Форум » Предыстория » Один час полной жизни. Август 1625 года, Шательро » Ответить
Один час полной жизни. Август 1625 года, Шательро
Эрве:
Ответов - 33, стр:
1 2 All
Эрве: Долги дороги, но и у них есть конец. Были бы парни живы, то-то посмеялись бы: кто же с золотом башмаки стаптывает, жаркую пыль глотает? А вот их двое таких: Виконт и его судьба. В таком-то виде никто не опознает Катрин: волосы бронзовые запрятаны под скромный чепец, вместо шелка — саржа, вместо сережек — дырки, вместо колец — загар. Только на плечи наброшен ярким пятном платок — дошли, нашли перекупщика, можно и подарить. А поверх платка — рука, обнимает небрежно, да держит крепко. Шумит вокруг опасный трактир. Небольшой город Шательро, да своих ребят в каком городе не найдешь? Сошлись взгляды с кем надо, обменялись словами, какие лишь своим ведомы, и указали им путь — для кого верный, а для кого и последний. Вот и сейчас — дверь им открыли, а не закрыли ли навсегда? Отхлебнул Виконт вина, притянул подружку к себе, прижался — щека к щеке. Нежная, как вишней оброненный лепесток, до сих пор не верится — что его. – Не боитесь, – спросил, – мадам?
Катрин: Многоголосый полупьяный шум, дурные запахи, сомнительный сброд вокруг - ко всему этому ей придется теперь привыкать, во всяком случае первое время. На дальнейшее у нее имелись некоторые мысли, но это было еще столь зыбко и призрачно, что Катрин благоразумно держала их при себе. А пока - привыкала, благо Виконт заботился о ней и днем, и ночью. Ночью особенно. И Катрин должна была признаться, что любовником он оказался старательным и пылким, и ей, полагаясь главным образом на женское чутье, оставалось только поддерживать в нем осознание собственной мужской значимости. По счастью, Виконт не был лишен мужской привлекательности, поэтому Катрин внакладе не осталась. Щекой горячей прижался, словно просто смотреть на нее - мало. Муж никогда так не любовался. Воистину не знаешь - где найдешь, где потеряешь. Ответить Катрин ничего не успела - рядом с ними вдруг оказался кряжистый с виду мужик, определенно находившийся в той степени подпития, когда неодолимо тянет на сомнительного рода подвиги и развлечения. Он несколько мгновений разглядывал их обоих, а потом поймал за ворот грязной рубахи проходящего мимо худощавого парня. - Эй, Щука, глянь каких к нам голубков попутным ветром занесло, - осклабился он, показав ряд таких крупных зубов, что казалось совершенно непостижимым, как на его лице умещается еще хоть что-нибудь. Белобрысый приятель повернул лицо светлого нездорового оттенка, лениво посмотрел на Катрин и удивленно вздернул белесые брови. - Будь я проклят, Зуб, а девчонка-то покраснела! В последний раз я видел такое, когда дал крепкую затрещину той рыжей шалаве, что вздумала нос воротить, а тут еще и не трогали, а уже... Зуб, обтерев мокрый рот рукавом, цепко взглянул на Виконта и снова ощерил крепкие зубы. - Не из наших. И, поди, еще разрешение на жизнь не выправил, чтоб как положено среди честного люда, - он кивнул в сторону притихшего в ожидании немудреного развлечения трактирного сборища. Затем чуть подавшись вперед, глумливо ухмыльнулся. - Может, поделишься своей марухой? А мы пособим.
Эрве: Смеется Виконт, будто и вправду о смешном говорят. А ведь каждый знает: раз слабину дашь, ввек слабым останешься, а веку того — и часу может не быть. Смеясь, встает, на Катрин даже не посмотрев — а руку с плеча не снял, рука левая. – Средь честного люда, – хохочет, – это где ж такой поискать? Среди доброго люда, ребята, не так говорят и своим только со своими делятся. А я свой, да не свойский, я — Виконт. Хотите, зовите меня виконтом де Пуатье, а хотите – просто по титулу. Выпить — могу от щедрот налить, – взмахом ресниц указал на кувшин, – а могу — и из горла нацедить. Женщину мою Судьбой оттого зовут, что из троих, кому она выпала, живым один ушел. Поднимите руку, мадам, пусть увидит Зуб, пусть увидит Щука, какой им конец прописан, если их коснется эта рука. И все взгляды враз — и на Катрин, словно реки — к морю, как к солнцу лист. А оттого и не углядел никто, как Виконт свой нож из ножен извлек.
