Форум » Игровой архив » «Любовь – обманная страна, и каждый житель в ней обманщик» (с) » Ответить
«Любовь – обманная страна, и каждый житель в ней обманщик» (с)
Арамис: Кабачок «Полная кружка»,18 июля, около семи часов вечера.
Ответов - 22, стр:
1 2 All
Арамис: Арамис пил. Вернее сказать, изящнейшим образом напивался, вдумчиво и неторопливо осушая винные запасы «Полной кружки», отдавая этому благородному занятию столько сил, что, несомненно, заслужил бы даже одобрение Атоса. Но сегодня мушкетер предпочел обществу друзей одиночество, а кабачку «Сосновая шишка» ничем не примечательное заведение, затерявшееся в переулках Парижа. Причиной таких перемен в привычках и вкусах господина будущего аббата была женщина. Прекрасная, непредсказуемая, неповторимая. Жестокая и нежная. Хрупкая и неукротимая. Арамис готов был до скончания дней своих (или вина в погребе хозяина «Полной кружки») повторять тихим шепотом имя Мари де Шеврез, находя в этом хоть слабое, но утешение. - Хозяин, еще вина! Монеты, звякнув, покатились по столу, подхваченному услужливой рукой. Перед королевским мушкетером тут же появился кувшин с вином и какая-то снедь, добавленная трактирщиком не столько из доброты душевной, сколько из опасений, что напившийся мушкетер пойдет громить его кабак. Пусть лучше закусывает, сердечный. А Арамис, мрачно глядя в кружку, пытался воскресить в памяти черты прекрасной Шеврез. Сейчас она, скорее всего, уже достаточно далеко от Парижа, чтобы он мог не волноваться за судьбу любимой и боготворимой им женщины. И пусть их последняя встреча была не той, что может желать сердце влюбленного, но, по крайней мере, они смогли попрощаться перед разлукой. Зажмурившись, мушкетер представил себе прелестное лицо неугомонной герцогини. Каждую его черточку. Прихотливый изгиб губ, непередаваемый взгляд. Открыл глаза. И, к собственному ужасу почувствовал, что сходит сума. Перед ним, в полумраке зала, как дивный цветок, мелькало лицо де Шеврез. - Хорошее вино, - одобрительно сказал он кувшину. – Забористое. И залпом выпил еще одну кружку, под восхищенный свист сидящих за соседним столом сынков состоятельных буржуа, из тех, что тщатся походить на дворян проматывая отцовские денежки по притонам и кабакам.
Мари де Шеврез: Вино, однако, было ни при чем. «Дивное видение» состояло из плоти и крови. Мари собственной персоной сидела за столиком в общем зале. Она вернулась в Париж еще накануне вечером. Расстояния в пять лье было вполне достаточно, чтобы «паж» смог почувствовать смертельную усталость. «Юношу» любезно проводили в комнаты второго этажа первого же попавшегося трактирчика. Конечно, ключ от комнаты испанец унес с собой, полагая, что это достаточная гарантия благоразумия герцогини. О, он плохо знал Мари! Уже через четверть часа она была на свободе (оплата вполне приемлемая: пол-пистоля и поцелуй долговязому пареньку, который помог ей спуститься на землю), еще через четверть часа герцогиня сидела в седле лошади, попросту позаимствованной у коновязи другого трактирчика. Проделать обратный путь было удобней в мужском седле. Но затем Мари сделала небольшой крюк, позволила себе передышку, даже подремала, а затем вернула себе женский облик. Правда, не вполне привычный. Блондинка стала шатенкой (чепец и накладные локоны – никакого волшебства!), а для полного превращения в некую Марион Пероль сменила платье. Теперь изящная пышногрудая красотка, сводившая с ума мужчин, выглядела как старая дева кальвинистского вероисповедания: неестественно прямая спина, поджатые губы, отсутствие всякой косметики и украшений, темно-серое