавкам, – ответил он, небезуспешно придавая себе непроницаемый вид, который портило только неистребимое лукавство во взгляде. – Составьте мне компанию, граф, обещаю, что вы не пожалеете. Приглашение было вполне искренним, но причиной его было не одно лишь желание похвастаться новым знакомством, о котором бретер предпочел бы не говорить в присутствии секретаря, но еще что-то иное, о чем он сам едва догадывался – где невольная и неосознанная приязнь к спутнику смешивалась с пониманием, что потом уже, в Париже, один он не справится.
Рошфор: Искра неподдельного интереса на миг зажглась в темных глазах Рошфора, но тут же погасла, повинуясь усилию воли. Он покачал головой с улыбкой сожаления еще до того, как бретер окончил фразу. Первой половине приглашения граф не поверил, но второе обещание звучало вполне чистосердечно. – Не сегодня, – лаконично пояснил Рошфор свой безмолвный жест. – Но вы можете располагать собой по своему усмотрению, де Ронэ. Обогащение венецианских книготорговцев и пожертвования на алтарь э-э-э… Каллиопы, Эвтерпы или даже Эрато навряд ли можно приравнять к опасному времяпрепровождению, которое обеспокоит доброго господина аббата, – добавил он не слишком искренне. Знакомство графа с его спутником было непродолжительным, однако Рошфор по опыту знал, что неприятности лишь во вторую очередь зависят от неудачного места или времени, в первую же – от человека.
Теодор де Ронэ: Предупреждение, повторенное дважды, трудно не услышать, но Теодор предпочел сделать вид, что не заметил: ссориться с Рошфором, да еще в присутствии Росси, в его планы не входило. Точно так же он оставил при себе и вопрос о том, чем был занят граф сегодня, что он не мог присоединиться к своему беспокойному спутнику – не из расчета, а всего-навсего потому, что ответ его не слишком занимал. – Я постараюсь обойтись без жертв, – легкомысленно пообещал он, надевая рубашку и подбирая с пола колет. – Вы находите это забавным, синьор секретарь? Снисходительную улыбку, возникшую было на губах итальянца, как ветром сдуло. – Завтра не будет поздно. – Оглядев разорванный рукав, бретер мгновение поколебался, но затем, решив не тратить сейчас время на то, что вечером можно будет поручить слуге, принялся одеваться.
Рошфор: При слове «завтра» Росси беспокойно пошевелился и его взгляд тревожно кольнул профиль Рошфора, чьи скупые жесты и безмятежность контрастировали с кипучей живостью бретера. Лицо графа осталось непроницаемым, но он чуть нахмурил брови, ощутив чужую тревогу, неприятно царапнувшую его, точно булавка, и секретарь потупился, сознавая, быть может, что не так искусен в притворстве, как ему бы хотелось. – Завтра, возможно… – проговорил Рошфор и замолчал, оставив непроизнесенным «вы мне понадобитесь». Лишнее. К нужному часу нетрудно будет приноровить или подчинить планы бретера собственным. – Право, вы меня не на шутку заинтриговали, де Ронэ, – признался он совершенно иным тоном и выбрав иные слова.
полная версия страницы