Катрин: Обманчиво тихой толпа стала, подобно затаившейся трясине - с виду ровная и неслышная, а поскользнись только - гнилым чревом расступится и засосет гибель. Катрин понимала - сейчас Виконт встал между нею и топью, только он знает, где брод в человеческом болоте, да на какие кочки наступить, чтобы выбраться, а ей - послушно следовать за ним. Судьба - так он ее назвал, словно титул пожаловал. А эти двое перевели недобрый взгляд на нее, как и все остальные, и Зуб, осклабившись, хотел уже что-то поганое сказать, да запнулся. Узкая рука, с тонким запястьем, выскользнула из-под яркого платка и поплыла вверх - плавно, медленно, зацепив с собой край броской ткани и десятки недобрых взглядов. Изящная рука рука у Виконтовой Судьбы, вы такой здесь и не видели.
Эрве: Четыре кольца сняли в тот день с пальцев Судьбы. Сегодня на ней — три. Тепло мерцает золото в мутном свете плавающих в масле фитильков, самоцветы в них — темными пятнами стали, ни цены, ни цвета не угадать. Четвертый перстень — с сапфиром синим оберег-талисман — черным глазом с платка подмигивает, куда Виконт руку свою положил. Жадностью все взгляды зажглись, завистью, а у кого поумней будет — и пониманием. Не простой парень, не у каждого-всякого в таких драгоценностях девчонка ходит, а что не подделка — по работе видать. – Кто, – тихо спрашивает Виконт, и пляшут отражения огоньков на острие ножа, – хочет мою судьбу? Каждому свой положен от бога путь, у каждого он — свой. Вместе, может, и отберешь, да на всех потом не разделишь. Ежели всем миром навалятся, то им обоим конец — да судьба у каждого только своя. – Колец, – говорит Виконт, – у ней не найдется столько, сколько жизней обрезал за них мой нож. Но я за друзьями сюда пришел — или побоится кто выпить со мной? – Я! – кричит парень за соседним столом, глаза навыкате, губы как червяки. – Не побоюсь.
Катрин: "Не боитесь, мадам?" Сердце стучало везде - в груди, в висках, в кончиках похолодевших пальцев. Главное - не смотреть в лица, не видеть жадных взглядов - а то страх засосет гиблой трясиной. Катрин и не смотрела. А только поверх голов, в никуда, как и положено судьбе - выше всего. А слова Виконта тяжело и ровно падают, как тугие дождевые капли. И всем понятно - не лжет, и колец на всех не хватит, а испытывать судьбу и остроту ножа - желающих не слышно. Катрин ощущала тепло от лежавшей на плече мужской руки и понимала - отстаивать право на нее он будет по-звериному, до конца. И в которой раз подивилась причудливости судьбы, подарившей ей защиту там, где жизнь не стоила и денье. Ловко. Предложить выпивку вместо ножа - что приманку кинуть. - А чего ж тебя бояться? - усмехнулся Зуб и коротко бросил тонкогубому: - А ну, подвинься, Дрыщ. Зуб опустился на лавку рядом с засуетившимся приятелем, и Катрин заметила, что движения его были выверены и обманчиво мягки. Опустив ресницы, она спокойно сидела, делая то, что было единственно верным - старалась быть незаметной. - Зубом меня кличут, из шайки Сыча. Ты проездом у нас или погостишь? - и, вдруг бросив быстрый взгляд на Катрин, хмыкнул: - Судьба твоя ровно неживая сидит. Выпьет с нами или побрезгует? Катрин повернулась к Виконту и подняла спокойный взгляд - слово за ним. И только краем глаза успела заметить странный блеск в глазах говорившего. Завидует - вдруг догадалсь она. Опасен.
Эрве: Сразу собралась вокруг нахлебников толпа. Хотел один рядом с Катрин присесть, да глянул на него Виконт — враз по ту сторону скамьи место нашлось. Прокатилась по липким доскам монетка, четверть экю, и стукнулся, расплескивая вино, об стол тяжелый кувшин. Покосился Эрве на соседей своих, на дружков новых да собутыльников, нож свой перед собой в грязную щель воткнул — пусть засмотрятся. А про второй клинок, что любой из своих за голенищем носит, пусть позабудут, будто и не знали никогда. – Погляжу я, Зуб, что за городок у вас. С Сычом познакомлюсь, коли сведешь, окажу уважение кому уважение положено. И глядеть не стал, закивали все. Поперво о мире все говорят, а что из того выйдет — одному Богу знать. Толкнул свою кружку подружке в ладонь, а руки с плеча так и не снял. – Скажи-ка нам, Судьба, за что выпьем.
Катрин: Зашумело радостью болото трактирное - пошла лопаться короткими веселыми пузырьками трясина человеческая. Кувшин вина дармового на столе да нож, стальным зубом впившийся в потемневшее дерево рядом. Угощение на любой вкус - выбирайте. Правильно сделал и правильно сказал. А теперь и ей нужно ответить, не промахнуться. Спокойно взяла кружку в ладонь, взглянула в лицо Виконта, чуть заметно кивнув: - Выпьем за то, от чего и сама судьба не откажется и чему каждый будет рад больше, чем звону монет, - заметила пристальный взгляд Зуба, но, равнодушно мазнув взглядом, обвела притихший сброд глазами: - За удачу! И поднесла кружку к губам - не столько пить, сколько вид делать. Всем нужна удача - этим людям, Виконту, но ей - больше!