платье с глухим воротничком, которое едва оживляло скромное дешевое кружево, чепец, какой никогда не выбрала бы для себя женщина со вкусом. Руки Мари старательно прятала под передничком: по такой погоде перчатки не носили даже самые строгие гугенотки, а пальцы герцогини разительно отличаются от пальцев субретки. К сожалению, гугенотки не могут быть монахинями. Примерить на себя апостольник Мари тоже не отказалась бы, но… но купить готовый наряд монахини немедленно было невозможно. Герцогиня намеренно лишила себя красоты, ибо понимала: любая другая дама согласилась бы стать блондинкой, брюнеткой, дамой более старшего возраста... но по-прежнему красавицей. Пусть и другого вида. Мари же предпочла изобразить стареющую добродетель, надменную и чопорную, лишенную всякого обаяния. Итак, в Париж приехала мещанка Марион Пероль, двадцати двух лет от роду, уроженка Блуа, бывшая в услужении и теперь пытающаяся найти место в Париже. Где может остановиться скромная, добродетельная гугенотка? В приличной гостинице, где хозяин не будет излишне любопытен. Ему заплачено чуть больше, чем полагалось бы. Мари получила в свое распоряжение комнату на втором этаже, чистенькую, уютную. У комнатки было одно несомненное достоинство. Она имела два выхода. Первый – в общий коридор. Второй – во внутренний дворик. Часть ночи Мари провела за письменным столом, сочиняя короткие записки. У нее в Париже накопилась масса дел, которые требовали немедленного решения. Она уже жалела, что доверила кузине интригу с Бекингемом, и намеревалась вернуть все в свои руки. Часть ночи она добросовестно посвятила сну. Утром сделала два-три визита, в результате которых ее финансовое положение изрядно улучшилось. А теперь молодая женщина намеревалась перекусить и вновь подняться к себе. Она устала. В "Полной кружке" кормили просто, но сытно. Мари поняла, что могла бы ограничиться и половиной того, что заказала. Она намеревалась спросить еще немного вина, чтобы запить кусок цыпленка, на который не пожалели перца и трав. И тут все мысли о еде вылетели у нее из головы. Через стол от нее, опустив голову и тупо глядя в стакан с вином, сидел господин Арамис.
Арамис: Кувшин с вином был прекрасным собеседником, но у него был только один существенный недостаток – он не отвечал. Тряхнув головой, Арамис еще раз поднял глаза на соседний стол в полной уверенности, что чудное видение уже исчезло, будучи только порождением его воспаленного рассудка. Но, к несказанному изумлению мушкетера, ничего подобного не произошло. От удивления господин Арамис протрезвел и томный взгляд его, так пленявший сердца белошвеек и герцогинь, стал жестким и недобрым. Да, возможно, столкнись он с герцогиней де Шеврез в другом месте и в другое время, его бы (даже его!) обманул новый ее маскарад. Но сейчас, в полумраке кабака, скрывавшем, скрадывающим и ее новый цвет волос, и непривычный глазу мушкетера наряд, особенно ясно светилось матовой белизной лицо герцогини, так, что сомнений не оставалось – это она. Из плоти и крови. Она, хотя Арамис готов был прозакладывать собственную душу, пребывая в уверенности – Мари де Шеврез покинула Париж. Значит, его обманули. Помедлив не дольше мгновения, мушкетер решительно пересел за стол к неприметной субретке. Поддавшись вперед он еще минуту, в полной тишине, всматривался в дорогие черты, убеждаясь что все так, ошибки быть не может. - Итак, сударыня, - тихо произнес он, опустив глаза и оправляя манжеты. – Вы в Париже. Удивительно. Мне казалось, что с недавних пор воздух этого города стал вреден для вашего здоровья!