Эрве: Молится вор пресвятой деве Марии, а умоляет даму Фортуну — нигде не нашла бы Катрин лучшего тоста. Кто не успел свою кружку наполнить, чуть из-за кувшина не передрались. У кого голоса звенят, а здесь хрипят: за удачу, за случай счастливый, чтоб у нас все было и ничего нам за это не было. Да только Виконт не пьет: его удача — в его руках, греет пальцы покатым плечом. Опустели кружки, опустел кувшин, тихо стало на миг за большим столом. А потом как начали они вставать, собутыльники, дружки новые, вот и смотрит Виконт, кого позвать — кто слабей других, кто шестерка здесь, кто подачку примет и у кого принять ее не побрезгуют. – Эй, лови-ка, Дрыщ! – и летит, сверкнув, через потный воздух серебряный кругляшок. – Угости-ка всех, за мою Судьбу пусть всякий выпьет, кто удачу, что она приносит, хочет разделить! Вот и снова они в уголку вдвоем, только кружка пуста, да торчит между ними рукоять ножа, словно выросла из столешницы. – Не боишься? – спросил и потерся, как кот, небритой щекой о ее щеку, не кожа — шелк. – Вернутся ведь, нутром чую, придут. Хоть один, да придет — за моей судьбой, за тобой.
Катрин: Катрин все еще удивлялась таким странным сочетаниям - темный стол с воткнутым сильной рукой клинком, чьи-то грубые выкрики в стороне, кислый запах дешевого вина и неожиданно мягкие, весьма приятные, прикосновения мужской щеки, будто Виконт все еще не мог поверить в случившееся и поэтому осторожно касался ее кожи. И руку на плече держит, не отрываясь, словно его Судьба может ускользнуть. Но, похоже, им обоим нужно привыкать: ей - к таким странностям, а ему - к ее присутствию. И обоим - к враз изменившейся жизни. И чем быстрее, тем лучше. - Вернется, придет, - согласилась Катрин и, повернув лицо к мужчине, заговорила очень тихо - губы в губы, - А только ты не жди, когда кто чего скажет, а предложи сам. Познакомить с Сычом, например, или еще что, тебе виднее. Нужно интерес к твоей Судьбе сейчас перебить, а потом..., - Катрин внимательно взглянула на красиво очерченный рот Виконта и тихо провела пальцами по его щеке, как тогда, в лодке, - Потом слушок бы пустить нехороший: мол, на того, кто попытается с Судьбой тебя разлучить, сглаз дурной ляжет. Здесь же наверняка что-то с кем-то случится, - усмехнулась Катрин, - вот хорошо бы и воспользоваться. - Говоришь двоих за Судьбу положил, - Катрин и не заметила, как к ним подошел Зуб. А тот уселся напротив, разглядывая ее сквозь прищур светлых глаз, - И где же такие дороги стелются, не расскажешь?
Эрве: «Хорошо», – подумал. «Как скажешь», – решил. А вымолвить в ответ ничего не успел. Правильно сел напротив Зуб: сел бы рядом с Катрин, там же бы и упал. Как в столешнице утонула сталь, так скрыл Виконт за ресницами опущенными холодный блеск серых глаз. – Ночью дело было, – тихо начал он, и рекой, дорожкой полился рассказ. Про блеск луны, отраженный в воде, про тело, упавшее с моста, про проклятие, не вымолвленное до конца, и про кольца, сорванные с мертвых рук. Три перстня, для трех ребят: валета, козыря и короля. От луны до рассвета шли они своими дорогами, все утро брели узкими улицами, а к полудню вывела их тропа — не к собору, а к пустырю. И на том пустыре их ждала судьба — не та, что здесь сидит, а та, от кого не уйти. Длинный рассказ рассказывает Виконт, самое время прерваться, глоток вина отхлебнуть. Виконт молчит — и все молчат, разговоры не разговаривают, ждут. – Наняли, – так дальше повесть течет, – тех троих ребят одному парню невесту украсть. Только нанял их, парни, черт — иначе с чего бы вышло все наперекосяк? Подошли с улыбками, взяли ее под руку, а потом вдруг захотел валет с руки девичьей перстень снять. Заспорили с ним двое других — слово за слово, и повело как марево. Смотрят — кольцо у одного на руке, а у второго нож в крови. А третий лежит уже, не шелохнется, а кто хочет знать, – поднял глаза Виконт, – который я из тех ребят, пусть подумает, отчего у меня три кольца, два ножа, одна женщина. А теперь и ты скажи мне, Зуб, к какому повару в здешних краях хорошо с наваром ходить?
Катрин: Говорит Виконт правильно - весомо и спокойно. Про мост, луну и прощальный плеск воды, но ее прошлое не касается, это другая история. Она и сама другая, за то прилепился крепко к ней Виконт. Такой и нужно оставаться, это она запомнит. Про чертовщину к месту ввернул, может пригодиться. Катрин внимала чуть отстраненно, словно все это ей давно известно, оттого и наскучило. Судьба ведь. А широкий в плечах Зуб сидел, чуть развалясь, и слушал внимательно, иногда отводя светлую прядь волос от лица. Но в этой небрежности была заметна явная нарочитость, говорящая о скрытой силе и уверенности. Иногда он скользил светло-голубыми глазами по ее лицу, но быстро - так, что если бы не приглядывалась, то и вовсе могла не заметить этих взглядов-касаний. - Складно звонишь, - заметил чуть насмешливо Зуб, когда Виконт замолчал. Затем коротко взглянул на Дрыща, и тот, засуетившись, подал ему кружку с вином. Неспешно отпил и поставил ее на стол: - Поваров у нас хватает, был бы навар. Ты вот что нам лучше скажи - а где ты кухарить собираешься? У нас тут каждый при своей кухне и главном поваре. Насчет блюд я уже понял, какие ты любишь, - и, мягко подавшись вперед, взглянул на Катрин: - А Судьба твоя? При деле или только еду тебе подает? И снова взял кружку, даже не взглянув в сторону услужливо захихикавшего Дрыща.
Эрве: Усмехнулся Виконт, глянул в кружку в руке Катрин. Если она то вино пила, то кто-то другой до краев долил — а этим другим мог быть только один, про которого речь и шла. – Как узнаю, Зуб, тебе первому скажу, – улыбнулся, свободной рукой оплел рукоять ножа — напоказ, чтобы поняли все. – Из-под земли достану, ночью разбужу. Не могу сдержаться, чтобы всем не поведать, что делать буду и чего не буду, что мне на судьбе написано и что я на своей Судьбе напишу. Последний я, приятель, болтун, разве по мне не видать? Фыркнул невольно кто-то и вновь замолчал.
Катрин: И, казалось, ничего не изменилось - так же спокойно сидел Зуб, так же угодливо улыбался Дрыщ, те же запахи и звуки, только словно засквозило стылым ветром так, что Катрин захотелось зябко повести плечами. Удержалась. Потом поняла - глаза Зуба, ставшие льдисто-прозрачными - это от них повеяло ледяным холодом так, что рядом стало тихо, словно всех неожиданным морозцем прихватило. - Договорились... приятель, - снова оскалился в улыбке Зуб. - Ищи, коли найдешь, а что там по тебе видать, это мы еще поглядим. Он стал неспешно подниматься, опершись крупными ладонями о стол, и будто ничего почти и не сделал, Катрин не поняла и не заметила, да только тонким фальцетом заверещал в стороне от них щуплый парень: - Ты что, Зуб, очумел совсем? Вторую шапку мне испортил, в убыток ввел! Посмотрите только! Катрин повернулась, вгляделась в темное пятно на стене, на которое тыкал нищий, и замерла: бесформенный кусок ткани, только минуту назад называвшийся шапкой, сейчас был намертво пригвожден ножом к деревянной стене! - Умолкни, Кусок, - резко оборвал нытье Зуб и, обманчиво-примиряюще пожал плечами, быстро взглянув на Катрин, - Ничего не поделаешь. Это судьба!
Эрве: И бровью не повел Виконт, когда мелькнул в воздухе нож. Хоть не ожидал броска, что толку себя винить? Один раз такой трюк хорош: когда не знает враг, чего ждать. Волком смотрит Зуб, а значит, не верь словам — из-за угла рассчитывает напасть. Или просто глуп, не понял, что предупредил. – Недурственный фокус, – говорит Виконт. – Только что же ты его моей Судьбе показываешь? Она — как я, сроду не с кем не боялась лицом к лицу сойтись. Смеется легко, сам думает: должен быть второй. Не остался бы безоружным Зуб. А еще: жить буду, подарю Катрин пистолет — опасно женщине врага к себе подпускать. А еще: тот нож, что в стене застрял, заберу себе, второй поменьше должен быть, ей отдам. Сжал ей плечо, чуть вниз толкнул. Если драка начнется, пусть лезет под стол. Не поймешь по этому белесому, в кого целить будет, если вздумает нож кидать: в женщину, за то, что не его, или в мужчину, чтобы женщину себе забрать.