Мари де Шеврез: Мари пропустила драгоценную секунду, которая могла бы спасти ее. А теперь было поздно. Окажись на месте этого молодого человека кто-то другой, она бы знала, как поступить. Все-таки знатные дамы тоже бывают отличными комедиантками. И эта сцена с «узнаванием герцогини» немало позабавила бы Мари. Она бы от души посмеялась, оказавшись в одиночестве. Она бы получила истинное удовольствие, разыгрывая чопорную набожную гугенотку из провинции, которая возмущена порочными парижскими нравами. Но сейчас… Обманывать господина Арамиса, когда он ее узнал… Во-первых, любое сопротивление на публике привлечет к ним излишнее внимание. То, что она оказалась разоблаченной собственным любовником – еще не повод паниковать. До того, как мушкетер изволил подсесть к ней, все четыре места рядом (даже пять) оставались пустыми. А в кабачке было полно мужчин! За некоторыми столами сидели целыми компаниями. Оставайся она сама собой, в своем истинном виде, с привычными манерами, без этого дурацкого чепчика – мужчины бы увивались рядом! Она затрачивала массу усилий на то, чтобы как можно более надежно скрыть не только свою красоту, но и свою сущность. Видимо, ей удавалось. Но глаза влюбленного мужчины смотрят иначе. Теперь у нее нет выбора: или тянуть время, чтобы увести Арамиса отсюда, или… или, если он предатель, то ему достаточно кликнуть стражу. Если она сейчас вздумает изображать из себя поруганную добродетель – они станут центром внимания. Опять же может вмешаться стража… нет, только не это! А если она уйдет с Арамисом одновременно – прощай, маскарад! На лице Мари отразилась досада. Уж такую малость откровенности она могла себе позволить в любом случае. Ибо такое многоплановое «во-первых» не отменяло совершенно однозначного «во-вторых». И это самое «во-вторых» сильно мешало прекрасной герцогине. Если господин мушкетер был влюблен в нее, то она сама тоже не могла похвастаться равнодушием к нему. У женщины могут и должны существовать слабости. Одна из самых больших слабостей Мари де Шеврез сейчас уселась напротив нее, нарочито медленно поправляя манжеты изящными длинными пальцами. Явный намек Мари предпочла пропустить. Крыть было нечем. Она попалась, попалась глупо. Он предупреждал? Предупреждал. Он позволил себе ту степень откровенности, о которой затем, возможно, пожалел? Позволил. А она поступила по-своему. Их могли услышать. Потому Мари для начала изрекла тоном проповедницы: - А вам никто не говорил, шевалье, что пьянство есть великий грех? И добавила уже вполне искренне и с сочувствием, гораздо тише: - Безумец! Вам же нельзя столько пить!
Арамис: Искренняя забота в голосе герцогини тронула было королевского мушкетера, но один взгляд на красавицу Шеврез заставил его снова нахмурится. Женские уловки! Мужчина готов сесть их очаровательными в солнечные дни любви, но когда на горизонте сгущаются тучи… Кроме того в его сердце зашевелился червячок сомнения, неприятного сомнения – не является ли причина, по которой герцогиня осталась в Париже и устроила очередной маскарад с переодеваниями, очередной интригой? Не политической, любовной. Женщины ветрены, красивые женщины ветрены вдвойне, и хотя господин будущий аббат и имел честь быть любовником герцогини, но мог ли он похвалиться тем, что обладает ее душей? Разумеется, нет. - Сударыня, давайте отложим беседу о моих пороках, - произнес он, бестрепетно встречая выразительный взгляд герцогини. – Вы, кажется раздосадованы нашей встречей? Удивительно, я – нет. Но удивлен, удивлен несказанно. Предупреждаю вас, мадам, вам придется объясниться, и прямо сейчас, иначе я могу вообразить себе бог знает что. Например, что у вас была веская причина тайно вернуться в Париж, скрываясь от всех, в том числе и от вашего самого покорного слуги.