Катрин: Отчего-то ладонь Виконта на ее плече показалась вдруг обжигающе-горячей и неподъёмно-тяжелой. Сначала решила, что показалось - уж очень быстро и страшно все случилось, словно тень смертная рядом пролетела, едва крылом черным не задев. А мгновением позже поняла - спасти он ее пытается, сталкивая вниз, если что... А вот это совсем ни к чему - схватка в грязном трактире, где Зуб, как бы там ни было - свой, может оказаться для Виконта последней. Здесь любой готов поставить подножку или ударить в спину. Нельзя. Катрин подняла глаза на усмехающегося Зуба. Ее никогда не учили такому взгляду - нахальному, дерзкому, упрямому. Но только так должна смотреть судьба на того, кто хочет бросить ей вызов. Готов ли ты испытать свое везение, Зуб? И только чуть заметно шевельнулись ее губы и приподнялся подбородок, словно заклинание на сглаз прочитала, а теперь спокойно выжидает. Очень страшно, но отступать нельзя. - Фокусы на базарной площади показывают, - отвел прозрачные глаза от лица Катрин бандит. - А тебе я показал, что на каждое твое перо, у нас свое найдется, не хуже. Если не дурак - поймешь, дурак - поймаешь. Я все сказал. И, лениво повернувшись, отошел от стола в сопровождении верного Дрыща. Катрин сейчас хотела только одного - побыстрее уйти и оказаться там, где можно будет спокойно все обдумать.
Эрве: Легко смеется в ответ Виконт: ничего не весят слова, а жгут как огонь. Вызов был брошен — при всех ярмарочным фокусником назвал Зуба чужой, а на случай, если не понял тот, еще и в трусости обвинил, сравнил с женщиной. И — не получил отпор. Ушел от ответа Зуб. Из засады наверняка нападет. Но здесь и сейчас не принял бой и даже словами долг не вернул. Повернулся Виконт опять к Катрин, тронул пальцем уголок ее рта. Как в бронзе где-то таится медь, так в темных ее волосах неуловимо пламя горит. – Стрелять умеешь? – спросил.
Катрин: Страх все еще бился в груди раненой птицей, мешая спокойно дышать. Катрин видела - Зуб ушел не навсегда, понимая, что Виконт сильный соперник в прямом бою, он силен, бесстрашен, но... очень горяч. А вот Зуб, скорее всего, расчетлив. И мстителен. Ах, Господи, о чем приходится думать. Раньше ей приходилось определять настроение лавочницы мадам Дюфур с тем, чтобы выгадать пару монет при покупке отличной пряжи, а теперь - повадки и норов встреченного бандита, чтобы выгадать жизнь. Тихое прикосновение пальцев к губам застало Катрин врасплох. Право, как непросто привыкать к таким проявлениям нежности - неожиданным и простым. И, пожалуй, в некоторой степени, волнующим. - Стрелять? - дрогнули женские губы, и Катрин тут же досадливо усмехнулась на свое глупое удивление. Можно подумать, он ее спрашивает об умении вышивать гладью. - Нет, - вскинула она глаза на мужчину и несколько секунд помолчала, не мешая пальцам трогать ее губы. - Вы же знаете, месье, многое умею, а не умею еще больше.
Эрве: В ответ словам ее и его приоткрылся рот, будто каждое слово — не слово, а вдох, и другим воздухом ему дышать не дано. О чем она думает — не поймешь, а у него все мысли теперь об одном: тому, чего она не умеет, учить. Только здесь им никак ночевать нельзя — либо ночью проснешься, чтобы ножа избежать, либо утром не проснешься вообще. И уходить нельзя — трусом сам себя выставишь. – Научу, – шепнул и ближе Катрин к себе привлек: щека к щеке, смешиваются пряди волос — медь да чернь, а меж ними тепло. Рукой трактирщику помахал — давай, мол, скорее чего пожрать.
Катрин: Виконт снова так тесно прижался, словно и не было никакого Зуба, опасной толпы, летящего ножа. Так, дурной сон. Удивительно. Она еще не успела стряхнуть испуг с кончиков пальцев, а уже тепло его дыхания согрело щеку, ласково потревожив волнистые пряди волос. Научит. Выдохнул так, словно не об оружии идет речь, а о том, что неожиданно смущает, сбивая с мысли и окрашивая скулы легким румянцем. Выручил трактирщик, ловко поставивший перед ними тарелки с тушеными овощами и нарезанным крупными ломтями окороком. - Грушевый пирог сейчас принесут, - услужливо улыбаясь, доложил трактирщик. - Ежели еще чего желаете, стоит только мигнуть. Катрин желала только одного - чтобы он не глядел на нее с явным любопытством. - Эрве, - негромко сказала она, когда хозяин трактира, наконец, ушел, - а ведь нам нужно где-то остановиться. Здесь, наверное, опасно. Как ты думаешь? И, аккуратно придвинув тарелку с овощным рагу, она взяла ложку. На удивление, кушанье оказалось весьма неплохим. А может, Катрин просто проголодалась.
Эрве: Также взялся за ложку Виконт, согрел пальцы об черенок. Как будто и летний день за окном, а веет холодом, словно в могиле лежат. А чья то могила до заката узнается. Оттого трактирщик задерживается у стола, хочет плату вперед получить — с трупа снять можно, только если тот, кто убил, разрешит. А вот не станет рассчитываться Виконт, пусть не сомневается. Зачерпнул рагу, попробовал, обмакнул в подливу кусок ветчины и кивнул одобрительно — иди, мол, заждались горшки. – Здесь, – задрал голову, поглядел в задымленный потолок, – не задержимся, нечего нам клопов кормить. Но до сумерек с места не сдвинемся: в темноте и камень мимо цели летит. А подумал, да не спросил: через который ход выйти надо, через главный, где позади будет свет, или через черный, как пошел бы трус? Где будут — где не будут ждать?
Катрин: Катрин, скрыв удивление за опущенными ресницами, согласно кивнула - да, мол, до вечера они будут сидеть здесь, вкушая местные блюда и наслаждаясь колоритным обществом. Трактирщик, на изрядно помятом лице которого отражалась сильная внутренняя борьба, все же неохотно отошел, видимо, решив внять благоразумию и не спорить с опасным незнакомцем. Лицо будет целее. Катрин некоторое время молча размышляла, а затем придвинувшись ближе, едва слышно сказала: - Это ты отлично придумал. Сейчас, кому интересно, будут знать, что мы пока никуда уходить не собираемся. А как только народу будет больше, под шумок и улизнем. И, спокойно, даже с некоторой ленцой, она обвела глазами помещение и снова принялась за еду, всем видом показывая, что торопиться ей совершенно некуда.
Эрве: Распахнул глаза Виконт, а удивление никуда не девалась: на губах оно написано, и на лбу. Хитра ты, Судьба, да знаешь не все. Был бы ужом, вертелся бы, был бы лисом, лучше бы себе лисы не нашел. – Умница ты, Катрин, – сказал. Засмеялся, принялся за еду. Но потом объяснил: – Нельзя мне так. Ежели из города сбегать, то могли бы и по-твоему сделать, а коли оставаться, то и смысла нет. Сегодня уйдем, Зуб нас завтра найдет, в небольшом городке все дела — общие. А где, как и когда, никому не ведомо. Так что же, день-деньской через плечо поглядывать? Ты мне вот что скажи, умница. Снова ложку отправил в рот Виконт и даже зажмурился, будто довольный кот. Про клопов хозяин спорить не стал, да и с чего бы ему возражать? Что в таком трактире может найтись, кроме комнатушки для тех, кому в иные места податься опасно? А вот кормят здесь — одно удовольствие. – Где он будет ждать?
Катрин: Прав Эрве, не поспоришь. Их цель - не просто из трактира целыми уйти, а в городе остаться, потому что нет смысла искать другой - там окажется то же самое. А значит, их будут ждать. Страх снова обдал холодом кончики пальцев, и Катрин, взяв ложку, зачерпнула теплое рагу. Нужно подумать - это лучший способ не замечать замерзших ладоней. - Зуб ушел от прямой драки, затаился. Значит, подл и трусоват. Скорее всего, и о тебе думать будет так же, вряд ли ему захочется признавать твое превосходство. Я думаю, он выберет черный ход, но наверняка пошлет кого-то присматривать и за главным. Катрин отправила ложку в рот и помолчала. - Но точно мы знать не можем. Зато можем помочь ему так думать. Хорошо бы ненароком поинтересоваться, где тут другой выход, или пройти на кухню - узнать, как там наш грушевый пирог, а между делом внимательно оглядеться. Если за нами присматривают... Ты понимаешь. Катрин отодвинула тарелку и сжала ладони. Они были теплые.
Эрве: Заломил удивленно брови Виконт, помолчал, подумал — и вновь за ложку взялся, пошла ложка по миске скрести. Не успело рагу остыть, как его уже и след простыл. Лениво откинулся Виконт назад, к стене прислонился, на плечи Катрин руку опять положил. – Так и сделаем, – пообещал, покосился чуть на распахнувшуюся главную дверь, повел глазом к кухне и солидно кивнул, возвысил голос: – Ступай, Судьба, погляди и впрямь, как там наш пирог. А пальцы на миг покрепче сжал, прежде чем отпустить — пусть знает, что не одна пойдет, что бы он для других ушей ни сказал. Своими глазами надобно поглядеть, что там за ход и куда ведет, будет ли за спиною свет, где там спрятаться да чего сторожить. Про главный вход все вспомнить тоже не грех, но это позже, не убежит.