Мари де Шеврез: Мари, слегка ошеломленная подобной прямотой, сочла за благо выдержать паузу. Если он предал ее, то нужно отвечать одним образом. Тянуть время, сводить разговор к пустякам. Хорошо бы уйти отсюда... почти все ценные вещи сейчас при ней, она может не возвращаться в "Полную кружку"... есть еще пара мест, где никому и в голову не придет искать беглянку. А по пути - отвязаться от господина мушкетера. Этот молодой человек сам не замедлил бы ей сказать, что борьба с душевными слабостями есть путь, достойный настоящего христианина. Вот она и ступит на этот путь, избавившись от нелепой симпатии к простому мушкетеру. Но если бедняга не предатель? Если сейчас в нем говорят ревность и досада, уязвленное мужское самолюбие? О, тогда нужно отвечать совершенно иначе! И в этом случае она знает отличное средство развеять сомнения ревница. Если борьба с душевными слабостями есть путь, достойный настоящего христианина, то не менее впечатляющих результатов можно добиться, исцеляя раны своего ближнего всеми доступными способами, окружая его вниманием и заботой. Разве Спаситель не повелел нам любить других как самого себя? А как приятно любить ближнего, если он так же хорош собой, как господин Арамис! - Я? Скрывалась от вас? - Мари еле заметно улыбнулась. Ответить вопросом на вопрос можно было при любом раскладе. - Кажется, я, напротив, рискнула всем, чтобы вас найти. Ибо кто еще даст мне добрый совет, способный спасти мою грешную душу?
Арамис: - Я скорее погублю с вами свою душу, сударыня, - печально ответствовал господин будущий аббат, не зная на что решиться, верить или нет этой женщине, которая одним взмахом ресниц могла вознести его в Рай или повергнуть в Ад. – Неужели вы будете утверждать, что искали меня – здесь? Не лгите, мне, мадам, грешно лгать тому, кто вас так преданно любит. Я случайно зашел в этот кабачок, меня здесь не знают, если только вы не следили за мной от самого дома – вы не могли угадать, а в то, что женское сердце способно предвидеть я не верю. Больше не верю. Тут, надо сказать, мушкетер с сердцем аббата немного лукавил. Было время, когда он нес утешения и увещевания миленькой дочери трактирщика «Полной кружки». Тайное так и не стало явным, поэтому господина мушкетера по прежнему тут встречали любезно. Но разве это имело значение сейчас, когда его ослепляли подозрения и ревность? Странным, должно быть, казался их разговор со стороны. Королевский мушкетер и старая дева-кальвинистка беседовали негромко и так серьезно, будто обсуждали условия Нантского эдикта. Арамис чувствовал, как его вера в обожаемую герцогиню колеблется на тоненькой ниточке, готовой порваться в любую секунду. А где нет доверия, там не может быть любви. Таинственность прекрасной интриганки, конечно, служила одной из граней ее непобедимого очарования, но она же поставила восхитительно-безумную связь простого мушкетера и великолепной герцогини на край пропасти. - Говорите правду, сударыня, - попросил он, не чувствуя в себе сил приказывать взбалмошной красавице. – Или, клянусь, я сейчас встану и уйду и из этого заведения и из вашей жизни.
Мари де Шеврез: Мари досадливо прикусила губу и оглянулась в сторону стойки трактирщика, словно желая получить хотя бы какую-то поддержку. Вот почему так получается? Она подозревает возлюбленного в недостойном истинного дворянина поступке. В том, что он ее предал не ради другой женщины, а ради служения третьим лицам. Причем из лагеря, явно враждебного герцогине. А он все сводит на какие-то личные счеты. Хуже того: не желает ее слышать! О том, что не далее, как вчера, она сама поступила с ним точно так же, Мари даже не задумалась. Сказать напрямую? Словесное фехтование в подобной ситуации страшно утомляет. Мари была не готова к длительному поединку. Она открыла было рот, чтобы сказать: "Да, шевалье, вы вчера так желали поскорее выгнать меня из Парижа, что мы с вами не выяснили множество вопросов. Потому я вернулась и искала вас. Здесь ли, в другом ли месте - неважно. Ибо если слухи, которые дошли до меня, все же верны, а ваш вчерашний ответ был вызван лишь желанием сохранить мое доверие, вы больше не имеете никакого права спрашивать меня о чем-либо. И в таком случае убирайтесь к чертям - из этого кабачка, из Парижа, вообще вон с французской территории, потому что в моей жизни вас больше нет". Но слова застряли у нее в горле. Зато взгляд герцогини стал внимательным и цепким. Ее внимание привлекла девушка, которая быстро и ловко пересчитывала монеты. Эту девушку Мари видела мельком несколько раз: дочка хозяина. Но только ли в трактире она наблюдала за этим хорошеньким свежим личиком? Уж не эту ли милашку однажды она обнаружила у квартиры на улице Вожирар: девушка разговаривала с Базеном? На память Мари пожаловаться не могла. В данном случае память была обострена ревностью. Она даже вспомнила имя, которым Базен назвал милую трактирщицу. Запомнила только потому, что так же звали ее кормилицу. Да и ситуация… они с этой девицей обменялись достаточно красноречивыми взглядами, ибо Мари к дому на улице Вожирар шла пешком, одетая как субретка. Но Базен знал, что к чему, а потому быстро закончил объяснения с одной дамой, чтобы оказать другой честь зайти в дом. Мари тогда посмеялась и наказала ветреного кавалера своим отсутствием: сказала, что зайдет, но попозже. Все эти воспоминания вихрем пронеслись у нее в голове. - Господин обманщик, тайное всегда становится явным! – с легкой иронией произнесла она. – А если я сейчас кликну сюда Николь и спрошу, насколько часто вы заходите в это милое заведение… и главное – насколько часто ей самой приходится беседовать с Базеном о всяких пустяках, когда она не застает вас дома?
Арамис: У господина Арамиса достало выдержки не оглянуться туда, где за трактирной стойкой маячило милое видение по имени Николь. Не оглянуться, не покраснеть, а философски пожать плечами (дескать, ну и что?) и парировать выпад герцогини, огтвесив ей преувеличенно-почтительный поклон: - Если вам угодно развлечь себя беседой с трактирщицей, то не смею вам мешать, сударыня, - любезность мушкетера граничила с дерзостью. – Может быть, мне самому позвать Николь, чтобы убедиться что в сердце простой трактирщицы больше верности, чем в сердце знатной дамы? Куда девался всегда почтительный и нежный поклонник? Удивительно, как ревность выпускает на волю то,ч то обычно сидит глубоко внутри человеческого сердца. А, видит Бог, причин для ревности у Арамиса было предостаточно, о чем он тут же и напомнил ветреной герцогине. - Или, может быть, мне припомнить сейчас несколько имен, для того, чтобы освежить вашу память? Например, некоего английского герцога? Может быть, вы ждете здесь вовсе не меня, а кого-нибудь из своих таинственных друзей. Любопытно, кто так тронул ваше сердце, что заставил забыть обо всякой осторожности?
Мари де Шеврез: Если несколькими минутами раньше Арамис почувствовал, как тонка стала нить, которая связывает его и герцогнию, то теперь это же чувство испытала и Мари. Арамис был ослеплен ревностью, в Мари же самым громким голосом говорили честолюбие и надменность. Советчики не менее опасные, чем ревность. Претензии, которые посмел высказать ей молодой мушкетер, больно задели гордость герцогини. Ей, урожденной де Роан, смеют указывать, что делать, а что - нет! И кто! Мальчишка! Что он возомнил о себе? Если она одарила его своей благосклонностью, то это не повод для того, чтобы... Мари, поддавшись секундному порыву, вспыхнула, краска бросилась ей в лицо. Она до боли стиснула кулаки. И вдруг гнев прошел. Если бы Арамис действительно был предателем, он вел бы себя иначе. Он умен - в этом сомнений быть не может. Он пока недостаточно искушен в политических играх, чтобы вести свою собственную линию. И он... Бог мой, он думает, что она... Мари прикрыла глаза. Сердце правильно подсказывает ему, что могло привести ее в Париж, рисковать собственной свободой. Но он забыл о том, что Бекингем сходит с ума по другой женщине... и самое лучшее сейчас - сказать правду. Никто не заставляет ее сообщать все тонкости дела, но утешить несчастного ревнивца необходимо. - Шевалье, - Мари взглянула на него ясно и прямо, хотя щеки ее еще пылали гневным румянцем, а дыхание было взволнованным, - вам ведь случалось совершать ради ваших друзей поступки, которые все прочие сочли бы безумством? Но вы ясно видели, что только безумство способно спасти тех, кто вам дорог - и храбро шли вперед! Так почему вы отказываете мне в таком же праве? Только потому, что я - женщина, и моя драгоценная подруга и повелительница, которой я служу так же честно, как вы - королю, тоже женщина? И у этой женщины есть сердечная слабость... а у меня есть друг, который любит ее. Разве я не помогу влюбленным встретиться? Если только я способна гарантировать безопасность подобной встречи? У моей подруги много врагов... но я - друг ей, друг искренний и преданный. А вы? Вы, так ловко упомянувший титул другого мужчины? Да, в этой истории есть мужчина, но подумайте сами - разве я могу быть для него кем-то больше, чем просто посредницей, подругой его возлюбленной? Она вздохнула. - Выводы сделайте сами, шевалье. Вы знаете не все, но я сказала достаточно, чтобы вы могли простить меня... или погубить. Как вам будет удобно.