Катрин: Ей оказался вполне понятен этот язык недоговоренностей и тихих жестов. Катрин кивнула - ступать так ступать, пирог так пирог. Мягко поднялась из-за стола, чуть замешкалась, поправляя на плечах платок, который очень кстати оказался ярким, и неспешно пошла в сторону кухни - мимо настороженных взглядов, пьяных выкриков и громкого смеха. Пропустив спешащую с дымящимися мисками служанку, Катрин осторожно заглянула на кухню. В лицо ударила теплая волна запахов, в которой смешивались ароматы разных блюд и специй. Недалеко от двери, в полутемном углу сидела девочка с тщательно подобранными под чепец волосами и чистила рыбу. - Мадемуазель, - негромко позвала Катрин, но та была настолько поглощена своим занятием, что ничего не слышала. - Мадемуазель, - уже чуть громче произнесла Катрин. Девочка, наконец, замерла и повернула облепленное чешуей лицо, на котором застыло выражение такой равнодушной безмятежности, что Катрин поняла - перед ней сидит дурочка. Приоткрыв рот и даже не пытаясь стряхнуть с губ налипшую чешую, та отстранненно посмотрела на гостью, затем опустила глаза на яркий платок и застыла. Смысла что-либо у нее спрашивать определенно не было. Вдруг яркий сноп света так резко ударил в спину девочки, что Катрин от неожиданности вздрогнула. Угол оказался пристенком, за которым скрывалась дверь на задний двор. Вошедший с большой корзиной зелени трактирщик удивленно воззрился на Катрин. - Я узнать насчет пирога, - не стала дожидаться вопроса она, пытаясь заглянуть ему за спину.
Эрве: Как скрылся из виду цветастый платок, тотчас сорвался с места Виконт. За красавицей яркой много следило глаз, да поднялась и к кухне двинулась только бабенка одна. Так подгадал, чтобы у самой двери догнать, и руку ей на спину положил — на шею, под темной линией зачесанных под чепец волос. Как под дых ударил, так обернулась она. – Обознался я, милочка, – уголком рта усмехнулся Виконт. – Ты кто будешь, как тебя звать? – Роза, – ответила и сразу же повернула назад. А Виконт, даже через плечо не глянув, на кухню прошел. Холодным взглядом по девчонке с тупым лицом скользнул и услышал еще, что спросила Судьба и как, не слушая, Судьбе трактирщик сказал: – На дворе, по доскам чуток пройдешь. То есть, – осекся. Узнал, видать, за спиной ее мужскую тень. – То есть, пройдете, мадам. А за дверью солнечный летний день, да выйти в него нельзя. – Иди, не стой. А сам цепким глазом окинул двор: и грязь высохшую увидел, и у забора курятник, и покосившуюся голубятню, и калитку старую, запертую на ржавый засов.
Катрин: Разом изменившийся взгляд и тон трактирщика, уверенный шепот за спиной, свет в дверном проеме - все мелькало быстро и опасно. И если картинки и звуки ощущались вполне явственно, то угрозой был пропитан воздух, а дышать больше нечем. И отчего-то навечно застывшее спокойствие дурочки, об которое спотыкался взгляд, казался небольшой коварной кочкой среди трясины - наступишь и конец. Катрин подошла к дверям, ведущим во двор и на мгновение замешкалась, словно опасаясь, что шепот не догонит, потеряется. Но медлить было нельзя и, ступив на небрежно брошенные доски, она сделала пару шагов. И снова - шепот, только другой - жадный и горячий: - Кто же судьбу на грязный двор отпускает? - И схватив за руку, Зуб резко дернул Катрин в сторону от двери и прижал к стене так, что теперь любой выходящий из кухни окажется перед ней. А за спиной, прильнув к цветастому платку, стоит бандит, вдыхает запах ее волос и ухмыляется: - Тут опасно ходить одной, но не бойся - я покараулю.
Эрве: Шла по дорожке — и нет ее. Рысью лесной отпрянул от двери Виконт, на открытых окнах взгляд задержал. На кухне — жар очага, за порогом – августовская жара. Свет снаружи, а тут — полутьма. Тенью в сумраке двинулся вдоль слепой стены, у распахнутого ставня замер, кухню яростно оглядел. В ниточку губы трактирщик свел, слова не успел сказать. Таким, как он, молчание — не золото, воздух, без которого не проживешь. Рыбкой вынырнул в руку нож, гребнем волны мелькнула улыбка, и перемахнул через подоконник Виконт. Легче вздоха, быстрее выстрела, тише катящейся по щеке слезы. – Пришла к тебе твоя судьба. Между ним и нею — рука и клинок. И багровый поток, смывший узоры с ее платка. И пальцы разжавшиеся, и тело, оседающее в закапанную темным пыль. – Платье, – сказал Виконт, – новое тебе хозяин найдет. Все еще не боишься, Катрин? Нечего больше бояться.