Арамис: От слов герцогини Арамис вспыхнул, но на этот раз причиной румянца, залившего нежную бледность щек, был не гнев или ревность, а бурное раскаяние. Возможно, другой на его месте, нашел бы еще тысячу причин для недоверия, для подозрений, но мушкетер был молод… и был влюблен. К тому же слова Мари де Шеврез дышали такой глубокой искренностью, таким желанием убедить его, развеять его сомнения, что дальше мучить боготворимую им женщину подозрениями и упреками шевалье просто не мог! - Мадам, если мне когда-нибудь доводилось совершать безумства ради дружбы, то для вас я готов на большее. Я готов пожертвовать своей жизнью ради вашего спокойствия, - пылко проговорил он. – Прошу вас простить мне мою дерзость. Я виноват, признаю. Признаюсь смиренно и в том, что мне безразличны… мне безразличны все высокие особы Франции, Англии… да всего мира. Для меня вы единственное божество, единственный свет и единственная радость. Прерывисто вдохнув, чувствуя, как голова его идет кругом, Арамис, тем не менее, решительно продолжил: - Прошу вас, располагать мной. Если вам нужно чтобы я ушел, я уйду и не задам больше ни одного вопороса, и, клянусь, не оскорблю вас ни единым подозрением. Но если вы позволите мне остаться… - взгляд синих глаз Арамиса стал мягким и нежным, как у влюбленной девушки. – тогда… тогда вы сделаете меня самым счастливым из смертных!
Мари де Шеврез: Мари улыбнулась. Интриганка радовалась потому, что обрела утраченного было союзника, который мог исполнить все ее поручения. Меньше риска - больше шансов на благополучный исход дела. Кокетка была довольна тем, что утихомирила ревнивого поклонника и вернула его к себе. Рыцарь смиренно просит прощения и склоняет перед прекрасной дамой если не колено, то голову. Но сейчас было главным совсем не это. - Вы предпочитаете остаться здесь, - сказала она, протягивая мушкетеру свою прелестную белую руку, - или мы все же продолжим разговор в другом месте?
Арамис: Мушкетер, нахмурившись, огляделся по сторонам. За простыми деревянными столами сидела самая разномастная публика, то и дело слышались выкрики с требованиями принести еще вина. Словом, кабачок оправдывал свое название и прекрасно подходило для того, чтобы напиться в одиночку, но для душевной беседы с дамой стоило выбрать место поприличнее. Почтительно сжав тонкие пальцы, он проговорил: - Готов подчиниться любому вашему решению, сударыня. Я бы с радостью предложил вам убежище в моем скромном жилище, если бы не опасался за вашу репутацию. В любом случае, прошу вас, располагайте мной, мадам!
Мари де Шеврез: Мари задумалась. За домиком на улице Вожирар могли приглядывать, как и за перемещениями господина мушкетера по городу. Очень не хотелось уходить наверх в компании Арамиса и тем самым перечеркнуть в глазах хозяина образ добродетельной и достойной полного доверия особы, но... какое значение для нее имеет мнение какого-то трактирщика! Вдруг она ведет богословский спор с Арамисом, доказывая преимущества кальвинистского вероисповедания? От подобной мысли молодой женщине стало смешно. Она лукаво посмотрела на своего собеседника. - Полагаю, что через четверть часа вы можете выйти отсюда, но не на улицу, а во внутренний дворик. Поднимитесь на второй этаж по той лестнице, что справа. Комната номер четырнадцать. Пока же я покину вас... чтобы сохранить доброе имя простой мещанки. Строгой гугенотке вроде меня не пристало путаться с мужчинами, особенно с мушкетерами короля... Она, в свою очередь, легко пожала пальцы мушкетера. - Но в комнате номер четырнадцать вас встретит не постная Марион Пероль, а ваша Мари...