Катрин: А Катрин почти и не боялась, потому как поняла - вера в нее, как в свою звезду, странной силой наполняет Эрве, делая его по-дьявольски ловким и неуязвимым. И когда на пыльный двор ступила, знала - последние минуты жизнь Зубова отсчитывает, не устоять ему в мужском разговоре, ведь он по глупому лукавству своему прихоть хотел потешить, а Эрве за будущее свое безоглядно бился, полный веры в Судьбу, кольцо с сапфиром и бог весть что еще. - Нечего бояться, - эхом отозвалась Катрин, разглядывая мужчину, от которого горячей волной исходила странная, почти животная сила - сколь пугающая, столь и привлекательная: - Только потом все одно - уходить отсюда нужно, ты совершенно прав - не стоит здешних клопов прикармливать, у нас есть занятия поинтереснее.
Эрве: Глядит на нее Виконт, взор отвести невмочь. Нет в мире другой такой — чтобы, крови словно не видя, так смотреть. Одно слово — судьба. И она — моя. – Есть, – прошептал и губы враз пересохшие облизнул. В голове — пустыня, звон в ушах, перед глазами туман. А руки — как не свои, когда лезвие вытер, когда нож убрал? В мареве жарком и тело у ног стало иным — будто кукла тряпичная: еле вспомнил, какую добычу забрать хотел, а как над трупом присел, так чуть не повело. Скрипнул ставень, и кошкою обернулся Виконт. Губы раздвинул — не в улыбке, в оскале. А у трактирщика лицо пустое совсем, и ничего на нем не написано, что вилами по воде. – Платье найди, – приказал Виконт. – Наверху у тебя моя Судьба переоденется. Только не жди, не переменится, моя судьба — она только моя. Кухарка выглянула следом, покивала мелко. – Пойдем, душенька, – позвала и под ребра трактирщика локтем ткнула, жена небось. – Есть у меня для тебя наряд. Новенький, с одной прорехой только. И смотреть не надо, чтобы понять, где.
Катрин: Затертые ступеньки тягостно поскрипывали, пока они поднимались по лестнице - хозяйка и Катрин. И лучше ей было внимать звуку безнадежно усталых рассохшихся досок, чем замечать отяжелевший от бурой влаги платок и подол платья, а уж тем более об этом думать. Жизнь, в которой были уместны дамские обмороки, осталась позади. А чтобы сохранить силы и ясную голову, предпочтительнее слушать стенания разбитых жизнью ступеней. Платье и правда оказалось вполне приличным, а прореху она потом аккуратно зашьет, тем более у нее ровные края. - Мне нужен платок, - твердо сказала Катрин, отступив от сваленной на полу тряпичной кучи, только что служившей ей одеждой. - Я вам помимо вполне целого платья, оставляю еще платок, так что рассчитываю на равноценную замену. Трактирщица некоторое время молча потопталась, посматривая на Катрин, стоявшую в одной тонкой батистовой рубашке, а потом, мельком взглянув на дверь, шмыгнула к большому сундуку. Платье оказалось слегка великовато, но сейчас это было совершенно неважно. А вот цветастая косынка из тонкого шифона оказалась на удивление хороша. В руках кухарки она смотрелась яркой бабочкой, по глупости очутившейся на мятой пожухлой листве. Катрин спокойно забрала ее и накинула на плечи так, чтобы разрез на платье был прикрыт. Уж каким образом изящная вещица здесь оказалась, тоже - совершенно неважно. Выйдя из комнаты, и еще ничего не различая в темном затхлом задверье, Катрин была уверена - Эрве где-то рядом. Он не из тех, кто просто так оставляет свою добычу. И вот это уже - важно.
Эрве: Неспешно пошел за женщинами Виконт, но через порог кухни не сразу переступил. Оттого увидел, как все взгляды сошлись на ее спине. Не алым шлейфом легла, пролившись, кровь, не крыльями, не рекой, но что она значит — гадали и угадали, должно быть, все. Кто умер, умер, за женскими юбками прячась. Выждал еще с минуту Виконт и направился за своей Судьбой. Как будто не смотрит, но все, что нужно, приметить успел: и как Дрыщ поглядел и как Роза сжалась в углу. Да, случилось. И крысой прошмыгнул трактирщик мимо за опустевшими мисками на их столе. Кислой капустой пахнуло, а может, страхом. Небрежно поправил Виконт за поясом новый нож, усмехнулся, и заскрипели ступеньки под мужской ногой. Не спускаются тут ангелы и не восходят, оттого и хромать тут некому — танцующей походкой идет Виконт. Эпизод завершен.
полная версия страницы