Арамис: - Какое имя вы бы себе не взяли, какую маску не выбрали, для меня вы – само совершенство, - серьезно проговорил Арамис, любуясь живым, подвижным лицом прелестной герцогини сделавшей очарование и ум своими самыми сильными союзниками, да и кто бы смог устоять против такого сочетания? – Идите, мой ангел, я же посмотрю, не заинтересовала ли кого скромная Марион Пероль. Мушкетер в самом деле тревожился. Герцогиня, смело рискуя своей хорошенькой головкой ввязывалась в самую опасную авантюру. Помочь королеве и Бекингему! Проще свести на небе луну и солнце, чем королеве Франции обрести счастье с фаворитом английского короля! Страшно подумать, сколько бед обрушится на герцогиню, ели ее участие в этом любовном заговоре будет раскрыто! Увещевать, урезонивать это ветреное, но благородное сердце бесполезно, Арамис это знал. - Идите, - нежно повторил он. – И помните, что минуты ожидания покажутся мне вечностью.
Мари де Шеврез: Для Мари минуты ожидания вечностью не показались. Она успела убедиться, что сосед справа отсутствует в комнате - а слева была кладовая. Чертыхаясь себе под нос и сбив до крови костяшки на двух пальцах, сама прикрыла жалюзи: некоторые парижане непозволительно любопытны, что уж говорить о приезжих! К тому же солнце ярко освещало внутренний дворик, заливало своим светом и комнату, а Мари не была уверена в том, что выглядит безупречно. Для безупречности необходимо часа три, не меньше, посвятить туалету, принять ванну с благовонными маслами, соответствующим образом одеться... Кстати, во что одеться? В этом платье она напоминает сама себе серую мышь. Фи! К счастью, кое-какие вещи она с собой взяла, что-то успела купить сегодня и, к счастью, занесла и небрежно бросила на кровать два свертка. В одном из них был соблазнительнейший пеньюар. Нижняя сорочка к нему тоже нашлась. Остаток времени Мари посвятила тому, что переодевалась, путаясь в крючках и шнурках. Без помощи камеристки было невыносимо трудно. Собственное обычное платье она бы и вовсе никогда не сняла сама - шнуровка находилась сзади. Это, маскарадное, было пошито для особы, которая не прибегает к услугам посторонних лиц. Торопливо распустив волосы и слегка пригладив их гребнем, герцогиня подбежала к зеркалу. Придирчиво вгляделась в отражение. - Ужас! - сказала она сама себе. - Но ничего не поделать...
Арамис: По истечении уговоренного времени Арамис нарочито неторопливо поднялся из-за стола, расплатился за вино, и убедившись, что исчезновение его спутницы осталось без внимания гуляющих, отправился вслед за Мари де Шеврез, благословляя про себя ту счастливую звезду, которая свела их нынче вместе. Взбежав по лестнице, он нетерпеливо постучал в заветную дверь, которую в этот миг не променял бы и на врата в Эдемский сад, чувствуя себя словно мальчишка, впервые услышавший от девушки «да». Герцогиня представлялась ему самой прекрасной, желанной и загадочной из всех женщин и ее знаки расположения он не променял бы и на милости королевы. - Вы прекрасны, - благоговейно прошептал он, когда дверь, наконец, открылась. – Вы прекрасны, и я не верю, что мы, наконец, вместе! Но, скажите, вы действительно уверены, что это ваше убежище безопасно? Я знаю, что вы мудры, мой прекрасный друг, но я так же знаю, как вы решительны и безрассудны. Не позволите ли мне подыскать для вас более удобное место? Взяв герцогиню за руку, Арамис увлек ее к окну, через которое пробивался шаловливый солнечный лучик. В прохладном полумраке маленькой комнаты глаза Мари де Шеврез блестели как драгоценные камни, и мушкетер готов был поклясться, что никогда еще она не казалась ему такой красивой.
Мари де Шеврез: - Безопасно? - Мари чуть нахмурилась, вглядываясь в лицо молодого человека. - Вполне. Хозяин не знает, кто я. Моим знакомым, прибывающим в Париж, уже случалось здесь останавливаться. Они благополучно покидали столицу, а это лучшая рекомендация. Место спокойное, ничем не примечательное. Пожалуй, менее комфортное, чем прочие. Но это и есть гарантия безопасности. Чем ближе к Лувру, тем беспокойней. Я, мой милый, не так притязательна к вопросам комфорта, как многие считают. Я не боюсь запачкать подол своего платья в грязи и не развалюсь, если мне придется самой побегать по Парижу. Самое главное - при мне остается моя голова. А пока она у меня на плечах... Герцогиня многозначительно улыбнулась. Но тотчас выражение ее лица изменилось, стало нежным. - Мне приятно, что вы беспокоитесь за меня. Вы сказали про другое место. У вас на примете есть что-то более удобное и надежное? Я намерена пробыть в Париже... еще некоторое время.
Арамис: - Один мой знакомый аббат отбыл на некоторое время в провинцию, по делам наследства, оставил мне ключи от своего дома, - задумчиво проговорил Арамис, целуя прекрасные руки герцогини. – Что если бы за домом присматривала племянница аббата? Особа набожная и скромная? Подумайте, мой ангел… я буду счастлив, если смогу быть вам хоть чем-то полезен. В предложении мушкетера, крылась, разумеется и изрядная доля лукавства влюбленного, предпочитающего знать, где, как и с кем проводит время обожаемая им женщина. Пусть он обещал Мари де Шеврез свою безусловную преданность, но все же немного хитрости не помешает. - Теперь, когда между нами снова мир, очаровательный мой противник, разве я не заслужил немного вашего доверия?
Мари де Шеврез: - Я вся ваша, - прошептала Мари, прикрывая глаза и привлекая мушкетера к себе. - О других мы еще поговорим, а пока займемся собой и своими делами. Аббат, говорите вы? Я не скомпрометирую его своим появлением? Обещаю - я буду благочестивой, очень благочестивой племянницей. Пальцы герцогини, скользнувшие в локоны Арамиса, лучше всех слов показывали, что в данную минуту мысли Мари весьма далеки от благочестия, но Шевретта предпочитает сразу разрешить все вопросы, которые требуют хотя бы минимальной ясности мысли.
Арамис: Только солнечный луч, проникающий сквозь щель в ставнях, был нескромным свидетелем того, что для посторонних глаз не предназначено. Но, к счастью, солнечные лучи умеют молчать, поэтому торопливые признания, обещания, сделанные в лихорадке страсти так и не вышли за пределы скромной комнаты с простыми белеными стенами. Но уж, разумеется, господину королевскому мушкетеру эта комната казалась в эти сладостные минуты дороже и прекраснее чем самые роскошные королевские покои. В молодости благосклонность женщины льстит не только чувствам, она бальзам для честолюбия мужчины и этого бальзама на сердце мушкетера было пролито достаточно щедрой ручкой герцогини де Шеврез. Надо ли говорить о том, что укрощение норовистого поклонника прошло как нельзя более успешно, доказав, лишний раз, что прекрасная Мари была не только красивой женщиной, но и искусным дипломатом.
Мари де Шеврез: - Значит, ваш друг на некоторое время уехал из Парижа, и у меня есть возможность остановиться в его доме? Вы считаете, это безопасное место? Могу ли я принимать там посетителей, или это исключено? - Мари первой вернулась к реальности и к насущным проблемам. Это было не так уж легко, учитывая, что на протяжении довольно долгого промежутка времени она вообще ни о чем не думала. Ее пальцы перебирали мягкие локоны господина Арамиса. Мари надеялась, что мушкетер уйдет не сразу. Теперь, когда доверие между ними было восстановлено, герцогиня совершенно не желала расставаться со своим рыцарем.
полная версия страницы